Вокруг света за погодой

Владимир Санин. Вокруг света за погодой

(Записки пассажира)

День первый

Не могу понять, как все-таки экспедиционные суда выходят в море.

Все сроки давно нарушены, а люди не оформлены, экипаж не укомплектован, нет половины продуктов и оборудования; капитан, начальник экспедиции рвут и мечут, старпом потерял голос и хрипит, палубная команда забыла, что такое сон, но совершенно ясно, что ничего еще не готово, а когда будет готово, один бог знает.

И тогда происходит удивительная вещь. Начальство, окончательно потеряв терпение, приказывает: «Завтра!» Все понимают, что это нелепо, до смехотворности нереально, но чудо из чудес: одна за другой прибывают на причал машины с продуктами и оборудованием, сам собой доукомплектовывается экипаж, а в последнюю минуту, когда вот-вот поднимется трап, слышится душераздирающий крик: «Подождите!» — и, взмыленный, с чемоданом в руках и с портфелем в зубах, на борт влетает последний научный сотрудник.

Примерно так началась и наша экспедиция.

И вот «Академик Королев» идет по Японскому морю. Сцены прощания, переживания покидающего Большую Землю моряка, исчезающие вдали сопки Владивостока — все уже имеется в литературе, и вряд ли я прибавлю к этому хоть один новый штрих. К тому же не хочется начинать первую главу с минорной ноты и расстраивать читателя описанием отвратительной погоды (дождь со снегом и ветром), которая прогнала с причала провожающих задолго до нашего выхода в море. Упомяну только, что ошвартовались мы во вторник, в пять минут первого ночи, что вполне естественно и разумно: «Королев» выходил в свой тринадцатый рейс, и начинать его еще и в понедельник было бы до крайности легкомысленно. Есть, правда, знатоки, которые рассуждают по-иному. Один англичанин сказал с присущей англичанам корректной самоуверенностью: «Странные люди — русские. Они не любят выходить в море в понедельник, хотя всем известно, что нельзя выходить в море в пятницу!» Я считаю себя опытным путешественником — что ни говори, а в четвертый раз в дальнем плавании — и знаю, что в первые день-два следует пореже выходить из каюты и не приставать к людям с расспросами. Люди только что на семь месяцев расстались со своими семьями, им грустно, они то и дело вздыхают. («Я дышал, лишь вздыхая». — Стендаль.) К тому же и у меня самого настроение на точке замерзания. Я сижу в каюте, тупо смотрю на хмурое Японское море и с некоторым удивлением думаю о том, какого черта меня сюда занесло. Мирно сидел дома, чего-то такое сочинял, и вдруг какая-то сила сорвала меня с насиженного места, затолкала в самолет, донесла до Владивостока и подняла на борт судна, которое занимается наукой и нисколько не нуждается в пассажирах.

А произошло это так. Из моих антарктических друзей трое москвичи: многократный начальник станции Восток Василий Сидоров, участник трансантарктических походов инженер-механик Лев Черепов и врач-микробиолог Востока Рустам Ташпулатов. Мы часто собираемся друг у друга, вспоминаем нашу Антарктиду и втихомолку, чтобы не слышали жены, разрабатываем планы новых странствий. И вот однажды Сидоров вроде бы случайно, вскользь заметил, что планируется совсем уж необычная морская экспедиция, и выразительно на меня посмотрел. Я навострил уши и, деланно зевая, поинтересовался, чем это она такая необычная. С тем же безразличием в голосе, опасливо косясь на мою жену, Сидоров поведал, что впервые в истории множество стран объединяет свои усилия для изучения атмосферы и океана и под эгидой Всемирной метеорологической организации в Атлантику выходят десятки научно-исследовательских судов, в том числе тринадцать советских. Наши суда выйдут из четырех портов — Ленинграда, Одессы, Севастополя и Владивостока, — чтобы в середине июня встретиться к западу от Африки, где-то неподалеку от экватора.

Международный штаб экспедиции будет базироваться в столице Сенегала Дакаре, а вся эта грандиозная научная программа получает на звание ТРОПЭКС — Тропический эксперимент, или АТЭП — Атлантический тропический эксперимент.

