Страница 22 из 85
Из «Остромировой летописи» легенда о призвании варягов перешла в «общерусское летописание», получив в XII в. «совершенно иное толкование».: #c2_80 В Повести временных лет третьей редакции, осуществленной по инициативе Мстислава Владимировича, она приобретала «новый смысл, более общий, как историческое объяснение происхождения княжеской власти вообще. Мстислав был вторично выбран новгородцами в 1102 г.; Владимир был выбран в нарушение отчинного принципа Любечского съезда в 1113 г. Не исконность княжеской власти с незапамятных времен, как это было у Нестора, а всенародное избрание, приглашение князя со стороны — вот что выдвигалось на первое место. А что место действия переносилось из древнего Киева в окраинный Новый город, любезный сердцу Мстислава, это было не так уж важно».: #c2_81
Не со всеми положениями Б. А. Рыбакова можно согласиться. Несколько поспешным представляется тезис, будто в XII в. легенда о призвании варяжских князей получила «совершенно иное толкование». Правильнее было бы сказать, что содержание ее стало более емким и сложным, отвечая запросам не только Новгорода, но и Киева, не только новгородской, но и киевской общины. Легенда приобретает полифоническое звучание. Но самое, пожалуй, существенное заключалось в том, что она теперь в большей мере соответствовала исторической действительности, чем полвека назад. Если во времена Ярослава воля новгородцев («захотели они прогнать варягов-разбойников — и прогнали за море; захотели они призвать такого князя, „иже бы владел нами и рядил не по праву”, — и призвали»: #c2_82) была скорее желанной, чем реальной, то в начале XII в. наметился перелом в отношениях Новгорода с князьями, а к исходу 30-х годов данного столетия принцип «свободы в князьях» восторжествовал окончательно. В этих условиях Сказание о призвании князей-варягов превращается в своеобразный манифест о политической вольности Новгорода. Сказание также декларировало приоритет Новгорода над Киевом в создании государственности на Руси, что во Введении к Новгородской Первой летописи младшего извода выражено словами: «Преже Новгородчкая волость и потом Кыевская…»: #c2_83 Наконец, в ней проводилась идея «первородности» княжеской власти в Новгороде, ее независимости от Киева и других крупных волостных центров, пытавшихся влиять на замещение новгородского княжеского стола. В этой связи привлекает внимание летописная фраза: «Новугородьци, ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска, преже бо беша словени».: #c2_84 Так читаем в Повести временных лет. В Новгородской Первой летописи текст и яснее и короче: «И суть новгородьстии людие до днешнего дни от рода варяжьска».: #c2_85 Б. А. Рыбакову эта фраза кажется неясной и запутанной.: #c2_86 Известное замешательство испытывал и Х. Ловмяньский: «Наиболее загадочным представляется последнее сообщение в разбираемом известии: о принятии новгородцами названия варягов, в то время как прежде они именовались славянами. Это известие вызывает удивление, так как противоречит практике тогдашних наименований. Ведь источники, как правило, называют жителей Новгорода и Новгородской земли „люди новгородские”, а для более раннего времени — „словене”, но не „варяги”. Такое несоответствие сообщения исторической действительности указывает на то, что мы имеем дело с какой-то конструкцией летописца или же ошибкой…»: #c2_87 Чтобы распутать клубок недоумений, надо просто вспомнить об особенностях мышления древних народов, наделявших своих правителей сверхъестественной силой, дарующей жизнь.: #c2_88 Народная фантазия превращала их в родоначальников племен, т. е. творила этногенетические предания, на основе которых складывались сказания об основателях княжеских династий и первых князьях. «При этом пользовались, переосмысливаясь в соответствии с новыми политическими формами и воззрениями, возникшие ранее родоплеменные предания: в них уже говорилось не о роде или племени, а о народности, государстве, а мифические герои, первопредки-пращуры заменялись историческими персонажами».: #c2_89
