Страница 36 из 100
104. «Если там, где спят купавы…»
Если там, где спят купавы, Где туманны небеса, На серебряные травы Ляжет медленно роса,— Вспомню домик за рекою, Крашен охрою забор. Старый фельдшер с перепою Затевает разговор. А кругом снега большие Верст на тысячу лежат. Кони сумрачные, злые Несговорчиво храпят. Там от края и до края Золотая тишина, Даль холодная, глухая, Вся луной озарена. Перед раннею разлукой Ты не вышла на крыльцо, Темной судорогой-мукой Боль свела мое лицо. Травы утренние зябли У покинутых застав, Прорубали наши сабли Конный путь на Кокчетав. С той поры я шел походом По дорожным колеям, По совсем безвестным водам, По прославленным морям. Что же, в жизни мне случалось Повстречать да полюбить, Только ты одна осталась Неизменно в сердце жить. Где теперь ты, и доколе От тебя мне ждать вестей, Где же синее раздолье Тех далеких волостей? 1934105. «Город спит на заре… Пусть опять, как в тот год…»
Город спит на заре… Пусть опять, как в тот год, Куст черемухи белой в снегах расцветет, Пусть над нами не властвуют больше года, Пусть не старимся мы никогда, никогда, Пусть заветная песня приходит, тиха, Сливши сердцебиенье с биеньем стиха, Пусть по улицам стадом пройдут облака, В семизвездном ковше пусть струится река,— Много надобно мне небывалых примет, Потому что тебя в этом городе нет. 1935106. «В эту пору море злое…»
В эту пору море злое, Косо гнутся паруса, Рыбаков на позднем лове Осторожны голоса. Это море — не смеется, Здесь от веку тишина, Не ласкает мореходца Эта серая волна. Тишина. Светла у края Проступившая заря. Есть холодная, скупая В ней прозрачность янтаря. Ведь и в небе разогретом Синь тумана холодна,— Так твоим холодным светом Жизнь моя озарена. 1935107. СОСНА
Есть русский город, тихий-тихий, С крестами рыжими церквей, С полями ровными гречихи Среди картофельных полей. Березки там стучатся в окна, Провинциала-петуха Раздастся окрик расторопный, И снова улица тиха. А за мостом, по топким склонам, Ходить вдоль берега привык В больших очках, в плаще зеленом Высокий сумрачный старик. Когда весной цветет шиповник И стонет в роще соловей, Идет седеющий садовник К деревьям юности своей. Огромный лоб его нахмурен, Уходит тень в ночную тьму, Его зовут степной Мичурин И ездят запросто к нему. Как часто я к нему, бывало, С пути-дороги заезжал. Шлагбаум дедовский сначала Издалека уже кивал. А палисадники, крылечки, Витиеватые мостки, Скамейки низкие у речки Протягиваются, легки. И вечером, за самоваром, Наш задушевный разговор О всем пережитом и старом, Но не забытом до сих пор… «Тебя я не неволю тоже, — По-своему придется жить, Но дерево за жизнь ты должен Одно хотя бы посадить». Он говорил, слегка нахмурясь… ……………………………… Растет ли ныне за стеной В конце бегущих в степи улиц Сосна, посаженная мной? Иль, может, время миновало, Дорогу вьюга замела И ту сосну, гремя, сломала, По снегу ветки разнесла? 1935, 1939108. ЮНОСТЬ КИРОВА
В деревянном Уржуме — холодный рассвет, снегопад. И быть может, теперь русый мальчик с такой же улыбкой, Что была у него, чуть прищурясь, глядит на закат, Повторяя всё то, что о нем в деревнях говорят, И грустит на заре, догорающей, северной, зыбкой. Сколько в нашей стране затерялось таких городов… Полосатые крыши во мхах, в белых шапках наносного снега, На рассвете гремят стоголосые трубы ветров, И я вновь узнаю в синеве отпылавших снегов Этот облик живой в светлый день молодого разбега. Стало душно ему в запустении улиц кривых, На Уржумке-реке говорили о Томске и Вятке, И желтели овсы на широких полях яровых, Смолокуры ходили в туманных долинах лесных И учили подростков веселой кустарной повадке. И настала пора, дни скитаний его по земле От приволжских равнин до сибирского края лесного. Уходили дороги, и таяли скаты во мгле, Стыли старые башни в высоком казанском кремле, В типографских шрифтах оживало знакомое слово. Снова юность его в мглистом зареве белых ночей Нам приходит на память, и сердце светлеет с годами. Ведь в огромных цехах, в синеве бесконечных полей, И на горной тропе, и в раздольях любимых морей, И в просторах степных — всюду песня о Кирове с нами. 1935