Башня Ласточки

— В лес! — крикнул Хотспорн. — Сворачивай в лес! В чащобу!

Они помчались, не снижая скорости. Цири еще крепче прижалась к конской шее, чтобы хлещущие по плечам ветки не скинули ее с седла. Она увидела, как арбалетный бельт отстрелил щепу от ствола ольхи. Криком подогнала лошадь, в любой момент ожидая удара стрелы в спину. Ехавший первым Хотспорн вдруг странно охнул.

Они перескочили через глубокую рытвину, сломя голову съехали по обрыву в тернистую чащу. И тут вдруг Хотспорн сполз с седла и рухнул в клюкву. Вороная кобыла заржала, взвизгнула, мотнула хвостом и помчалась дальше. Цири, не раздумывая, соскочила, хлопнула свою лошадь по крупу. Та последовала за вороной. Цири помогла Хотспорну подняться, и оба нырнули в кустарник, в ольховник, перевернулись, скатились по склону и свалились в высокие папоротники на дне яра. Мох смягчил падение.

Сверху по обрыву били копыта погони — к счастью, идущей по высокому лесу за убегающими лошадьми. Их исчезновение в папоротниках, казалось, не заметили.

— Кто такие? — прошипела Цири, выкарабкиваясь из-под Хотспорна и вытряхивая из волос помятые сыроежки. — Люди префекта? Варнхагены?

— Обычные бандиты… — Хотспорн выплюнул листок. — Грабители…

— Предложи им амнистию, — скрипнула песком на зубах Цири. — Пообещай им…

— Помолчи. Еще услышат, чего доброго.

— Эге-гей! Ого-го! Зде-е-еся! — долетало сверху. — Слева заходи! Сле-е-ева!

— Хотспорн?

— Что?

— У тебя кровь на спине.

— Знаю, — ответил он холодно, вытягивая из-за пазухи сверток полотна и поворачиваясь к ней боком. — Затолкай мне под рубашку. На высоте левой лопатки…

— Куда ты получил? Не вижу стрелы…

— Это был арбалет… Железный бельт… скорее всего обрубленный подковный гвоздь. Оставь, не трогай. Это рядом с позвоночником…

— Дьявольщина! Что же делать?

— Вести себя тихо. Они возвращаются.

Застучали копыта, кто-то пронзительно свистнул. Кто-то верещал, призывал, приказывал кому-то возвращаться. Цири прислушалась.

— Уезжают, — проворчала она. — Отказались от погони. И коней не поймали.

— Это хорошо.

— Мы их тоже не поймаем. Идти сможешь?

— Не придется, — усмехнулся он, показывая ей застегнутый на запястье довольно пошло выглядевший браслет. — Я купил эту безделушку вместе с лошадью. Она магическая. Кобыла носила ее со стригункового возраста. Если потереть, вот таким макаром, — все равно что ее позвать. Она словно слышит мой голос. Прибежит. Не сразу, но прибежит наверняка. А если немного повезет, то и твоя пегашка прибежит вместе с ней.

— А если немного не повезет? Уедешь один?

— Фалька, — сказал он посерьезнев. — Я не уеду один, я рассчитываю на твою помощь. Меня придется поддерживать в седле. Пальцы ног у меня уже немеют. Я могу потерять сознание. Послушай: овраг приведет тебя к пойме ручья. Поедешь вверх по течению, на север. Отвезешь меня в местность под названием Тегамо. Там найдешь человека, который сумеет вытащить железку из спины, не убив при этом и не парализовав.

— Это близко?

— Нет. Ревность ближе. Котловина милях в двадцати в противоположной стороне, вниз по течению. Но туда не надо ехать ни в коем случае.

— Почему?

— Ни в коем случае, — повторил он, поморщившись. — Тут дело не во мне, а в тебе. Ревность — для тебя смерть.

— Не понимаю.

— И не надо. Просто поверь мне.

— Гиселеру ты сказал…

— Забудь о Гиселере. Если хочешь жить, забудь о них о всех.

— Почему?

— Останься со мной. Я сдержу обещание, Снежная Королева. Украшу тебя изумрудами… Осыплю ими…

— Да уж, ничего не скажешь, самое время шутковать.

— Шутить никогда не поздно.

Хотспорн вдруг обнял ее, прижал плечом и принялся расстегивать блузку. Бесцеремонно, но не спеша Цири оттолкнула его руку.

— Действительно! Нашел же время!

