Страница 41 из 85
Мстислав Изяславич — следующий князь, который привлекает наше внимание. В летописи сохранилась такая о нем запись: «По преставлении Володимерове в Новогороде, Изяслав посади сына своего Мстислава; и победиша на Черехи; бежа к Кыеву, и по взятьи града преста рать».: #c4_114 По верному замечанию В. Л. Янина, новгородским князем Мстислав стал не ранее 1057 г.: #c4_115 Конец правлению Мстислава в Новгороде положила битва на Черехе, которую Д. С. Лихачев, а за ним и В. Л. Янин датируют 1067 г., связывая ее с походом полоцкого князя Всеслава на Новгород.: #c4_116 Причину бегства Мстислава можно понимать поразному. Побежденный князь бежал с поля боя. Это — простейшее, лежащее на поверхности, объяснение. Но резонно и другое: Мстислав вынужден был удалиться, опасаясь гнева новгородцев, вызванного его поражением в битве.: #c4_117 В этом случае бегство князя было равносильно изгнанию.
Если наши предположения об изгнании новгородцами князей Ростислава и Мстислава опираются на гипотетические основания, то относительно братьев Глеба и Давыда Святославичей ясность полная. В результате народных волнений князь Глеб бежал из Новгорода и сложил голову в чудской земле: «И посади Святослав сына своего Глеба, и выгнаша из города, и бежа за Волок, и убита Чюдь».: #c4_118 Та же участь изгнанника постигла и Давыда. Повесть временных лет под 1095 г. сообщает: «Сего же лета исходяща, иде Давыд Святославичь из Новагорода Смолиньску; новгородци же идоша Ростову по Мьстислава Володимерича. И поемше ведоша и Новугороду, а Давыдови рекоша: „Не ходи к нам”. И пошел Давыд воротився Смолиньску, и седе Смолиньске, а Мьстислав Новегороде седе».: #c4_119 Новгородский летописец говорит более лаконично и определенно: «Давыд прииде к Новугороду княжить; и по двою лету выгнаша и».: #c4_120 Новгородцы, следовательно, не только изгоняют неугодного правителя, но сами, не оглядываясь на Киев, находят себе нового князя, что по сути равнялось призванию.
Таким образом, изгнание князей, посылаемых из Киева в Новгород, становится во второй половине XI в. привычным явлением,: #c4_121 что было крупным завоеванием новгородцев в борьбе за освобождение от власти киевских правителей.
Способность выдворить того или иного властителя — явный признак возросшей активности новгородской общины. Правда, до окончательной победы было еще, конечно, далеко. Новгородцы могли изгнать нелюбимого князя, но на первых порах они не имели сил, чтобы не принять князей, направляемых в Новгород киевскими руководителями. И все-таки новгородцы, утверждая de facto, а затем и de jure изгнание князей, сделали важный шаг на пути к суверенной республике. Было бы методическим упущением рассматривать эту практику изолированно от тех изменений в статусе князей, которые происходили во второй половине XI в. на юге, в Киеве. Здесь мы видим сходную картину: князей тут также начинают изгонять. Яркая иллюстрация тому — события 1068 г. в Киеве, где «людье кыевстии», т. е. широкие массы населения киевской волости, прогнали князя Изяслава, разорили и разграбили его «двор», провозгласив своим князем Всеслава полоцкого.: #c4_122 Подобное обращение «кыян» с местными князьями вдохновляло, безусловно, и новгородцев действовать таким же способом. Во всяком случае, новые веяния, ощущаемые в Киеве, не могли не коснуться новгородского общества.
Изгнание князей предполагает их призвание. С точки зрения логической, данный тезис справедлив. Исторически же события в Новгородской земле развивались несколько иначе: между актами изгнания и призвания князей легли десятилетия напряженной борьбы Новгорода с киевскими властителями. Изгонять князей новгородцы стали раньше, чем призывать. Процесс формирования республиканских порядков в Новгороде, определивших положение князя, был, следовательно, постепенным и полистадийным.
