Страница 16 из 65
Едва начался день, он помчался на площадь Гуардиола. Вильяда, сухой и недоступный последнее время, первый протянул ему руку.
«Мы должны заявить прямо и непреклонно: долой североамериканский цезаризм! — прочли вскоре в «Ла Ревиста Универсаль» жители Мехико. — Именно странам, говорящим на испанском языке, предстоит снова открыть этот континент для достойной человека жизни!»
Меркадо был взбешен. Разве Марти, познакомившийся, наконец, с сеньоритой Кармен Сейяс Басан, той самой красавицей кубинкой из Камагуэя, в дом которой когда-то должен был привести их Рамон Гусман, не говорил о своем намерении жениться и зажить спокойной семейной жизнью? И вот, когда ему, Меркадо, ценою невероятных трудов удалось добиться для Марти — иностранца и, более того, бежавшего из ссылки кубинца! — почетного поста секретаря правительства штата Пуэбла, этот человек предпочитает оставаться в Мехико, писать статьи, наживая могущественнейших врагов среди оппозиционеров и за рубежом! Неужели Хосе не понимает, чем это грозит? Ведь того и гляди все пойдет вверх дном.
У Меркадо были основания для опасений. Оппозиция президенту Лердо перешла в наступление. Ее разноперые отряды, возглавляемые генералом Порфирио Диасом, получали оружие на территории «великого северного соседа» Мексики. Переправившись через Рио-Браво, они превращались в «Армию революции».
Однако верные правительству Лердо войска оказались сильнее, и Диас бежал, переодевшись в белый халат американского хирурга. В Мехико снова стало спокойно. В Мехико — но не в жизни Хосе Марти.
Поздним вечером в его дом постучал запыхавшийся посыльный из «Ла Ревиста Универсаль».
— Сеньор Марти, вас спрашивают какие-то всадники…
У входа в редакцию, прямо на плитах тротуара, сидели шесть человек. Их кони были привязаны к тополям на площади. По всему было видно, что всадники проделали дальний путь. Их белые панталоны были в грязи, и яркие краски домотканых сарапе[24] заметно потускнели от дорожной пыли.
Увидев Марти, шестеро вскочили на ноги. Плечистый метис с сабельным шрамом через лицо выступил вперед.
— Добрый вечер, сеньор Марти! Простите нас за непристойный вид и за то, что мы расселись здесь. Но уже несколько дней мы не знаем отдыха. Мы очень торопились сюда, в Мехико.
— Добрый вечер, друзья. Откуда вы?
— С севера, из штата Чиуауа. Мы приехали на рабочий конгресс.
Метис вынул из кармана завернутый в кукурузные листья номер «Ла Ревиста Универсаль»:
— Вот здесь, сеньор Марти, вы пишете, что благополучие многих предпочтительнее богатства некоторых. Мы читали и другие ваши статьи и видим, что вы честный человек. Мы сами не умеем хорошо говорить и писать. Мы просим вас быть нашим делегатом на конгрессе, делегатом от рабочих штата Чиуауа. Не откажите нам, сеньор.
Метис ночевал у Марти. Они проговорили до рассвета.
— Я сам из Парраля, — рассказывал метис. — Вокруг нашего городка пастбища да рудники. И те и другие принадлежат богачам, которые не считают нас за людей.
Когда мы возмущаемся, священник, наградивший брюхом не одну девчонку в округе, читает нам проповеди. Тот, кто не хочет работать, говорит он, будет мучиться в аду. Мы говорим ему, что хотим работать, но не даром, и тогда он начинает кричать, что господь будет оскорблен нашей дерзостью…
Марти не мог спокойно слушать метиса. Он встал, подошел к окну, представил себе Парраль — основанный испанцами городишко с островерхими церквами. Потом он подумал, что все его трудности и мучения ничто по сравнению с мучениями тех, кто пытается прожить, обрабатывая клочок бесплодной земли или ставя клеймо на бесчисленных полудиких быках богача хозяина, который сорит деньгами где-нибудь в Париже. Народ несчастен, потому что не получил обещанной земли, несмотря на «реформу»; поля и пастбища, отобранные когда-то у индейцев церковью и конкистадорами, теперь перешли в руки генералов, политиков и дельцов.
За окном начинало светлеть. Марти обернулся. Метис неподвижно сидел на стуле, словно высеченный из обсидиана великан. Его глаза были закрыты. Он спал.
