Рутьер

Бургундская артиллерия вовсю лупила по кораблям и даже попадала. По крайней мере, две имперские барки медленно тонули. Остальные спешно отчаливали, выходя из-под удара, но никак не могли справиться с течением. И их сносило в нашу сторону.

И уже темнеет. Значит, вполне надеюсь, наш маневр никто и не заметит…

– Бери два десятка арбалетчиков с десятком мосарабов и перехватите барку около отмели, – наконец решился я. – Но только одну барку. На остальные наплюйте, все равно сил не хватит. Команду заставите сплавиться к тому месту, куда отогнали перед сражением подводы. Быстро грузите все – и в лагерь. К этому времени уже будет совсем темно и, думаю, мы тоже отступим назад. Вперед, братец. И это… смотри там. На рожон не лезь…

– Не беспокойтесь, монсьор. – Тук мгновенно умчался собирать отряд.

Все, что касается прибыли и трофеев, он делает очень охотно и быстро. Настоящий шотландец, ёптыть…

За телеги вагенбурга нашим войскам так и не удалось прорваться. Я бы очень удивился, если бы это случилось, все-таки атаковать с десятитысячным войском пятидесятитысячную армию – чистое самоубийство и верх идиотизма. Но, как это ни удивительно, потрепать германцев удалось довольно сильно. Можно даже сказать – победить. Если бы не стемнело, возможно, и удалось бы взять лагерь Фридриха. Во всяком случае, почти треть его армии вы́резали, а еще десятая часть дезертировала в сторону Кельна. Герцог Бургундский и Брабантский Карл Смелый опять напинал в зад свою удачу и заставил ее повернуться к себе лицом. В чем-то он достоин уважения…

Проревели трубы, командуя отступление.

Я, беспокоясь за шотландца – как у него вышло с кораблем, можно было только догадываться, – поспешил в лагерь, предварительно организовав эвакуацию захваченных орудий и всего орудийного припаса. Мое! Будет в моей компании еще и артиллерийская эскадра. А за пушчонки наемникам – оплата особая.

Проезжая горы трупов и спугивая начинавшее слетаться воронье, крепко задумался…

Мог ли я представить себя в ипостаси наемника? Да никогда!.. Хотя в старом своем теле я тоже нередко был склонен к авантюрам. Чего стоит одна только попытка свалить во Французский легион сразу после армии… Благо она не состоялась. Дембельнулся, сразу выиграл чемпионат страны и забыл про легионеров раз и навсегда.

Но что меня заставило стать на путь войны с руа франков Луи XI? То, что он приказал убить моего отца – то есть отца бастарда Жана д’Арманьяка, моего предшественника в этом теле, – конечно, имело большое значение. Все-таки остаточные эмоциональные связи с бастардом явно прослеживаются до сих пор. Но окончательно заставила меня возненавидеть Паука смерть Жанны де Фуа, моей мачехи. После взятия Лектура контессу увезли в замок Бюзе-Сен-Такр, куда я и направился, имея совершенно авантюрные намерения ее освободить. Дело в том, что она носила под сердцем единственного законного наследника семьи Арманьяк, и этот еще не родившийся мальчик был способен спутать все планы Луи по присоединению наших родовых земель к своей короне.

Я все-таки проник в замок, но было уже поздно. Луи прислал аптекаря в сопровождении своих дворян, и они отравили Жанну вместе с ребенком. Но! Но черт возьми! Из последних предсмертных слов Жанны я понял, что ребенок был от бастарда, в теле которого я оказался. Прекрасно понимая, что фактически не имею к нему никакого отношения, я тем не менее воспринял смерть мальчика как смерть своего собственного ребенка. Не знаю, как это получилось, но это так. И воспринимаю, и оплакиваю до сих пор.

Я отомстил. Отомстил барону Гийому де Монфокону и аптекарю, принудивших Жанну выпить смертельное зелье. Зарезал их, как баранов, прямо у ее смертного ложа и поклялся, что отомщу и самому Пауку…

Глава 2

В темноте забелели палатки нашего расположения. Пришпорил Родена и, влетев в лагерь, соскочил с коня возле палатки лекаря. Бросил поводья кутилье и откинул полог.

– Что с ним?

Лекарь, ничего не говоря, отошел от стола, на котором лежал Иоганн Гуутен.

Капитан был в сознании, но доживал последние минуты. Ядро оторвало ему левую ногу и полностью раздробило правую.

