Страница 19 из 100
— Хочу разложить пасьянс. Карты иногда мне что-то подсказывают, о чём-то предупреждают. Купил сейчас угодной питерской дамы-горемыки.
Первый несложный пасьянс, в котором он обычно, не задумываясь, легко раскладывал карты по мастям и по убывающим, на это раз вдруг упрямо не сошёлся: три короля остались без места. Невиданно. Сначала Марков подумал, что плохо перетасовал колоду, затем положил карты и задумался. Три короля? Деникин, Романовский, Марков? Им нет места в армии? Или в жизни?
Вышла Марианна. Сказала, что хочет утеплить его зелёную куртку.
— Ты же всё время в ней будешь? Или всё-таки наденешь шинель?
— Пусть в бою меня узнают по этой куртке.
— О боже! Неужели не обойдётся?
— Конечно, большевики хотят захватить и Дон, и Кубань, и вообще всю Россию. Сейчас у меня пасьянс выйдет — и мы победим.
Однако все попытки оказались напрасными: как он ни мудрил, неприкаянные карты оставались. Пасьянс этот в их кругу назывался «Красное и чёрное». Последний раз при раскладке — хоть смейся — остался один бубновый король. Это он — генерал Марков — бубновый король. Это ему нет места на земле. Он давно это чувствует.
Последующие дни были так же перепутаны, как карты в пасьянсе. Чуть ли не на другой день после совещания пришёл расстроенный Деникин и рассказал, что Корнилов отказывается от командования и вообще от соглашения, потому что ему передают не войска, а фактически безоружных юнкеров и офицеров и при этом не дают ни копейки на их содержание и вооружение.
— Сколько у нас орудий? — спросил Марков.
Деникин учащённо задышал, и глаза его гневно расширились.
— Сколько у нас орудий? Ни одного! — он едва не кричал. — Я бросился к москвичам и местным финансистам. Грозил, что Корнилов уезжает в Сибирь и уже написал письмо Пепеляеву[21]. Те обещали срочно помочь, даже сразу дали какие-то деньги. А тут ещё объявился Савинков и требует места в армии для «русской патриотической демократии». Я и Романовский ходили к Корнилову и Лукомскому, уговорили не уезжать. Я составил «Записку об управлении» для нашего «триумвирата». Каледину всё равно, а нашим понравилось. Уговорил его прибить Савинкова — меньше вреда будет, когда он на глазах. Лукомский заревел своим басом, что не позволит, не допустит, у них с Савинковым дуэль — масонские штучки. Но всё кончилось в нашу пользу: я — помощник командующего, Иван Павлович — начальник строевого отдела штаба. Лукомского скоро удалим. Вы думаете, пороку он из Быхова уезжал один и через Москву? Чтобы со своими масонскими властями встретиться. Вы, Сергей Леонидович, будете командовать первым офицерским полком.
— Так-таки ни одного орудия нет, Антон Иванович?
— Ни одного. Может быть, союзники...
— Наполеон бы с такой армией не пошёл.
— Или как-то у казаков?
— Или как-то ещё.
Михайловско-Константиновская сводная артиллерийская рота помещалась на Ермаковском проспекте в бывшей Платовской гимназии. У входа стоял часовой — картинный юнкер, образец выправки и ношения военной формы. Винтовка с примкнутым штыком у ноги. Снежок запорошил плечи и не различить: «К» или «М».
Марков попросил вызвать дежурного, и за дверями по коридорам раскатилось: «...у-урный... вы-ыход...». Вместе с дежурным портупей-юнкером вышел капитан с очень серьёзным лицом, словно выискивал какой-то беспорядок. Представился:
— Командир сводной артиллерийской роты капитан Шаколи. С кем имею честь?
— Генерал Марков. Хочу посмотреть роту. Артиллерийский парк, орудия.
— К сожалению, в роте нет орудий и, соответственно, Парка.
Марков разыграл бурное недоумение:
— Как же так? Какие же вы артиллеристы?
— Ваше превосходительство, если позволите, я сейчас Направляюсь в лазарет, где лежат мои раненые юнкера. Если бы вы согласились пройти со мной, я объяснил бы вам по дороге сложившееся положение.
— Пойдёмте. Я тоже хочу поговорить с ранеными юнкерами. А положение понятно: нет орудий — нет никакой артиллерийской роты.
В «Больнице Общества Донских врачей» лучшие палаты на втором этаже были отданы раненым юнкерам. В зеленоватом белом свете коридора бесшумно проходили медсёстры. Одна стояла у окна и беззвучно рыдала — лишь судорожные движения плеч выдавали её состояние. Капитан шепнул Маркову: «Вера Михайловна Алексеева, младшая дочь генерала. Умирает юнкер Малькевич, тяжело раненный под Ростовом. Она его выхаживала...».
