Страница 127 из 133
Федя не чувствовал себя выздоровевшим еще и потому, что вынужден был прятать свою тайну, тем самым отдаляя полное выздоровление. С одной стороны, он после лечения у Купрейчика хотел, чтобы жизнь проверила его, и одновременно боялся этой будущей проверки: вдруг она пройдет неудачно и все его лечение пойдет насмарку.
После вчерашнего он уже не сомневался в себе. Теперь ему сам черт был не страшен. Правда, и он сам это признал, причиной этого была Клео. Как тут опять не вспомнить Мишку. Есть в ней что-то неземное, и это неземное дает ей возможность видеть не видимые другим нити, ведущие к мужской душе. А может быть, она сама этого не понимает, не чувствует в себе этот дар природы, как не чувствует своего здоровья здоровый человек. Он живет себе и живет и, когда встречает больного, считает, что тот либо притворяется, либо просто не знает, что Бог наделил всех одинаковым здоровьем.
«А не бросить ли все, — подумал он, — и не рвануть ли домой? Появиться в Каминске перед друзьями и перед Наташкой и сказать ей:
— Побесились и хватит, начнем все сначала…
Но есть ли у него дом? Да и захочет ли Наташка видеть его, говорить с ним?.. Да и хочет ли всего этого он сам? Не компенсация ли это: типичное поведение мужчины преследовать и добиваться женщины, которая отказала ему во взаимности… Нельзя дважды войти в одну воду. Никогда не сойдутся больше их пути с Натальей, как никогда не поступит он на службу той Капризной дамы, никогда…»
Федя вскочил с кровати и стал одеваться. Он старался этим избавиться от странного чувства, которое опять появилось у него. Он почувствовал, что никогда больше не вернется в Каминск, не будет жить в «крейсере». И вовсе не потому, что «крейсер» — напоминание о его унижениях и болезни и возвращение туда возвратит его в то состояние, в котором он пробыл два года, вовсе не потому…
Весь день он пробыл на пляже и домой направился, когда солнце стало опускаться в море. По дороге заскочил в кафе, но было поздно: большой висячий замок на дверях говорил об этом лучше всяких объявлений.
Смеркалось, когда он пришел под Светлановский мост. Однако он специально дождался сумерек. Поднявшись до середины лестницы, Федя вытащил из сумки молоток, взятый у хозяина, и попытался вбить колышки в раковины и пустоты лестницы.
Ему удалось вбить только два колышка в начале верхней трети лестницы. Остальные раковины в бетоне были то малы — и в них колышки не забивались, то велики — и колышки выпадали из них.
Делать было нечего, не тащить же колышки обратно, и Федя выбросил их на склон отсыпки моста, подумав, что какой-нибудь следователь, осматривая место происшествия здесь, будет удивлен большим количеством одинаковых предметов, лежащих в траве на склоне. Следователь будет ломать голову, как оказались здесь эти деревяшки, для чего их делали? А может, следователь поступит «мудро» и «не заметит» их, ведь существует же следовательская поговорка: увидел след — затопчи его; чем больше следов — тем больше работы. Кто знает?
Во дворе никого не было, и это было удивительно. Федя уселся на крыльце своего сарайчика, вытащил из сумки плоскогубцы, тоже хозяйские, и начал сращивать гитарные струны, которые носил с собой уже несколько дней.
— Володя, — услышал он мужской голос, — чем это ты занялся на ночь глядя?
— Пытаюсь из одной струны сделать две, — нашелся Федя.
— Не получится, — сказал голос. Он принадлежал пожилому отдыхающему, с которым они были на Мишкиных поминках.
— Уже получилось, — сказал Федя и, не желая продолжать разговор, поднялся с крыльца.
Рано утром он ушел на пляж, пробыл там до обеда, а потом вернулся домой. Ближе к вечеру у него опять появилось чувство опасности. Но это было чувство, которое привносило вкус в его когда-то пресную жизнь, и еще он знал, что чувство это исчезнет, когда он попадет в квартиру Клео.
В назначенное время Федя вновь появился возле универсама, и все повторилось. Но он мог здоровьем поклясться, что они не проходили ни под одной аркой, следовательно, они шли другим путем.
— А не проще дать мне адрес? — спросил он, когда они оказались в квартире.
