Страница 2 из 2
На следующее утро мы отправились в Фин-ма-куль'с Кроссинг. Когда я достиг охотничьего павильона, где Гай угощал избранное общество друзей, Флора Биллингсгет встретила меня с приятною улыбкою.
Гай казался еще суровее и громаднее, чем когда-либо. Его приступы бешенства стали чаще повторяться, и он с трудом мог удержать в семье своей смышленого слугу. Его настоящие слуги были более или менее изувечены, подвергаясь ярости господина. Был какой-то странный цинизм, едкий сарказм в его манере говорить, проглядывавший даже сквозь его благовоспитанные манеры. Я вспомнил о Тимоне, и т. д.
Как-то вечером мы сидели за бутылкою шамбертена после утомительного дня; Гай рассеянно перелистывал письмо, и вдруг вскрикнул. Слыхали ли вы когда-нибудь крик раненого слона? Его крик напоминал это.
Пораженный, я взглянул на него. Он разглядывал письмо, держа его на некотором расстоянии и, глядя на него, фыркал. Нижняя часть его лица приняла строгое выражение, но не такое суровое как обыкновенно. Он медленно грыз зубами осколки стакана, из которого только что пил. Вдруг он схватил одного из слуг и, заставив несчастного стать на колени, заревел подобно тигру:
– Собака! зачем это скрыли от меня?
– Ведь, сэр, мисс Флора сказала, что это примирительное письмо от мисс Брандажи и велела спрятать его так, чтобы вы не видали его – и-и…
– Говори, собака! и вы…
– Я положил его между вашими счетами, сэр!
С воплем, подобно громовому раскату, Гай упал на пол в обмороке. Он скоро пришел в себя, потому что следом за этим в комнату вбежал слуга сообщить, что толпа соседних крестьян собирается в этот вечер по местному обычаю поджечь ферму и подстрелит землевладельца. Гай страшно улыбнулся, суровое, жестокое выражение не покинуло его лица.
– Пусть придут, – сказал он спокойно, – я чувствую потребность принять гостей.
Мы поставили баррикады у окон, и выбрали из шкапа оружие. Гай сделал странный выбор: он выбрал сетку на длинной ручке и острую кавалерийскую саблю.
Не долго пришлось нам остаться в неведении относительно её употребления. На дворе раздались крики, и пятьдесят или шестьдесят вооруженных людей стали напирать на двери.
Вдруг открылось окно. С быстротою молнии Гай Тевистон накинул сеть на голову вожака партии, крикнув: Hàbet! лезвием кавалерийской сабли он отделил голову от туловища и, дернув назад сетку, бросил на пол окровавленную голову, сказав спокойно: – Один готов.
Снова была закинута сетка, блеснула сталь, сетку вздернули обратно с ужасными словами: – Вот и два! когда голова катилась на пол.
– Помните ли вы, что Плиний говорит о гладиаторе? – сказал спокойно Гай, вытирая саблю. – Как живописен этот пассаж, начинающийся так: «Inter nos, etc». – Забава продолжалась, покуда у нас не набралось двадцать голов этих отчаянных людей. Остальные собирались разбежаться. Но Гай неосторожно показался у дверей; раздался громкий выстрел, и он упал навзничь, пронзенный в сердце. В последнем бессознательном движении он схватился за притолоку двери, и сила его мускулов была такова, что целая сторона дома подалась от происшедшего, вследствие его движения, землетрясения, и мы едва успели выбежать, как дом обрушился. Я подумал о Самсоне, гиганте судье и т. д.; но все было кончено.
Гай Тевистон умер как и жил, – жестоко!
...
«Вестник Европы», № 11, 1882