Стремление обособиться от Киева, покончить с тягостной зависимостью сплачивало новгородскую общину. По словам Б. А. Рыбакова, «оно приобретало характер общегородской борьбы всех слоев и групп, объединенных общими задачами. Наличие таких общих задач несколько отодвигало на задний план классовую борьбу…».: #c4_123 Действительно, огромные усилия, предпринимаемые Новгородом, чтобы отложиться от Киева, поддерживались дружными акциями всех социальных категорий новгородцев, а это, конечно, сглаживало внутренние противоречия в новгородском обществе. Сплоченность Новгорода наглядно проявилась в народных волнениях, описанных летописью под 1071 г. «Сиць бе волхв встал при Глебе Новегороде; глаголеть бо людем, творяся акы бог, и многы прельсти, мало не всего града, глаголашеть бо, яко проведе вся и хуля веру хрестьянскую, глаголашеть бо, яко „Перейду по Волхову пред всеми”. И бысть мятежь в граде, и вси яша ему веру, и хотяху погубити епископа. Епископ же, взем крест и облекъся в ризы, ста, рек: „Иже хощеть веру яти волхву, то идеть за нь; аще ли верует кто, то ко кресту да идеть”. И разделишася надвое: князь бо Глеб и дружина его идоша и сташа у епископа, а людье вси идоша за волхва. И бысть мятежь велик межи ими. Глеб же возма топор под скутом, приде к волхву и рече ему: „То веси ли, что утро хощеть быти, и что ли до вечера?” Он же рече: „Проведе вся”. И рече Глеб: „То веси ли, что ти хощеть быти днесь?” „Чюдеса велики створю”, рече. Глеб же, вынем топор, ростя и, паде мертв, и людье разидошася. Он же погыбе теломь, и душею предавъся дьяволу».: #c4_124 Таково известие автора Повести временных лет о смуте, которую посеял волхв в Новгороде. Летописец Переяславля Суздальского содержит более краткую запись, принадлежащую новгородскому книжнику.: #c4_125 В ней нет упоминания о том, что волхв возводил хулу на христианскую веру, ничего не говорится о стычке между епископом, князем Глебом и дружиной, с одной стороны, и новгородцами — с другой. Чудеса волхва сведены лишь к похвальбе перейти на виду у всех Волхов.: #c4_126 Любопытные нюансы сравнительно с Повестью временных лет находим в Новгородской IV летописи, где сказано, что в Новгороде была «молва не мала», возбужденная волхвом.: #c4_127 Следовательно, мы располагаем сведениями, хотя и довольно скудными, но позволяющими высказать некоторые предположения о характере происшествий в Новгороде, имевших место во время княжения Глеба Святославича.
Летописец отнес выступление волхва к 1071 г. Однако эта дата, конечно, условна.: #c4_128 О том, что деятельность новгородского кудесника нельзя безоговорочно связывать с 1071 г., свидетельствует неопределенность записи самого летописца, согласно которой волхв «встал при Глебе в Новегороде», т. е. появился в городе в то время, когда там правил Глеб. Историки неоднократно пытались установить год новгородского «мятежа». По Н. Н. Воронину, он произошел в 1066 г. с приездом в Новгород князя Глеба, вступившего «в борьбу с восстаниями», охватившими город.: #c4_129 В. В. Мавродин, опираясь на шахматовские «Разыскания», приурочил его к периоду между 1066 и 1069 гг.: #c4_130 Более определенную датировку предложил М. Н. Тихомиров, указавший на 1068 г.: #c4_131 Для О. М. Рапова всего вероятнее представляется 1069 г.: #c4_132
Если в вопросе о датировке новгородских волнений при князе Глебе мнения ученых расходятся, то в их социальной оценке как классового движения, антифеодального по своей природе, они едины.: #c4_133 На чем построено данное единство? Прежде всего на убеждении, что древнерусское общество было классовым, феодальным. Но это убеждение покоится на шатких основаниях.: #c4_134
Необходимо заметить, что многие современные исследователи в словах летописца о разделении Новгорода на две противостоящие группы усматривают свидетельство о расколе новгородского общества на классы. Так, М. Н. Тихомиров пишет: «Из летописного рассказа выясняется, что почти весь Новгород поддержал волхва… На стороне епископа оказались только Глеб и дружина, „а людье вси идоша за волхва”. Тут обрисовывается столкновение двух антагонистических классов: с одной стороны, феодалы — высшее духовенство вместе с князем и дружинниками, с другой стороны, „людье”, широкие массы. Неизвестны реальные поводы к столкновению, но ясна общая картина классовой борьбы в русском городе XI в.».: #c4_135 По словам Б. Д. Грекова, «волхв агитировал против христианства, за старую языческую веру. Замечательно, что „людье вси идоша за волхва; и бысть мятежь велик межи ими”. За христианство стали только князь Глеб и его дружина. Секрет такого разделения идеологических симпатий объясняется в значительной степени тем, что народные массы с новой религией связывали перемены, происходящие в их хозяйственном и правовом положении: князья и их окружение, т. е. наступающая на старую крестьянскую общину сторона, освящали свое поведение новой религией, между тем как волхвы отстаивали старину, при которой смерд когда-то чувствовал себя свободно».: #c4_136 Подобно М. Н. Тихомирову и Б. Д. Грекову, рассуждает Л. В. Черепнин: «Население (Новгорода. — И.Ф.) разделилось „надвое”. За волхвами пошли „людье” (т. е., очевидно, рядовое городское население, а может быть, и смерды), которые хотели „погубити епископа”. Князь Глеб Святославич и „дружина его”, напротив, заступились за епископа. Таким образом, светские и духовные феодалы столкнулись с простыми, незнатными людьми… Не вполне ясно, какие социальные мотивы скрывались под внешней оболочкой религиозной борьбы в Новгороде, на которой фиксирует свое внимание летопись. Но, без сомнения, в основе этой борьбы лежали противоречия классов феодального общества».: #c4_137 По мнению Б. А. Рыбакова, «классовая сущность христианства нигде не выступала с такой диаграммной четкостью, как в эпизоде, завершившемся тем, что Глеб Святославич собственноручно рассек топором опасного соперника епископа Федора».: #c4_138