Страница 57 из 62
Но то ли я оказалась крайне сообразительной, то ли присутствующие решили создать клуб тугодумов, но по их удивленным физиономиям было ясно – никто ничего не понял. Изредка проблеск какой-то мысли озарял то или иное лицо и тут же гас, не получив достаточно топлива для того, что разгореться в пламя.
Вздохнув, я принялась излагать очевидные, как мне казалось, вещи.
– Ольга Васильевна, – я вновь обратилась к старушке, – вы разработали просто гениальный план убийства, продумав все до мелочей. Но даже самые талантливые преступники допускают иногда ошибки. В вашем случае таковой оказалась кража завещания. Скажите, ну на кой ляд вы его выкрали? Мы бы до второго пришествия искали преступника, перебирая документы, если бы вы сознательно не сузили круг подозреваемых буквально до трех семей.
– Пошла ты на… – о, надо же, а бабушка не столь интеллигентна, как кажется. Ну да, сквернословие – точно не главный из ее пороков.
Нисколько не смутившись и даже не подумав пойти по указанному адресу, я продолжила:
– Вы перестраховались, унеся папку со своим делом. Действительно, вдруг следствие стало бы проверять все нотариальные дела, вышло на вас, а там чем черт не шутит. А так всякие упоминания о связи вашей семьи с Креольским вы уничтожили, и, не найди я на своем компьютере завещание, ваш план непременно бы сработал. А остальные папки вы прихватили на всякий случай, да? На тот самый, который и произошел? Умно, ничего не скажешь. Да, мы в итоге вышли на вас, но ведь и не только на вас. И на вашу удачу, у остальных подозреваемых мотивов убить Креольского было значительно больше. Хотя, если честно, удача здесь, разумеется, ни при чем – учитывая способность нашего шефа наживать себе недругов даже в самых неожиданных ситуациях… Думаю, прихвати вы не эти, – я кивнула головой в сторону Татарских и Питерских, – а другие документы, картина была бы примерно той же.
– Вообще не понимаю, о чем ты, – сквозь зубы прошипела Макарова. Ее дочь, закрыв рот рукой, с ужасом взирала то на меня, то на мать, не решаясь вымолвить ни слова. Я ей искренне сочувствовала, конечно, но что я могла сделать? Придется потерпеть, хотя, конечно, будет больно.
Машинально заправив выбившуюся из идеальной прически прядь на место, я обратилась к Валентине:
– Валя, скажите, у вашей мамы есть драгоценности? Или, возможно, деньги? Вы что-то знаете об этом?
Девушка растерянно посмотрела на мать, будто ища поддержки.
– Не знаю… – пробормотала она, – с деньгами у нас всегда было туго. Да вы и сами видели, как мы живем. Драгоценности… Откуда? У мамы, конечно, много украшений, но все это бижутерия. Не больше.
– Вы уверены?
И снова тот же растерянный взгляд.
– На экспертизу я бусы и колье, конечно, не носила, если вы про это, но мама всегда… А к чему, собственно?..
Не обращая внимания на вопрос, я продолжила допрос:
– А сейчас они на месте? Вы не проверяли?
– Нет, зачем бы мне это? Хотя… Вы правы, я как-то заметила, что мамина шкатулка пуста, но она сказала, что просто убрала украшения в другое место. Мол, они все равно ей ни к чему, она и из дома-то не выходит.
Я торжествующе обвела взглядом присутствующих, надеясь, что уж теперь-то они все поняли, но вновь наткнулась на те же удивленно-недоуменные взгляды. Да е-мое, ведь все же так очевидно! Ладно, довольно подсказок, не хотят шевелить извилинами, будем «разжевывать» информацию.
– Дело в том, Валентина Дмитриевна, – я обернулась к младшей Макаровой, – что то, что вы долгие годы принимали за бижутерию, на самом деле являлось изделиями из вполне себе драгоценных камней и металлов. И, судя по той сумме, которую вашей маменьке удалось за них выручить в ломбарде (а там, само собой, далеко не рыночные расценки), коллекции драгоценностей вашей родительницы вполне могла бы позавидовать иная знатная особа.
– Мама, о чем она говорит? – Валентина обернулась к старухе Макаровой, но та лишь злобно оскалилась в ответ.
