Страница 28 из 133
После посещения конторы Кроев допросил водителя пожарной машины.
Молодой парень — ровесник Кроева — стучал себя в грудь, доказывая, что он и не мог доехать до отделения. И ему не стоило даже выезжать, так как машина больше километра пройти не могла. Она и сейчас в таком же состоянии, так как запчастей нет, а начальству на это наплевать. У них от этого зарплата не убавляется…
Кроев слушал его, механически записывал показания, думая, что это хороший факт для прокурорского представления.
К обеду он закончил допрос и вернулся в Совет. Там были Корж и Глинков.
— Как ущерб? — иронически поинтересовался Корж.
— А-а, — махнул рукой Кроев, — тянут что-то, говорят, через неделю сделают.
— Ну-ну, — усмехнулся Корж, — время обеденное, перекусим и за работу.
Глинков, почтительно выслушивающий разговор следователя и Коржа, предложил:
— Можно у меня…
Но Корж отклонил домашний вариант.
— Пообедаем в столовой, а ты можешь сходить домой.
— Зачем, — ответил Глинков, — я с вами. Тем более вас без меня не накормят. Распоряжение директора — посторонних не кормить.
— Точнее, кормить с его разрешения, — поправил Корж, — у Клягина болезненное чувство того, что о нем кто-нибудь забудет. Ну да ладно, собираемся.
В столовой было пусто: летний сезон еще не наступил, приезжих на центральной усадьбе не было, а школьники интерната, тоже кормившиеся в столовой, уехали на каникулы. Поэтому для персонала столовой конец марта — затишье. В это время их работа сводилась к приготовлению десятка порций на всякий случай. Если такой случай представлялся, то обед поедали приезжие, в отсутствие таковых — его пожирали местные хавроньи, толстея на казенных харчах на радость работников столовой.
Полная краснощекая женщина стояла за стойкой и выдавала «комплекс номер один»: гороховый суп, котлету с картошкой и компот. «Комплекс номер два», значившийся в меню, отсутствовал, и группе ничего не оставалось делать, как взять то, что им предлагалось.
Получив три порции и расплатившись, группа расположилась в углу большого зала столовой и принялась есть под любопытным взглядом раздатчицы.
Корж, расположившись по-хозяйски за столом, спросил:
— А боковушка работает?
— Сейчас редко, — ответил Глинков, — а раньше работала ежедневно.
Боковушкой назывался малый зал за столовой, оборудованный для приема особо почетных гостей, тех, в чьих услугах нуждался совхоз, а также различного рода проверяющих.
— Туда не попадешь, — продолжал Глинков, — ей лично хозяин распоряжается.
— Да мы и не рвемся, — сказал Корж, — хотя Кроев сегодня мог бы обедать даже в присутствии хозяина, если бы попокладистей оказался.
— Откуда это известно? — спросил Кроев.
— Глинков по секрету сообщил, — засмеялся Корж, разламывая пополам огромный кусок хлеба.
Говорят, что процесс еды — показатель характера человека, точнее его темперамента. Кроев поглощал обед вяло, без аппетита, удивляясь огромности порций. В городе такое количество пищи выдают на троих.
Корж ел быстро, жадно, не утруждая себя рассуждениями о том, сколько бы порций вышло из его обеда в городской столовой.
Глинков жевал степенно, не торопясь, подставляя кусок хлеба под ложку с супом, но при всей неторопливости и обстоятельности, не отставал от Коржа. И через некоторое время краснощекая раздатчица увидела, как окончившая есть милицейская часть группы терпеливо ожидала часть прокурорскую.
После обеда на служебном желтого цвета мотоцикле Глинкова поехали на отделение.
Кроева, как самого хилого, посадили в коляску и дали брезент, укрыться от ветра. Корж, подняв воротник своего старого пальто и натянув до ушей кепку, сидел сзади Глинкова, прикрываясь от ветра его широкой спиной. Чтобы не замерзнуть, ехали медленно, но, несмотря на мартовское солнце, к отделению подъехали, окончательно окоченев.
По приезде Корж и Кроев уселись в конторке у батарей водяного отопления и стали обсуждать тактику следственно-розыскных действий на остаток дня. Глинков, не роняя собственного достоинства, почтительно их слушал.
