Мираж

   — Путешествие по плану ГПУ в книге, рецензированной ГПУ. Но почему так зло против евреев? Чуть ли не на каждой странице о жидах. Даже какие-то глупые стишки: «Вы — мужики, жиды — дворяне, ваш — плуг и труд, а хлеб — жидов». Или вам такое нравится?

   — Я не антисемит. На войне защищал евреев. Вешал погромщиков. Но скажу вам честно: я не хочу, чтобы мой сын женился на дочери Рабиновича. Да и вы, наверное, не отдадите дочь за Иванова?

После ухода доброго вестника Кутепов собрал свою канцелярию.

   — Прибыли очередные финансовые поступления от Великого князя, — сказал он обыденным голосом. — Поручика Кривского прошу сегодня же всё оформить и выплатить денежное содержание. Арсения Александровича прошу срочно, отправить в Россию подготовленную группу. Мы упустили много времени, и с завтрашнего начинаем работать в 8 часов утра.

9

В сентябре в эмигрантских газетах было опубликовано официальное заявление ОГПУ СССР за подписью Менжинского об арестах членов нескольких террористических групп, взятых при переходе финской и латвийской границ, в том числе В.А. Самойлова, Н.П. Строева, А.И. Адеркаса, А.Б. Балмачова, А.А. Сольского. В результате вооружённого столкновения близ Петрозаводска были уничтожены Соловьёв и Шарин. В заявлении указывалось, что действия террористов направлялись парижским центром русских монархистов, сторонников великого князя Николая Николаевича, монархическими организациями в Финляндии и латвийской контрразведкой.

Пора, наконец, решил Врангель, публично разоблачить Кутепова. В парижском журнале «Иллюстрированная Россия» в номере от 8 октября знаменитый разоблачитель Бурцев опубликовал большую резкую статью, в которой рассказывалось, как в течение нескольких лет генерал Кутепов работал на ОГПУ, наивно считая, что помогает русским монархистам.

Любители эмигрантской прессы статью читали, возмущались, сочувствовали, а Кутепов каждый день к 8 часам приезжал в свою канцелярию и начинал рабочий день с выслушивания доклада начальника Трубецкого о текущих делах. При этом, улавливая в голосе князя сочувственные нотки, останавливал его и объяснял, что у них нет оснований для беспокойства и плохого настроения.

   — Мы фактически одни ведём борьбу против большевиков, — говорил он, — и все враги Коминтерна нам сочувствуют. Статья Бурцева ещё больше людей привлекла на нашу сторону. Они увидели, что человека, пострадавшего от ГПУ, теперь пытаются добить свои. Не добьют. Многие газеты выступают за меня. «Борьба за Россию», в которой состоял Бурцев, заявила, что не несёт никакой ответственности за эту публикацию. Струве в «России» хорошо выразился: «Отрицательные легенды могут быть так же вредны, как и положительные, и не надо легковерно принимать легкомысленные разоблачения». Даже врангелевский министр Чебышев написал в «Возрождении»: «Необходимо строго учитывать свои ошибки. Не следует, однако, падать духом». А Врангель ещё больше потерял свой авторитет в армии — ведь все знают, с чьей подачи выступил Бурцев. И кто такой Бурцев? Обыкновенный розовый либерал. О бароне Врангеле стыдно говорить, но ведь он ждёт не дождётся смерти Великого князя, чтобы потом руководить всем и вся. Очень опасно желать чьей-то смерти. Всегда может... М-да... Кстати, уже говорят, что «Трест» был пущен в оборот генералом Врангелем.

Из письма П.Н. Врангеля П.Б. Шатилову от 25 января 1927 г.

«Считаю необходимым игнорировать все эти происки и интриги. Я сделал всё, чтобы положить предел преступной игре жизнями тех, кто идёт за нами, предостеречь от гибельной работы АЛ. Кутепова. Я полагаю, что, если эта работа и будет продолжаться, то теперь уже никто не сможет возложить какую бы то ни было за неё на меня моральную ответственность. Я от неё вполне отмежевался. В настоящих условиях я большего сделать не могу. Вступать на путь личной борьбы, считаться с недостойными выпадами и происками я, конечно, не буду».