Сидоров что-то еще рассказывал, но мне уже было ясно, что надо готовить чемоданы. В Атлантическом и Индийском океанах я купался, в Северный Ледовитый окунал руки, в Южный Ледовитый даже проваливался (точнее, в ручей на станции Беллинсгаузена). Неосвоенным оставался Тихий океан. Поэтому выходить в море, конечно, следует из Владивостока.

И через три месяца жертва этого логического построения уныло сидела в своей каюте на борту «Академика Королева». Впрочем, утешал я себя, каждое путешествие начинается именно так. Никто меня здесь не знает, и никому я здесь не нужен. Пройдет несколько дней, обрасту знакомствами, заведу приятелей, может быть, даже друзей — и блокноты начнут заполняться. Их у меня целая стопка, чистеньких и хрустящих. К возвращению они должны так истрепаться, чтобы их противно было брать в руки. Тогда все будет в порядке. Чистый блокнот — незасеянное поле, урожай обещает только замусоленная, в помарках и кляксах записная книжка.

Я начинаю себя уговаривать, что все будет хорошо. Во-первых, отдельная каюта — такой удачи на мою долю никогда еще не выпадало; во-вторых, «Академик Королев» — близнец моего «Профессора Визе», на котором совершен переход в Антарктиду, и я могу гулять по кораблю с закрытыми глазами; в-третьих, маршрут у «Королева» необычайно интересный: Новая Гвинея, экватор, Коралловые острова (может быть, Галапагосские острова с их черепахами и пингвинами!) и Панамский канал, Куба и Сенегал.

К тому же, вспоминаю я, кое-какие события, достойные записи, уже произошли. Вадим Яковлевич Ткаченко, заместитель капитана по науке, или, как принято говорить на судне, начальник экспедиции, позавчера объявил по трансляции: «Всем мужчинам предлагается выйти на воскресник — грузить баллоны!». На призыв откликнулось человек десять. С полчаса мы перетаскивали баллоны с гелием на корму и как положено поругивали отдельных несознательных членов коллектива, не разделивших нашего энтузиазма. Штабеля баллонов не уменьшались, и Ткаченко, не отказываясь от святого принципа добровольности, возвестил: «Всех мужчин, не явившихся на воскресник, считать женщинами и отныне поздравлять с 8 Марта!». Помогло. Один за другим, провожаемые насмешками женской части коллектива, на корму ошарашенно вылетали бывшие несознательные и честным трудом отводили от себя страшную угрозу.

В тот же день произошел другой эпизод, который мне в отличие от Саши Киреева и Жени Уткина показался забавным. На «Королеве» идет укомплектованный сплошь из москвичей отряд синоптического анализа, возглавляемый кандидатом наук Генрихом Булдовским. Саша и Женя, научные сотрудники из этого отряда, — убежденные борцы за чистоту и уют. Вселившись в свою каюту, они первым делом выдраили пол, стены и умывальник, да так, что все блестело, как у доброй хозяйки перед праздником. Едва ребята закончили уборку, как выяснилось, что они слегка поспешили, потому что каюта была чужая. Когда я в ней обосновался, то с глубокой искренностью поблагодарил Сашу и Женю за их труд. Я сказал, что они смело могут считать мою каюту своей и если у них снова возникнет потребность привести ее в порядок, то пусть не стесняются и приходят со швабрами.

Впоследствии я не раз напоминал ребятам о своем великодушном предложении, но Саша и Женя так его и не приняли — видимо, из-за присущей им застенчивости.

В плавании самые трудные дни первые и последние. До последних еще много месяцев, и я мечтаю о том, чтобы поскорее прошли первые.

С той минуты, как мы покинули Большую Землю, мир для каждого из нас сузился до размеров корабля. Здесь мы будем жить, видеть каждый день друг друга, вместе радоваться и горевать, подхватывать на лету выуженные из эфира новости и с лютым нетерпением ждать берега. Сегодня еще чужие, завтра мы обязательно сроднимся. Альтернативы у нас нет. На Большой Земле можно поменять квартиру, расстаться с одним коллективом и войти в новый. Человек в море такой возможности не имеет. Хочет он того или нет, лица вокруг него будут одни и те же, и работа одна и та же, и каюта, и вид на море, которое, как бы оно ни называлось, состоит из одной и той же воды.