Решили вновь допросить Тропина и Ивахину. Тропина взял на себя следователь. Ивахиной занялся Корж.
Полтора часа работы ничего нового не дали. Тропин, все так же тупо уставившись в пол, повторял одно и то же: «Никуда не отлучался… увидел огонь в коровнике и даже подходить не стал, сразу поехал в деревню к Степаненко… потом народ подымал… пожар тушил… а теперь за мои же сухари, и я же…»
Далее со свойственным ограниченным людям однообразием он повторял одну и ту же фразу о том, что «милиция всегда списывает пожары на дураков. Ей что — был бы человек, а статью они враз подберут».
В конце столь «содержательного» разговора в кабинет вошел Корж.
— Выйди в коридор, — сказал он Тропину.
Когда за Тропиным закрылась дверь, он продолжил:
— Знаешь, в лоб их не взять, ни его, ни её. Но я чувствую, что у обоих что-то не так. Интуицию, конечно, к делу не пришьешь. В общем, я Ивахину отпустил. Сейчас найду Глинкова, он жителей в отношении посторонних лиц опрашивает, и мы с ним прокачаем обстановку вокруг Тропина и Ивахиной. Авось что-нибудь найдем. А ты поработай с ним поплотнее. Пусть он поволнуется. Он не такой тупой, каким кажется на первый взгляд. Его все наши действия беспокоят. Есть сведения, что он интересуется показаниями других свидетелей. Если даже не о чем будет говорить — начни «с детского сада» и без протокола, в порядке задушевной беседы. Понял?
— Да, — ответил Кроев, — но я опасаюсь, что мы такими допросами выглаживаем ему показания. Он их повторяет и как стихи учит. Так он, в конце концов, искренне может поверить в свое же вранье.
— А ты спорных и неясных моментов не касайся. Прогони его по тем местам, которые известны, а то, в чем сомневаешься, обойди. Это его тоже заставит насторожиться. Ну, пока. — Корж вышел в коридор. Было слышно, как он что-то говорит Тропину, затем все стихло. Кроев пригласил Тропина в кабинет, и канитель началась сначала.
Кроев понимал, что продержаться до прихода Коржа ему удастся только, если он действительно начнет беседу с «детского сада». Но Тропин всю жизнь прожил здесь, на «Приозерном», а там даже в лучшие времена дети ни в сад, ни в ясли не ходили. Поэтому следователь начал со школы, а когда дошел до дней сегодняшних, раздался телефонный звонок. Звонил шеф.
— Как дела? — спросил он.
— По-прежнему.
— Когда возвращаетесь?
— Думаем задержаться, — ответил Кроев и, посмотрев на Тропина, добавил громче обычного, — тут одно обстоятельство интересное обнаружилось. Его сейчас Корж проверяет.
— Ну давайте, давайте, — сказал шеф без всякой радости. Он мало верил таким обстоятельствам. — Еще день на работу, и возвращайтесь в Кедровку.
— Хорошо, — закончил Кроев и положил трубку, — продолжим…
Тропин в ответ на это равнодушно пожал плечами и слово в слово повторил историю о том, как он «увидел огонь в коровнике».
— Пусть так, — произнес Кроев устало, — подождите, пожалуйста, в коридоре.
Было семь часов, сгущались сумерки, и уже нельзя было читать протоколы. Кроев зажег свет и снова уселся за стол, подумав, что с улицы сейчас хорошо видно, что он валяет дурака: ни штор, ни занавесок в конторке не было.
Спустя четверть часа отворилась входная дверь, и в кабинет управляющего просунулась голова Тропина.
— Мне домой надо… управляться, — сказал он.
— Подождите немного, — ответил следователь, досадуя на задержку Коржа, — вы нам еще понадобитесь.
Тропин опять пожал плечами: дескать, что с меня можно взять, и снова уселся на скамейку в коридоре, внешне равнодушный ко всему, но только внешне…
Фраза следователя о каком-то обстоятельстве заставила его забеспокоиться, и он с опаской ждал подвоха от следователя. Но больше всего боялся Тропин того, в кепке. Он знал, такие вцепятся, не отпустят пока не «расколят».
Тропин вздохнул тяжело, вспомнив, как следователь пытался поговорить с ним «за жизнь». Да разве можно существование Тропина назвать жизнью…