Мираж

Потом был скромный ужин в уцелевшей избе Колбасовки, и Дымников решился на разговор с Кутеповым.

   — Ваше превосходительство, вы, по-видимому, знаете, что у меня в Харькове есть гражданская жена, но я не могу с ней обвенчаться: католичка.

   —  А мне повезло, — усмехнулся генерал. — Моя, хоть и латышка, а православная. Что же будем делать?

   — Буду уговаривать. Но она работает на наших складах, и сейчас её переводят в Таганрог. Далеко ездить с фронта.

   — Понял. Откомандирую. Ленченко! Свяжись с Романовским — нужна у него вакансия для боевого офицера капитана Дымникова. Завтра доложи.

Провожали генерала до станции. Ночь наступала прохладная. Кутепов сел в вагон.

   — После такой блестящей победы над большевистскими бронепоездами я могу ехать спокойно, — сказал он и вдруг заметил какую-то тёмную фигуру, прячущуюся в развалинах станционного здания. — Взять! Допросить! Кто такая?

Женщина в тёмной одежде и в тёмном платочке держала в руках какие-то мешочки. Её быстро обыскали: документов нет, в мешочках — остатки творога.

   — Без документов — шпионка, — сказал Кутепов. — Всё успела высмотреть. Немедленно расстрелять.

   — Да я... да ваше благородие... да творожок продаю...

Дымников сразу узнал её, мог не вмешиваться, но не всегда можно оставаться благоразумным:

   — Ваше превосходительство, я эту женщину знаю, — сказал он. — Катерина из деревни Павловки, из которой женский монастырь в Томаровке обеспечивали продуктами, а теперь она сюда ездит. Екатерина Прохорова — честная женщина. Муж воюет где-то в наших частях...

Кутепов махнул рукой и молча вошёл в вагон.

Лежать бы тебе, Катенька, в луже крови... С этой картиной Леонтий не мог смириться.

1919. СЕНТЯБРЬ

Собрались в тайной комнате на складе в Холодной горе. Чтобы избавиться от Паши Макарова и его слежки, ему обещали полуторную долю. Глухие забелённые стены, глухие запертые двери, одна неяркая лампа, но Стефан, сидевший во главе стола, вроде бы светился изнутри.

   — Дорогие панове и господа, товарищей вроде нет среди нас, — говорил он, расплываясь в улыбке, — настал наш час послужить Великой Речи Посполитой. Начальник Государства ясновельможный пан Пилсудский решил начать переговоры с Деникинской армией о совместном наступлении на Москву.

   — Позвольте два уточнения, пан Стефан, — перебил его тайный курьер из Варшавы Марек, очень серьёзный, патриотически и религиозно настроенный. — Judica me Deus[40], но, во-первых, окончательное решение будет принято лишь только после взятия Курска, а во-вторых, польская делегация готова к переговорам не с деникинской армией, а с вооружёнными силами Юга России.

   — Учёный малый, но педант, — пробормотал Дымников.

   — Вы хотите что-то сказать, Леонтий Андреевич? — спросил Стефан, сидевший напротив капитана.

   — Я хочу сказать, что дорога на Курск открыта. Красные сдадут его без боя, — ответил Дымников, который все взоры направлял на Марысю, сидящую во всём блеске аристократически дипломатического наряда — японский красный шёлк и белоснежный французский шифон.

   — Вот тогда в Таганрог и приедет наша делегация, — сказал Марек. — А теперь надо точно знать позиции всех крупных военачальников и советников Деникина по вопросам, касающимся границ Речи Посполитой. До Днепра и Киев наш!

Стефан и Марыся захлопали в ладоши. Дымников и Рыжицкий скептически улыбались.

   — Мы занимаемся позицией военных, — сказал Рыжицкий.

   — Как с Кутеповым, — съязвил Стефан.

   — Но мы же...

   — Не спорьте, Панове, — вдруг вступила Марыся, — лично Кутеповым будет заниматься капитан Дымников, которому мы все доверяем.

   — Кутепов это... это... — не находил слов Марек. — Его корпус нацелен на Москву. С ним хорошо надо заниматься, господин капитан.

   — Ещё Романовский, Юзефович, Туркул, Штейфон, Врангель, — напомнил Рыжицкий.