— Для этого любое время хорошо. Особенно для меня, сейчас. Я тебе сказал, это позвоночник. Завтра могут возникнуть трудности… Что ты делаешь? Ах, холера тебя…

На этот раз она оттолкнула его сильнее. Слишком сильно. Хотспорн побледнел, закусил губу, застонал.

— Прости. Но если человек ранен, ему положено лежать спокойно.

— Близость твоего тела заставляет меня забыть о боли.

— Перестань, черт тебя побери!

— Фалька… Будь снисходительной к страдающему человеку.

— Будешь страдающим, если руки не уберешь! Ну, быстро!

— Тише… Бандиты могут нас услышать… Твоя кожа как атлас… Не крутись, черт побери!

«А, хрен с ним, — подумала Цири, — будь что будет. В конце концов, что за важность? А интересно. Я имею право быть любопытной. Какие уж тут чувства? Взгляну на это мероприятие потребительски, вот и все. И беспретенциозно забуду».

Она подчинилась прикосновениям и удовольствию, которое они принесли. Отвернула голову, но сочла это излишне скромным и обманчиво ханжеским — не хотела, чтобы он решил, будто соблазнил невинность. Взглянула ему прямо в глаза, но ей это показалось слишком смелым и вызывающим — такой она тоже не хотела казаться. Поэтому просто прикрыла глаза, обняла его за шею и помогла разделаться с пуговичками, потому что у него дело шло туго и он только напрасно терял время.

К прикосновениям пальцев добавилось прикосновение губ. Она уже была близка к тому, чтобы забыть обо всем на свете, когда Хотспорн вдруг замер. Несколько секунд она терпеливо выжидала, помня, что он ранен и рана должна ему мешать. Но все слишком уж затягивалось. Его слюна застывала у нее на сосках.

— Эй, Хотспорн! Уснул, что ли?

Что-то потекло ей на грудь и бок. Она прикоснулась пальцами. Кровь.

— Хотспорн! — Она столкнула его с себя. — Хотспорн, ты умер?

«Глупый вопрос, — подумала она. — Я же вижу. Я же вижу, что он мертв».

— Он умер, положив голову мне на грудь. — Цири отвернулась. Угольки в камине полыхнули красным, порозовили ее покалеченную щеку. Возможно, был там и румянец. Впрочем, в этом Высогота уверен не был.

— Единственное, что я тогда чувствовала, — добавила она, по-прежнему отвернувшись, — это разочарование. Тебя это шокирует?

— Нет. Как раз это-то — нет.

— Понимаю. Я стараюсь не разукрашивать рассказ, ничего не исправлять. Ничего не утаивать. Хотя порой такое желание возникает, особенно касательно утайки. — Она шмыгнула носом, покрутила согнутым пальцем в уголке глаза. — Я привалила его ветками и камнями. Стемнело, мне пришлось там заночевать. Бандиты все еще крутились окрест, я слышала их крики и была почти уверена, что это не простые бандюги. Я только не знала, на кого они охотились: на меня или на него. Однако вынуждена была сидеть тихо. Всю ночь. До рассвета. Около трупа. Бррр.

— На рассвете, — немного помолчав, продолжала она, — от погони не осталось ни слуху ни духу, и можно было отправляться. Лошадь у меня уже была. Волшебный браслет, который я сняла с руки Хотспорна, и впрямь действовал. Вороная вернулась. Теперь она была моей. Это был мой приз. Есть такой обычай на Островах Скеллиге, знаешь? От первого любовника девушке полагается дорогой подарок. Ну, какая разница, что мой-то умер, так и не успев стать первым?

Кобыла топнула передними копытами о землю, заржала, стала боком, словно повелев любоваться собой. Цири не могла сдержать вздоха восхищения при виде ее небольшой изящной головы с выпуклым лбом, сидящей на гибкой шее морского льва с прекрасно вырисовывающимися мускулами, высокой холки, всего тела, изумляющего своей пропорциональностью.

Она осторожно подошла, показывая кобыле браслет на запястье. Кобыла протяжно фыркнула, прижала подвижные уши, но позволила схватить себя за трензеля и погладить по бархатистому носу.

— Кэльпи, — сказала Цири. — Ты черная и гибкая, как морская кэльпи. Ты изумительна и волшебна, как кэльпи. Вот и будет тебе имя — Кэльпи. И мне все равно — претенциозно это или нет.

Кобыла зафыркала, поставила уши торчком, тряхнула шелковистым хвостом, доходящим до самых бабок. Цири, обожающая высокую посадку, подтянула стременные ремни, протерла нетипичное плоское седло без арчака и передней луки. Подогнала сапог к стремени и ухватила лошадь за гриву.