– Видите ли, Валя, ваш папенька, долгие годы будучи главным врачом психиатрической клиники, сумел сколотить неплохое состояние, которое предусмотрительно конвертировал в золото и бриллианты. Ну а во что еще? Это сейчас никто не стесняется своего богатства и даже всячески его выпячивает. Окружающие, конечно, догадываются, откуда у скромного полицейского или госслужащего доходы, сопоставимые с доходами какого-нибудь арабского шейха средней руки, но лишних вопросов не задают. В конце концов, заглядывать в чужую тарелку невежливо. Раньше же все было совсем иначе. Вот и получается, что отец ваш деньги имел, а тратить их, как хотелось, не мог, превратившись в итоге в эдакого Корейко в медицинском халате. Кстати, он оказался прав, ведь только драгоценности и смогли сохранить свою ценность в стремительно меняющейся российской действительности. Отдай он предпочтение деревянной валюте, не видать ему богатства, нажитого непосильным трудом, как своих ушей.
– Я не понимаю, – растерянно обернувшись к матери, проговорила Валюшка, – о каком богатстве она толкует, мама?
– А мне-то почем знать? – осклабилась Макарова. – Мелет тут ересь какую-то, а вы все слушаете, уши развесив.
– Напрасно вы так, Ольга Васильевна, – я великодушно улыбнулась. – Я ведь и доказательства могу предоставить. Работника ломбарда сюда тащить не стала – и так уж публики достаточно, но он вас прекрасно помнит. Еще бы! Не каждый день ему приходится заключать столь солидные по сумме сделки. И это еще одна ваша ошибка – вам бы разбить драгоценности на части и заложить их в разных ломбардах, но… Видимо, вы очень торопились, да? Что случилось? Шеф подгонял? Понять его можно. Ему Семен Андреевич счетчик включил, так что деньги нужны были срочно. Вы уж не взыщите, тем более что отомстили вы ему в итоге знатно.
– Ерунда какая-то, – пробормотала Валюшка, – какие деньги? Какие ломбарды? Какие драгоценности? Папа – подпольный миллионер? Вы что? Откуда?
Я сочувственно покачала головой – еще никогда мне не доводилось сообщать столько неприятных новостей разом, но делать нечего – назвавшись груздем, полезай в кузов.
– Мне очень жаль, Валя, но ваш отец, подозреваю, в семье очень милый, любящий и заботливый, когда нужно, мог быть совсем иным. Будучи главным врачом психиатрической лечебницы, он имел практически неограниченную власть над пациентами. К ним и сейчас относятся, мягко говоря, не очень, а уж в советские времена… В общем, папенька ваш занимался банальным грабежом. Уж простите.
– Нет, – Валя охнула и снова закрыла рот ладошкой. Семавас хмыкнул и, оторвав плотоядный взгляд от Ольги, глубокомысленно изрек:
– Се ля ви. – Вот уж действительно ни убавить, ни прибавить.
– Валентина, я думаю, отец искренне не видел в своем поведении ничего дурного. В конце концов, он обирал лишь одиноких, подозреваю, немолодых людей, чьи деньги после смерти все равно отошли бы государству. Зато он, судя по всему, обеспечивал им в клинике отличный уход – там до сих пор с теплотой вспоминают интеллигентного и доброго главврача. Как бы то ни было, – я устало провела рукой по глазам, – но деньги у отца имелись. В советские времена сорить ими было опасно. Вот он и перевел их в золото, бриллианты. А потом… Наверняка в вашей семье были разные периоды? Но ведь как-то вы жили? Никогда не задумывались, откуда волшебным образом берутся средства на вашу одежду, обувь, продукты, наконец.
Валя растерянно осмотрела присутствующих, будто гадая, как вообще здесь очутилась, а затем обратила взгляд к матери.
– Мама, о чем она говорит? Мы ведь никогда не жили богато?
Макарова лишь презрительно фыркнула.
– Конечно, не жили, – зло прошипела она, – твой папенька все твердил – это на черный день, это на черный день. Разрешал продать колечко или сережки, только когда есть нечего было. Старый скряга! А потом и вовсе подложил свинью и отправился на тот свет. Сотворил этот самый черный день своими руками. Вот и пришлось этому, – старуха кивнула головой в сторону Олега, – все отдать.