В качестве отечественного примера можно назвать предание о Кие, Щеке и Хориве, занесенное в Повесть временных лет.: #c2_90 По всей видимости, оно, как полагает Д. С. Лихачев, «имело культовое значение и сохранялось в Киеве в связи с почитанием киевлянами своих пращуров. Раскопки последнего времени ясно доказали, что на указанных в этом предании трех киевских урочищах — Владимирской горе у Боричева взвоза, на Щековице и на Хоревице — находились древнейшие киевские поселения. Возможно, что первоначально Кий, Щек и Хорив не считались братьями — каждый из них почитался самостоятельно и в каждом из трех указанных поселений. Братство их явилось в легенде как бы закреплением союза и постепенным объединением этих трех поселений. Такое закрепление союза племен легендой о братстве их родоначальников может быть отмечено в ряде случаев: Радим и Вятко, Рюрик, Синеус и Трувор, возможно Рогволод и Тур. Культовая легенда служила, таким образом, конкретным политическим целям».: #c2_91
Духом преданий о пращурах веет от слов киевлян, отвечавших Аскольду и Диру: «Была суть 3 братья, Кий, Щек, Хорив, иже сделаша градоко сь, и изгибоша, а мы седим род их платяче дань козаром».: #c2_92 Следовательно, «кияне» считали себя потомками Кия, Щека и Хорива, а именитых братьев — своими родоначальниками.: #c2_93 Этот летописный фрагмент дает ключ к пониманию мотива о новгородцах «от рода варяжска». Согласно ему, прародителями, родоначальниками новгородцев являются варяжские князья, почему «людье ноугородьпи» и есть «от рода варяжска», хотя «преже бо беша словени».: #c2_94 Эта головокружительная, по меркам нашей современной логики, комбинация выдержана в нормах традиционного мировоззрения древних людей, склонных искать у истоков этнической или политической жизни племен, чужих и собственных, овеянные мифологической дымкой фигуры героев. Для новгородцев таковыми были варяги Рюрик, Синеус и Трувор, положившие начало их политического бытия, альфой и омегой которого являлась вольность в князьях, основанная на свободе призвания и изгнания правителей. Заметим, кстати, что здесь заложено еще одно противопоставление новгородцев киевлянам: первые — потомки Рюрика с братьями, а вторые — Кия с братьями.: #c2_95 Наряду с этим новгородские патриоты, выдумав трех братьев-родоначальников, уравняли Новгород с Киевом, почитающим память Кия, Щека и Хорива.
Таков идейный заряд, которым новгородские писатели начинили рассказ о призвании варягов. Но этот рассказ оказался в обороте и у киевских летописцев, истолковавших его на собственный лад. Причины включения новгородского Сказания в Повесть временных лет исследователи объясняли различно. По Д. С. Лихачеву, как мы знаем, это было сделано «печерским летописцем» ради пропаганды единства и братства древнерусских князей, чтобы восстановить среди них мир и согласие.: #c2_96 В. В. Мавродин связывал использование легенды Сильвестром с целью оправдания вокняжения Владимира Мономаха в Киеве: «Становится понятным стремление летописца провести красной нитью через все повествование идею „приглашения” князей на престол, ибо сам Мономах княжит в Киеве (с точки зрения княжеского права периода феодальной раздробленности) незаконно. Оправданием ему служит только то, что он не „сел на стол”, а его призвали в Киев в тот момент, когда город раздирали внутренние противоречия. И вот, чтобы установить „порядок” в Киеве, и призывают княжить Владимира Мономаха, который „уставляет” Киевскую землю». Призвание «Мономаха надо было осветить исторической традицией. Это было уже дело летописца. Разве события времен Мономаха не перекликаются с летописной легендой о призвании варягов? Разве мы не усматриваем в летописной редакции следа политических симпатий летописца?»: #c2_97
Более предпочтительным нам кажется мнение Б. А. Рыбакова, согласно которому варяжская легенда, помещенная в Повесть временных лет, проводила идею «всенародного избрания, приглашения князя со стороны», противопоставленную мысли об «исконности княжеской власти с незапамятных времен», как писали прежние летописцы.: #c2_98 К сожалению, Б. А. Рыбаков не обосновал должным образом свою, на наш взгляд, правильную по сути позицию, ограничившись двумя лишь иллюстрациями (избрания Мстислава новгородцами в 1102 г. и Владимира Мономаха — киевлянами в 1113 г.), что создает впечатление случайности заключений историка.