Страница 65 из 122
— Как вы все понимаете с полуслова, — усмехнулся Кутепов, — однако решения будут приниматься не нами.
— На днях появится Врангель, — вмешался Кривский.
— На этом совещание прекращается, — оборвал его Кутепов.
— Я хотел сказать, что Врангель не может конкурировать... — продолжал Кривский.
— Отставить! — резко скомандовал, почти крикнул, Кутепов. — Совещание окончено. Ваша задача здесь: мирно общаться с офицерами, можно с вином, но без кокаина. Ничего не выведывать, ни о чём не спорить. У вас у всех достаточно опыта, чтобы и так всё увидеть и всё понять.
Кривский всё же бросился за Кутеповым, пытаясь что-то договорить.
— Не надо, господин капитан, — остановил его генерал. — Тот далеко. О нём потом.
На станции Дымников подошёл к Кривскому с ироническим сочувствием:
— Миша, зря нервничаешь. Кутепов верит в то, что его назначит сам Деникин.
— Но нельзя же пассивно ждать! Надо брать конвой, ехать в Феодосию, врываться к Деникину и требовать подписать приказ!
— Не так подписываются приказы, Миша.
— А если сейчас наш договорится со Слащовым взять власть?
— Тогда с меня шампанское — мне же подарили на «Императоре». И к татарочкам.
Не успели они отойти от вокзала, как встретили озабоченного, но элегантного Ленченко — в Крыму он вновь сбрил бороду.
— Сенсационная новость, — сказал он, — «Император Индии» на Севастопольском рейде, а на его борту барон Врангель.
— Кутепов знает? — заволновался Кривский.
— Знает и спокоен. Его позиция не меняется, меняются позиции других.
Дымников вздохнул и с философским спокойствием произнёс:
— Всё, что генералы с нашей помощью хотят решить, уже решено на броненосце «Император Индии».
Ещё будучи молодым офицером, Кутепов решил, что в служебной дипломатии самая большая хитрость — это совсем не хитрить. Конечно, в мелочах другой раз скажешь что-нибудь не так, но когда речь идёт о службе, о боевых решениях — говори прямо, ничего не скрывая. Так думал он вести речь и со Слащовым, будучи, конечно, наслышан о некоторых странностях генерала. Тот, по-видимому, ожидал увидеть соперника-претендента, возможно, готового как-то поделить власть, озабоченного, раздумывающего, даже смущающегося. Однако ни особенной формы генерала Слащова — белый доломан и лиловые рейтузы, ни кокаинового блеска глаз, за коротким ужином, где на столе были и вино и ваза с кокаином, Кутепов словно бы и не заметил. После ужина в купе-кабинете Слащов попытался ещё удивить картами зимних боев на Перекопе. Одним взглядом Кутепов уловил суть: в морозные дни генерал заманивал красных на открытую местность, а своих готовил в тёплых населённых пунктах. Увлечённые наступлением красные рвались вперёд, где их, измученных маршем, встречал ночной мороз и слащовские пулемёты.
— Примитивная тактика, — сказал Кутепов, — не умеют воевать.
— Дело прошлое, — согласился Слащов. — Давайте строить будущее. И в вашем, и в моём корпусе офицеры резко недовольны Деникиным. Сегодня необходим молодой боевой генерал с фронта, а не из штаба. Нужны такие люди, как вы и я...
Всего несколько минут разговора, и Кутепову стало ясно, что Слащов не будет командующим: ему уже приходилось наблюдать кокаинистов — первые недели, даже месяцы — кажущаяся энергичность, активность, талантливость, но потом последует неизбежный депрессивный спад. Из них двоих Деникин выберет, конечно, его, Кутепова. Вот и вся дипломатия.
— Мы решили, — продолжал Слащов, уже чувствующий себя командующим, — собрать 5 апреля совещание представителей армии, флота, духовенства и общества. Это совещание «попросит» Деникина сдать командование. Вы приглашены на совещание как командир корпуса, также выступающего против теперешнего руководства. Мы с вами должны решить вопрос о новом командующем. Вопрос не очень сложный, поскольку выбор небольшой.
Слащов великодушно улыбнулся, а Кутепов понял: Слащов — командующий, а он — зам- или начштаба, или ещё как-нибудь. На такую улыбку можно и ответить:
— Вы, Яков Александрович, предлагаете мне занять должность Верховного главнокомандующего?