— Проще, — ответила Клео, поправляя массажной щеткой свою не очень пышную прическу. — Ты знаешь, одно время у меня были длинные волосы…
— Я про адрес, можно…
— Можно, но не нужно… Ты мог бы догадаться, что эта квартира не моя, и вся эта конспирация нужна не только для сохранения моей репутации, но и репутации моей подруги, которая здесь живет. Конечно, у меня есть и своя квартира, но там слишком много глаз, чтобы принимать таких гостей. Надеюсь, это ты понимаешь?
— Ну, — обиделся он, — такое недоверие… На меня можно положиться. — А про себя подумал, что когда-то был специалистом по незаметному проникновению в квартиры. — Я бы пришел и прошел незаметно, как майор Пронин.
— Ах ты мой Пронин, — сказала Клео, — мне так хорошо с тобой, что хочется бросить все и бежать отсюда в твою Сибирь, сменить Черное море на Баренцево.
Челюсть Феди чуть не отпала, от таких познаний в географии, и он едва сдержался, чтобы не съязвить по этому поводу.
— Я хочу сделать тебе подарок, пока мы оба при памяти, — торжественно произнесла Клео. — Я хотела это сделать позавчера, но ты меня отвлек, и мне стало не до подарков.
Она подошла к шкафу, извлекла из него какой-то предмет и, пряча его за спиной, проговорила:
— Закрой глаза и подними руки вверх.
Он поднял руки вверх, закрыл глаза и почувствовал, что ему надевают что-то вроде пояса.
— Открывай, — сказала Клео.
Взгляд, брошенный вниз, подтвердил его предположение, это был элегантный пояс с карманчиками внахлест.
— Последний крик коммерческой моды, — с той же торжественностью поведала Клео. — Тебе пригодится и сейчас, и в твоем «Главкирпиче». Сейчас у всех деловых людей есть необходимость прятать деньги…
— Но я на службе пользуюсь безналом, — повторил Федя где-то услышанное слово.
— Это на службе, а здесь есть целые бригады и наших, и гастролеров, специализирующихся на ограблении отдыхающих. И не только в гостиницах, но и на частных квартирах… Ты сказал, что не носишь деньги с собой, а хранишь их под подушкой. Если это не шутка, то ты скоро останешься без копейки. Не удивляйся, многие хозяева частных домов сами дают наводки этим ребятам. Мне будет неприятно, если тебя ограбят. Деньги в чужом городе всегда нужно иметь при себе, но так, чтобы их было не видно, в этом поясе их хранить надежней всего, их можно брать даже на пляж, разумеется, не афишируя, что это за пояс. Переоделся в раздевалке, сунул его внутрь джинсов и никому в голову не придет, что это кошелек. Но пояс удобен для хранения крупных сумм, а для мелких расходов и для возможных воришек нужно иметь с собой портмоне. Если его похитят, то — не страшно. В Америке люди специально носят с собой кошелек для грабителя… Ну что ты рот открыл? Я же для твоего блага и спокойствия стараюсь. Ну все, теперь за стол… На этот раз мы все же не только попробуем, но и выпьем шампанское, а все остальное потом, оно от нас не уйдет…
Сели за столик. Федя открыл бутылку шампанского, разлил по фужерам.
— Погоди, — проговорила Клео. Она бросилась на кухню и принесла на маленьком кружочке фольги два ровненьких кусочка шоколада.
Кусочек в Федином фужере взбурлил и почти мгновенно поднялся на поверхность. Тот же, что был в сосуде Клео, медленно облепился маленькими пузырьками воздуха и, как затонувший корабль, поднимаемый понтонами, тяжело двинулся наверх.
— Как здорово, как здорово, — захлопала в ладоши Клео, — твой победил. Он всплыл раньше. — И вдруг опять вернулась к разговору о хранении денег, как будто от него многое зависело именно сейчас. Ей словно изменила женская интуиция. Она не могла понять удивление Феди, вызванное отнюдь не подарком, а аналогией с Мишкиным презентом. А Клео, между тем, продолжала:
— Все состоятельные люди так поступают, и непонятно, почему ты ничего подобного до сих пор не имеешь.
— Ну какой я состоятельный, — начал вяло отбиваться Федя. — Состоятельные люди живут в «Дагомысе» и «Жемчужине».