Подошли к ней.
— Что, Верочка, плохо? — спросил капитан.
— Кончается, — всхлипывая, ответила Вера. — Перевели в отдельную палату. Вы Марков? Папа хорошо о вас говорил.
— Берегите слёзы, Верочка. Скоро начнутся большие бои.
В палате встретили старшую дочь Алексеева — Клавдию. Она учила ходить с костылём симпатичного раненого юнкера; на лице его — лёгкое презрение к ранению и готовность к любой опасности. Таких генерал Марков любил.
У юнкера, расположившегося у окна, в руках потрёпанная подшивка журналов. Увидев генерала, положил журналы на подоконник и, прислонившись к стене, изобразил нечто вроде положения «смирно». Доложил по-строевому:
— Ваше превосходительство! Юнкер Константиновского училища...
— Отставить! Устав нарушаете. В лазарете доклады отменяются. Что читаете? Садитесь, рассказывайте.
— Нашёл вот старую «Ниву». Роман.
— Про любовь?
— Конечно, про любовь. Но занятно. Вообще люблю Тургенева.
Марков взял громоздкую, уже лохматящуюся подшивку, прочитал:
— «Разрыв-трава»... Да... «Бегите от неё, иначе она испепелит вашу душу...» Нравится?
— Занятно. Но это я так, по случаю ранения. Тургенева не нашёл.
— Но лучше читать хорошее. И в жизни своё дело делайте только хорошо. Ведь вы артиллерист? Так же, как и я?
— Так точно. Ларионов Виктор.
— Скажите, Виктор, а как вы собираетесь сражаться, если во всей армии нет ни одной пушки? — спросил Марков.
— Отобьём от большевиков и будем бить по ним из их же орудий.
— Это слова настоящего русского воина, — сказал Марков.
— И ещё, если разрешите, только... Ваше превосходительство, мне надо учиться ходить с костылями, разминать ногу — не могли бы мы выйти в коридор.
Вышли, и Ларионов негромко сказал, оглядываясь на дверь палаты:
— Не надо, чтобы они нас слышали. Я знаю, где можно взять трёхдюймовку — у казаков на путях. Они ждут покупателя.
— Прекрасно, юнкер, — сказал Марков, — но первое орудие будет моё.
Мимо прошла статная медсестра с монгольскими глазами и со всеми приветливо поздоровалась, назвав Маркова «ваше превосходительство». Ему объяснили, что это Наталья Лавровна Корнилова.
— Почему же ваше первое? — спросил Виктор.
— Скорее выздоравливайте, юнкер. И мы с вами вместе поставим трёхдюймовку в ваш артиллерийский парк. Она нас ждёт!
— А командир роты ничего не знает, — удивился Виктор.
— Ещё никто ничего не знает, — сказал Марков. — Кроме генерала Каледина. В Донском музее стоит нормальная трёхдюймовая пушка. Её используют для погребального салюта на похоронах генералов. Атаман отдаёт её. Я смотрел пушку. Недавно из неё стреляли, потом пыжевали, как положено, смазали ствол.
— Ваше превосходительство, — хитро улыбнулся Ларионов. — А ведь там две пушки.
— Вторую возьмём в придачу, — мгновенно решил Марков.
В сочельник на радость детям он поставил у окна в большой комнате небольшую ёлку. Сам же без всякой жалости к себе подумал: «Для меня последняя». Не пасьянс побуждал к пессимизму, хоть и не сходился.
Главный «пасьянс» был на улицах, в степях, на станциях, где толпы офицеров так и не складывались в 10-тысячную армию, которую требовал Корнилов для начала решительных действий. Всего тысячи две, с небольшим, юнкеров и офицеров собирались сражаться за Россию, а остальные сидели в кафе Новочеркасска и Ростова.
21
Пепеляев Анатолий Николаевич (1891-1938) — подполковник 42-го Сибирского стрелкового полка. Георгиевский кавалер. В нюне 1918 года — глава офицерской организации в Томске, с августа командовал корпусом, а в 1919 года — 1-й Сибирской армией. После разгрома Колчака продолжал борьбу против советской власти на Дальнем Востоке. С марта 1920 года — командир Сибирского партизанского отряда, сформированного из остатков Сибирской армии. Генерал-лейтенант. В 1921 года эмигрировал в Харбин. В начале 1923 г. во главе Сибирской добровольческой дружины (700 чел.) вторгся на территорию Якутии. 17 июня 1923 года с остатками отряда был взят в плен в порту Аян. По официальным данным расстрелян в 1938 года.