– Подойдите… – прошептал фламандец мне и лейтенанту спитцеров Иоахиму ван дер Вельде.

– Ты… ты все примешь… – Иоганн поднял руку, ткнул в меня пальцем и бессильно уронил ее на стол.

Затем посмотрел на ван дер Вельде и прошептал:

– Клянись, Иоахим, что поможешь ему…

– Клянусь крестом крови… – Лейтенант взял руку капитана и почтительно поцеловал ее.

– Ты… – Гуутен посмотрел на меня и прохрипел: – Делай, что должно…

Не глядя, я протянул руку к доктору и почувствовал вложенный в нее стилет. Я знал, что рано или поздно это случится, и уже давно был готов. То же при необходимости сделает и мой преемник. Капитаны уходят, чтобы возродиться…

– Ты уходишь в мрак к нашим братьям. Прах – к праху, кости – к костям, кровь – к крови. Твоя кровь всегда останется на нашем кресте и в наших сердцах… – громко произнес я ритуальную фразу и коротко ударил капитана в шейную артерию, быстро подставив под алую струйку отрядное распятие.

Затем развернулся и, не оглядываясь, вышел из палатки. Перед ней уже выстроились остатки компании.

– Капитан умер! – выкрикнул я и высоко поднял окровавленный крест. Выдержав паузу, продолжил: – Да здравствует капитан!

Иоахим сделал шаг вперед и громогласно заявил:

– Я, Иоахим ван дер Вельде, свидетельствую на кресте о том, что последним своим словом капитан Иоганн Гуутен назначил своим преемником лейтенанта арбалетчиков и аркебузиров Жана де Дрюона. Кто не согласен с этим решением – скажите сейчас либо молчите вовек!

Мертвое молчание…

Ван дер Вельде выждал достаточное время, чтобы могли проявиться все возражающие, но их не было. Тогда он, надрывая голосовые связки, заорал:

– Да здравствует капитан де Дрюон! Слава кресту!

Дружный одобрительный рев разорвал сумерки…

Ну вот… Свершилось. Хотя почему-то я совсем не рад…

Сделал шаг вперед.

– Моя жизнь принадлежит вам. Ваши жизни принадлежат мне, – произнес я положенные слова, стянул шлем с головы и низко поклонился строю.

Ну вот и все… С церемониями закончено, теперь, собственно, начинается работа.

Скомандовал:

– Обер-интендант, пробу из котла!

Мгновенно перед строем очутились кресло, столик и исходящая ароматным парком серебряная миска на нем. Петер ван Риис, бугрясь багровой опухолью на месте правого глаза и в заломленном белоснежном колпаке, с поклоном подал мне ложку, предварительно тщательно обтерев ее белоснежной салфеткой. Помнит, как я точно такую же ему в лоб запустил, приметив пятнышко.

Зачерпнул и попробовал похлебку. У-ух!.. Ядреная. Лука, чеснока и перца не пожалел, прохиндей. Но я все равно изобразил раздумья, впрочем, совершенно напрасно, думать было нечего – похлебка получилась неимоверно вкусной, но сыграть пекущегося о желудках своих подчиненных командира никогда не помешает. Облизал ложку и, встав, сказал:

– Одобряю. Приступить к раздаче пищи. Разрешаю вскрыть бочонок эля. Лейтенант, сержанты, обер-медикус, обер-капеллан и обер-интендант – через час ко мне в шатер с отчетами.

Сделал пару шагов к себе в палатку и чуть не упал. Отчего-то мгновенно навалилась дикая усталость. Разрядка началась, адреналин закончился…

– Что-то вы, монсьор, подустали. – Под локоть меня подхватил шотландец.

– Есть немного… Что там с баркой?

– Не извольте беспокоиться, монсьор. – Тук с довольным выражением поцеловал свои пальцы, сложив их в щепоть. – Не барка, а горшочек с медом. Всё уже в лагере. Петер как раз на приход ставит, а для нас – особый подарочек, в вашем шатре уже.

– Что значит «особый подарочек»?! – рыкнул на скотта. – Забыл устав отрядный? Всё на общий приход, затем дележ согласно долевому расписанию. На правеж захотел?

– Это особый случай, – категорично заявил Тук и потащил меня в шатер. – Не беспокойтесь, монсьор. Я порядки назубок выучил, чай не зря вы обер-казначеем меня поставили. Вот сейчас доспех снимете, омоетесь, покушаете, подобреете, а уже потом будем разбираться.