Марти задумался снова. Из одиннадцати миллионов мексиканцев несчастны десять миллионов. Что даст им конгресс, вдруг созванный плохо организованными еще рабочими? Впрочем, это только первый шаг. К тому же шаг, который сделан на глазах у всех.
Да, несомненно, стачки горняков на шахтах Пенсильвании оказали влияние и на рудокопов Чиуауа. Североамериканские рабочие боролись два года — и 1874-й и 1875-й. А результат? Десять казненных, десятки в тюрьме. Что-то ждет их мексиканских братьев?..
Через несколько дней в низком зале окраинного кабачка собрались делегаты первого рабочего конгресса в истории Мексики. Лица собравшихся были серьезны, и в глазах горела страсть, какой Марти никогда не видел у лощеных депутатов федерального сената.
Когда выступили ораторы от южных штатов и Мехико, метис поднял руку.
— Компаньерос, меня прислали рудокопы Парраля, — негромко сказал он. — Мы уже просто не можем жить. Двадцать лет назад наших братьев продавали в рабство по двадцать пять песо. Теперь порядок изменился. Мы сами продаем себя хозяину.
Я не знаю, что еще сказать. Если здесь, на конгрессе, мы решим сломать рудники, я первый пойду и сделаю то, что нужно. Мы должны бороться, это ясно.
Я прошу, компаньерос, пусть скажет ученый сеньор Марти. Он с Кубы, где сейчас война за республику. Он был на каторге и знает, что к чему.
— Уважаемые сеньоры организаторы и делегаты конгресса! — привычно начал Марти. И тут же остановился. Здесь ждали не такого начала. — Друзья! — решительно сказал он, и причесанные, как на праздник, головы одобрительно закивали.
Друзья! Пусть вас не удивляет, что я, кубинец, решился выступить как делегат мексиканцев. Человеческая совесть не является достоянием одного какого-то народа, у нее гражданство вселенной.
Я знаю, вы собрались, чтоб обсудить пути продуманной, разумной борьбы. Что же, в борьбе за правду и справедливость нет противодействия законам, а правда лучше видна бедному и тому, кто страдал.
Эта борьба потребует от вас героизма. Но у простых людей, более чем у кого-либо другого, более чем у тех, кто по воле обстоятельств получает большие деньги и громкие имена, есть великолепная способность посвящать себя героическому. Требуйте достойной человека платы за ваш честный труд! Требуйте новых школ и земли для всех! И пусть каждый из нас тем самым заботится о благе других, ибо это и есть лучшая форма собственного блага.
Не говорите мне, что сегодня вас мало, что вы и ваши братья разрознены. Все в мире начинается со слабости, растет в страданиях, но, выжив, завершается расцветом. Упорство создает людей, обладающих всем.
Простой камень становится драгоценным после десятков жестоких ударов, придающих ему нужную форму. Путь к лучшей жизни тоже принесет вам удары, но в них родятся братство и счастье всех людей. Так объединимся же во имя этого и победим!..
Он еще долго потом вспоминал, как взметнулась пыль под копытами коней, умчавших на далекий север шестерых из штата Чиуауа. И на всю жизнь он запомнил метиса со шрамом через лицо. Не из-за этого страшного шрама, полученного в боях с французами, нет. Из-за слов:
— Спасибо, брат. Ты сказал за всех нас. Придет время, и мы победим.
Конец весны принес с собой болезнь. Грыжа, полученная в «Сан-Ласаро», снова дала о себе знать. Каждый шаг стоил Марти огромных усилий.
Кармен навестила его, и донья Леонора, не отходившая от постели сына, вдруг вспомнила о целой куче неотложных дел.
— Почему ты грустишь, Пепе, что беспокоит тебя? — спрашивала Кармен, нежно гладя тонкие пальцы Марти.
И вздыхала с недоумением и обидой, услышав:
— Пусть простит меня бог, дорогая, но из-за сладкого рабства любви я не делаю ничего для Кубы…
Франсиско Сайяс Басан, напротив, считал, что молодой Марти делает для Кубы слишком много. Разворачивая газеты и до и после болезни юноши, дон Франсиско первым делом искал на страницах его имя. Если оно стояло под отзывом о театральной премьере или отчетом о дебатах в конгрессе, дон Франсиско одобрительно оттопыривал губу, поправлял очки и прочитывал все до последней строчки.
24
Сарапе — накидка, служащая и плащом и одеялом.