Страница 12 из 24
Йеннифэр выругалась, вздохнула, присела на карло — единственный, кроме лежанки, предмет мебели.
Мужчина вошел так тихо, что она едва услышала.
— Меня зовут Бонарт, — сказал он. — Постарайся запомнить это имя, ведьма. Да вколоти его как следует себе в башку.
— В гробу я тебя видела вместе с твоим затраханным именем!
— Я, — скрежетнул он зубами, — охотник за людьми. Да-да, слушай как следует, чародейка. В сентябре, три месяца назад, я в Эббинге поймал твоего ублюдка. Ту самую Цирю, о которой тут столько трепа.
Йеннифэр стала слушать внимательнее. Сентябрь, Эббинг. Поймать-то поймал. Да где же она? Может, врет, падла?
— Сероволосая ведьмачка, вышколенная в Каэр Морхене. Я заставил ее драться на арене: убивать людей под визг публики. Понемногу, мало-помалу превратил ее в зверюгу. Учил арапником, кулаком и каблуками. Долго учил. Но она сбежала, зеленоглазое змийство.
Йеннифэр неслышно вздохнула.
— Сбежала от меня в мир иной. Но когда-нить мы еще встретимся. Уверен, уж когда-нибудь — да встретимся. Да, чародейка. И ежели я о чем-то сожалею, так только о том, что твоего ведьмачьего любовничка, Геральта, испекли на живом огне. Я охотно дал бы ему попробовать моего клинка, выродку треклятому.
Йеннифэр фыркнула.
— Послушай-ка, Бонарт, или как тебя там. Не смеши. Ты ведьмаку и в подметки не годишься. И сравниться с ним не можешь. Ни в чем. Ты, как только что сам выразился, живодер и палач. А герой разве что против щенков.
— Глянь-ка сюда, ведьма.
Он резко распахнул куртку и рубаху, вытянул, путая их, три цепочки с тремя серебряными медальонами. Один изображал кошачью голову, второй — голову то ли орла, то ли грифа, третьего она как следует не рассмотрела. Скорее всего это была волчья голова.
— Таких штучек, — фыркнула она, снова изображая безразличие, — полным-полно на ярмарках.
— Эти не с ярмарки.
— Да неужто?!
— Было время, — прошипел Бонарт, — когда порядочные люди боялись ведьмаков пуще чудовищ. Чудовища, известное дело, сидели по лесам и камышникам, а ведьмаки нагло разгуливали по улицам, заходили в кабаки, вертелись около храмов, всяческих заведений, школ и игровых площадок. Порядочные люди справедливо сочли это непорядком. Поэтому решили поискать кого-нибудь, кто мог бы призвать нахальных ведьмаков к порядку. И нашли. Нелегко, небыстро, неблизко, но нашли. Как видишь, у меня на счету — тройка. Ни один выродок больше не появлялся в округе и не пугал почтенных граждан своей внешностью. А если б появился, то я разделал бы его точно так же, как предыдущих.
— Во сне? — скривилась Йеннифэр. — Из самострела? Из-за угла? Или, может, подлив яду?
Бонарт спрятал медальоны под рубаху, сделал два шага в ее сторону.
— Дразнишься, ведьма?
— Было такое намерение.
— Так, значит? Ну, сейчас я покажу тебе, сучье вымя, кто кому в подметки годится. С кем я могу соперничать во всем. Да что там, я даже, думаю, покрепче его буду.
Стоявшие за дверью стражники аж подскочили, услышав пробившийся из камеры грохот, треск, гул, вой и скулеж. А если б стражникам когда-либо в жизни довелось слышать рев пойманной в капкан пантеры, то они могли бы поклясться, что в камере находится именно этот хищник!
Потом до стражников долетел страшный рык раненого льва, которого, впрочем, стражники тоже никогда не слышали, да и видели только на гербах. Они переглянулись. Покачали головами. А потом ворвались в комнату.
Йеннифэр сидела, сжавшись, среди обломков лежанки — волосы взъерошены, платье и рубашка разодраны сверху донизу, маленькая девичья грудь бурно вздымается в такт тяжелому дыханию. Из носа текла кровь, на лице быстро увеличивалась припухлость, наливались малиновым цветом царапины на плече.
Бонарт сидел в другом углу среди остатков карла, обеими руками ухватившись за промежность. У него из носа тоже текла кровь, окрашивая седые усы глубоким кармином. Лицо искорежено кровавыми царапинами. Едва зажившие пальцы Йеннифэр были жалким оружием, а вот звенья двимеритовых браслетов обладали прекрасными, роскошно острыми краями.