   — Юзефович — поляк, — отмахнулся Марек. — Врангель — понимающий генерал. У многих есть слабые места. Используйте их, господа. Валюта у нас есть.

   — Май-Маевский, — вставил своё слово Рыжицкий.

   — Вот и Май-Маевский, — согласился Марек. — А сейчас надо готовиться к совещанию. Тексты выступлений Деникина и представителя Речи Посполитой готовы. Разумеется, предварительные. По личному распоряжению Начальника я передаю их пани Крайской. Он просит её быть особым его личным секретарём и переводчиком. Тексты изучить, подумать, что надо убрать, что добавить. Помимо вас, разумеется, работают другие люди. Все вы, кроме, конечно, русских офицеров, получите в Таганроге паспорта Речи Посполитой и станете полноправными польскими гражданами. Споем:

После тайного совещания машины были в разгоне, и Дымников с Марысей взяли извозчика. Харьковский сентябрь — ещё лето. У вокзала на площади толпа торгующих, пьющих, закусывающих, спорящих.

   — Как жаль, что тебе приходится уезжать, — сказала Марыся, но Леонтий почувствовал в этом «жаль» — «не очень жаль».

   — Могу по телефону уговорить дежурного и остаться на ночь. Таганрогский есть ещё рано утром.

   — Стоит ли? На днях я совсем туда приеду. А сегодня... Ты же знаешь, я должна быть в той группе, в которой ты меня, помнишь, поймал.

   — Отложить нельзя?

   — Никак не можно. У нас всё так запутано. Вокруг Начальника несколько групп советников. Нельзя, чтобы Стефан знал о моих связях с той группой. Они готовы перебить друг друга. Те хотят союза, — она покосилась на извозчика и зашептала, — не с Деникиным, а с Лениным. Вот я и должна их предупредить.

Проводив Таганрогский поезд, Марыся накинула лёгкий плащ, укрыв свой неуместный блеск.

Свидание Яскевича с Лидой было назначено у кассы первого класса. Лида оказалась не одна — рядом с ней сияла красотой и ласково улыбалась Виктору та самая пани Крайская, поразившая его в ресторане. Лида познакомила их, сказала, что у неё срочное дело, и исчезла.

   — И цветы, и яблоки теперь мои, — сказала Марыся. — Вам легче, чем Парису — не надо выбирать.

   — О! Если бы все богини собрались здесь, я выбрал бы только вас.

   — Спасибо, Виктор. Я это почувствовала, когда вы смотрели на меня в ресторане.

   — Мы и сейчас можем пойти...

   — Нет, нет. Лида любезно оставила мне ключи.

В квартире всё было приготовлено для любви — даже постель со свежими простынями, не говоря уже о бутылке французского вина.

   — Боже, как жарко, — сказала Марыся. — Раздень же меня, Витя.

После полуночи он отвёз её на извозчике до угла Садового и, прощаясь, долго не мог оторваться от поцелуев.

   — Витя, ради бога, не забудь — никому! Иначе ты погубишь меня. Да и себя тоже.

Сказала, что до дома провожать не надо — соседи, и Яскевич уехал.

Вскоре после ухода Яскевича появился усталый и злой человек.

   — Сидишь ночами, как пёс, — сказал он, — а вы тут лижетесь. Кто такой?

Марыся сообщила точные данные об офицере.

   — Сгодится? — спросил встретивший.

   — При случае сгодится. Мне нужен Весёлый.

   — Не будет. Он далеко. Здесь облавы бывают.

   — Но у меня документы. Секретные.

   — Давай. Доставим.

   — Головой отвечаешь.

   — Я уж столько отвечал, что её у меня нет, головы-то. Если спросит, где искать?

   — Два дня ещё здесь, а потом в Таганроге, гостиница «Морская». По польскому документу.

Из приказа по 1-му корпусу Добрармии

от 20 сентября 1919 г.

«Из глубины истории встают образы русских чудо-богатырей, и вы, их потомки, равны им. Пусть в сердце каждого наградой за их нечеловеческие усилия будет сознание, что пройден ещё один тяжёлый этап на путях к златоглавой Москве и что в этот момент сотни тысяч людей в Курске, Льгове и Рыльске, освобождённые вашими подвигами, благословляют вас…»

40

«Judica me Deus» — от лат. judica — суд, судебное разбирательство, Deus — Бог — Бог-судья, судить Богу.