1928

1

В середине марта к денщику Врангеля Юдихину заехал младший брат, погодок, Алексей — матрос советского парохода «Чернышевский», стоящего в Антверпене. Барон отнёсся милостиво, иронически усмехнулся по поводу предъявленного красного советского паспорта, вызвал обоих в свою приёмную и удостоил коротким разговором и расспросами. Яков и Алексей стояли перед ним как положено солдатам перед генералом.

   — В Гражданскую в Красной армии воевал? — спросил Алексея.

   — Так точно, ваше высокопревосходительство! На польском фронте. Почитай, до Варшавы дошёл, да контузию получил.

   — Тебя под Варшавой контузило, а всей Красной армии — конфузия, — пошутил барон. — Сколько дней дали увольнение?

   — Пять дней, ваше высокопревосходительство. Оно, конечно, и насовсем бы остаться. Рази ж в России так люди живут.

   — Это уж ты, братец, с Яковом потолкуй. Если будет в моих силах, я, может быть, помогу. А пока живи эти дни в комнате с братом. Я ему тоже дам увольнение: в послеобеденное время до отбоя. Покажи ему, Яков, город: ратушу, собор, ну и хорошую пивную, конечно. Всё. Можете идти.

Братья чётко повернулись кругом и в ногу прошли по приёмной к выходу.

Денщик жил в комнате рядом с кухней. Сюда внесли ещё одну солдатскую койку и застелили. Разговаривали они с «братом» громко, не прикрывая дверь:

   — Ну, что в нашей Ильинке, Алёха? Нынче можно жить?

   — Вполне. Летом был — две лошади, две коровы, телок. А Михалыч, помнишь его? Так он вообще разбогател. Чуть не стадо коров. Батраков нанимает.

   — Эх, не видать мне родной деревни...

   — Здесь, Яша, лутче. Люди по-людски живут...

По-настоящему говорили на прогулках после обеда. В первый же день Яков повёл Алексея в Брюссельский парк, где в условленном месте ждали двое, одинаковые, ничем не примечательные. Отпустив Якова по своим делам, они с Алексеем пошли в малолюдную пивную — объяснять суть дела. Яков получил 1000 франков за то, что приютил Алексея, как брата, но что тот здесь будет делать, не знает и никогда не узнает. Как только дело будет сделано, надо вежливо попрощаться и отправиться в Антверпен на пароход. Дело сводится к тому, чтобы положить в питье или в суп барона хотя бы одну из трёх горошин, зашитых в белье у Алексея. Они растворяются мгновенно, не изменяя вкуса, а человек заболевает через несколько дней и на 40—45-й день умирает. Это всё Алексей знал в Москве. Знал и то, что с ним будет после выполнения задания. Теперь узнал, что за ним будут следить день и ночь. После выполнения задания Алексей должен сразу выйти на улицу. Там его встретят эти двое.

Выяснилось, что для выполнения задания есть две возможности: утренний кофе или вечернее пиво. Алексей выбрал вечер. Существовала, правда, и третья возможность: немедля бежать в Париж, к Дымникову, к чёрту, к дьяволу. Но финал — один. Заботин решил: не надо дёргаться, выйдет — хорошо, а если нет, тогда и будем спасаться.

Ни в первый, ни во второй вечер ничего не вышло. Близился к концу третий вечер.

По вечерам Врангель удалялся в кабинет, и в этот момент Яков должен принести барону бутылку в меру охлаждённого «Баварского» и особый тяжёлый гранёный стакан с позолотой.

Этот час пришёл.

   — Пора подавать пиво, — заметил Яков и вышел на кухню, где в холодильном шкафу была подготовлена бутылка.

Когда он вышел с подносом, Алексей, остановив его, предложил:

   — Яша, давай баронского пива попробуем.

И уже потянулся к бутылке.

   — Что ты, Алёха, — испугался денщик, оглядываясь, — никого не было. — Я тебе другую принесу. Эта — охлаждённая до кондиции.

   — Неси, пока на кухне нету никого, а эту здесь поставь.

Яков отправился за бутылкой, а Алексей взялся за дело.

Только не надо спешить и волноваться: если не сегодня, так завтра выйдет, а эту просто уронить и разбить.