В распухающей на глазах щеке Бонарта, точнехонько посреди скулы, торчала чуть ли не по ручку вбитая обоими зубьями вилка, которую Йеннифэр стащила со стола во время ужина.
— Только против щенков ты годен, изувер, — выдохнула чародейка, пытаясь прикрыть грудь остатками платья. — А от сучек держись подальше. Слабоват ты против них, сопляк!
Она не могла себе простить, что попала не туда, куда целила — в глаз. Ну что ж, мишень была подвижной, а кроме того, полное совершенство недостижимо.
Бонарт рявкнул, встал, выдернул вилку, взвыл и пошатнулся от боли. Изрыгнул мерзкие ругательства.
Тем временем в камеру заглянули еще два стражника.
— Эй вы! — заорал Бонарт, стирая кровь с лица. — Быстрее сюда! Тащите эту сволочугу на середину комнаты, распните крестом и держите, да покрепче!
Стражники переглянулись. Уставились в потолок.
— Идите-ка лучше отседова, господин хороший, — сказал один. — Нам за это не плотют.
— А окромя того, — буркнул другой, — нету у нас охоты кончить как Риенс или Ширру.
Кондвирамурса отложила в стопку картинок картон с изображением тюремной камеры и женщины, сидевшей с опущенной головой, в кандалах, прикованной к каменной стене.
— Ее мучили, а ведьмак в это время забавлялся в Туссенте с какими-то брюнетками.
— Осуждаешь? — резко спросила Нимуэ. — Ничего практически не зная?
— Нет. Не осуждаю, но…
— Никаких «но». Замолкни, пожалуйста.
Некоторое время они сидели молча, перекладывая гравюры и акварели.
— Все версии легенды, — Кондвирамурса указала на одну из гравюр, — местом ее кончины, финала, последней битвы Добра со Злом, прямо-таки Армагеддона, называют замок Рыс-Рун. Все, кроме одной.
— Да, — кивнула Нимуэ. — Все, кроме анонимной, мало популярной версии, известной как «Черная книга из Элландера».
— «Черная книга» сообщает, что финал разыгрался в крепости Стигга.
— Именно. Да и другие, канонические моменты легенды, «Книга из Элландера» подает совсем иначе, существенно отклоняясь от канона.
— Интересно, — Кондвирамурса подняла голову, — который из замков изображен на иллюстрациях? Который выткан на гобелене у тебя в кабинете? Которое изображение соответствует истине?
— Этого нам не узнать никогда. Замок — свидетель финала — погиб. Разрушен. От него не осталось и следа, в этом сходятся все легенды, даже та, которую приводит «Книга из Элландера». Ни одно из приведенных в источниках мест не вызывает доверия. Мы не знаем и никогда не узнаем, как выглядел и где стоял этот замок.
— Но истина…
— Для истины, — резко перебила Нимуэ, — как раз это-то и не существенно. Не забывай, мы не знаем, как в действительности выглядела Цири. Но вот на этом картоне руки Вильмы Вессели изображена явно она, ведущая бурный разговор с эльфом Аваллак’хом на фоне скульптур капризничающих детей. Это, несомненно, Цири.
— Но, — не сдавалась Кондвирамурса, — твой гобелен…
— Изображает замок, в котором разыгрался финал легенды.
Молчали долго. Шелестели переворачиваемые листы.
— Не нравится мне, — проговорила Кондвирамурса, — версия легенды из «Черной книги». Она какая-то… Какая-то…
— Беспощадно правдивая, — закончила Нимуэ, покачав головой.
Кондвирамурса зевнула, отложила «Полвека поэзии», издание дополненное с послесловием профессора Эверетта Денхофа-сына. Разбросала подушки, сменив их расположение «для чтения» в расположение «для сна». Снова зевнула, потянулась, погасила лампу. Комната погрузилась во тьму, нарушаемую только иглами лунного света, что проникал сквозь щели в ставнях. «Что выбрать на эту ночь? — спросила себя адептка, ворочаясь на простыне. — Отдаться на волю судьбы? Или тралить?»
После недолгого раздумья выбрала второе.
Был какой-то туманный, то и дело возвращающийся сон, который никак не удавалось досмотреть до конца. Он рассеивался, исчезал между другими снами, как ниточка основы теряется в разноцветном тканом узоре. Сон, который исчезал из памяти и в то же время упрямо сидел в ней.