— Или мне, — на лице Слащова, который продолжал улыбаться, отразилось удивление.
— Я вынужден сообщить вам, Яков Александрович, что мой корпус полностью поддерживает действующего командующего, то есть Антона Ивановича. Прошу вас дать распоряжение железнодорожникам, чтобы доставили меня в тот пункт, который я укажу.
— Разумеется, Александр Павлович. Не спрашиваю, куда — знаю. Вы, вернее, мы с вами упускаем шанс. Мы могли бы оба победить, а теперь мы оба погибнем. Не знаю, кто из нас раньше[45].
Кутепов мчался в Феодосию, в Ставку, с чувством игрока, сделавшего точный ход: зачем ему «переворот» вместе со Слащовым, если теперь сам Деникин назначит именно его, Кутепова, командующим. Если, конечно, Деникин решит уйти. Надо только всё правильно доложить.
Несмотря на поздний час, Деникин принял генерала с важным докладом.
— Ваше высокопревосходительство, — доложил Кутепов, — когда я прибыл в Севастополь, то на пристани офицер генерала Слащова доложил мне, что за мной прислан вагон с паровозом и что генерал просит меня прибыть к нему немедленно. Около 8 часов вечера я прибыл в Джанкой, где на платформе меня встретил сам Слащов. По его просьбе я прошёл к нему в вагон, где, после лёгкого ужина, он мне очень длинно стал рассказывать о недовольстве в войсках его корпуса Главнокомандующим и о том, что такое настроение царит среди всего населения, в частности, среди заявивших об этом армян и татар, в духовенстве, а также во флоте и якобы среди чинов моего корпуса. Он сообщил, что 5 апреля предполагается собрать совещание из представителей духовенства, армии, флота и населения для обсуждения создавшегося положения и что, вероятно, это совещание решит обратиться к вам, генерал, с просьбой о сдаче командования. Затем он добавил, что, ввиду моего прибытия на территорию Крыма, он полагает теперь необходимым и моё участие в этом совещании. На это предложение я ответил, что относительно настроения моего корпуса он ошибается, а участвовать в каком-либо совещании без разрешения Главнокомандующего я не буду и, придавая огромное значение всему тому, что он мне сказал, считаю необходимым обо всём немедленно доложить вам. После этих моих слов я ушёл и, сев в поезд, приказал везти себя в Феодосию.
В целом Кутепов был удовлетворён своим докладом, но чего-то недоставало или, наоборот, оказалось лишним. Было и то, и другое. Деникин позвонил, по его приказу принесли вино, сыр, яблоки, он уже многое знал и не особенно удивился услышанному.
— Генерал Слащов ведёт свою разрушительную работу во многих направлениях, — сказал командующий. — Он досылал гонцов к барону Врангелю, предлагая разделить с ним власть над Крымом. Он связывался и с Боровским, и с Покровским, и с Сидориным. Рвался ко мне. Епископ Вениамин от его имени громогласно заявляет, что моя политика отвратна русскому народу. Однако не будем всерьёз относиться к сплетням и интригам, а подумаем с вами о дальнейших действиях. Скажите, каково настроение вашего корпуса?
— Настроение Дроздовской и Корниловской дивизий вполне удовлетворительное. В Марковской и Алексеевской — не вполне благополучное.
— Теперь я познакомлю вас с документом, который должен стать основой нашего, Александр Павлович, решения. Вот он.
«Телеграмма:
Секретно. Верховный комиссар Великобритании в Константинополе получил от своего правительства распоряжение сделать следующее заявление генералу Деникину.
Верховный Совет находит, что продолжение гражданской войны в России представляет собой, в общей сложности, наиболее озабочивающий фактор в настоящем положении Европы.
Правительство Его Величества желает указать генералу Деникину на ту пользу, которую представляло бы собой в настоящем положении обращение к советскому правительству, имея в виду добиться амнистии как для населения Крыма вообще, так и для личного состава Добровольческой армии, в частности. Проникнутое убеждением, что прекращение неравной борьбы было бы наиболее благоприятно для России, британское правительство взяло бы на себя инициативу означенного обращения, по получении согласия на это генерала Деникина, и предоставило бы в его распоряжение и в распоряжение его ближайших сотрудников гостеприимное убежище в Великобритании.
45
Я.А. Слащов в 1929 г.