Страница 43 из 82
— Совершенно с вами согласен, — сказал первый старичок, налегая на «совершенно». — Вообще самое безобразное, на что сегодня способен средний советский подсудимый, — это тяжелые телесные повреждения. Нет, конечно, бывают и ужасные случаи, возьмите хотя бы ростовское дело, но это реликтовые явления, так сказать, случайные динозавры. А лет так тридцать тому назад? Припомните: лет так тридцать тому назад, что ни декада, то страшное преступление, что ни декада, то страшное преступление… Или муж жену топором зарубит, или объявится какой-нибудь демон, который истребляет женщин в черных чулках, или участкового уполномоченного в карты проиграют… Я тогда работал курьером; вы не поверите, как только мне ехать в Марьину Рощу, я со всей семьей прощался, точно я на войну ухожу. А теперь, вы знаете, просто скучно, я и в суд являюсь так… по инерции. То есть измельчал подсудимый, может быть, разросся, но измельчал.
— Хрен его не знает, может быть, вы и правы, — сказал старичок, который был на стороне Штарке, и неожиданно умолк, так как в дальнем конце коридора в эту минуту показался обвиняемый по делу, назначенному к слушанию на шестнадцать часов; это был пожилой человек, суховатый, среднего роста, относящийся к той чрезвычайно распространенной категории пожилых людей, которые не годятся для описаний.
Старичок спохватился и стал продолжать:
— Возьмем хотя бы сегодняшнего подсудимого — кто это такой? Видать по всему, что это, конечно же, не Алеша Попович, что это кислятина, которого по-настоящему и судить-то нельзя, потому что его разок пристыдить — и то он, наверное, с расстройства на себя руки наложит, такой он июня. Вот увидите: и преступление он наверняка совершил смехотворное, которому гривенник цена, и дадут ему за него какую-нибудь чепуху, то есть фактически оправдают. Я голову даю на отсечение, что его фактически оправдают…
Я дослушал только до того места, так как подоспело время свидетельской переклички, на которой мне предстояло назваться в силу некоторых трагикомических и крайне путаных обстоятельств, но впоследствии я частенько припоминал заключительные слова, сказанные сторонником Штарке, и вот почему: потому что сбылось его предсказание. Л впрочем, нет ничего странного в том, что оно сбылось. Напротив, было бы странно, если бы оно не сбылось, поскольку, за исключением предсказаний, которые делаются на бобах и посредством бросания крещенской туфельки через плечо, предсказания вообще чаще сбываются, чем не сбываются, особенно предсказания, сделанные на основе точных расчетов и сгоряча. Даже при беглом обзоре свершившихся предсказаний невольно поразишься тому, как порядочно делали свое дело всяческие пророки: Кассандра накликала падение Трои, император Павел I — собственную смерть, Дмитрий Иванович Менделеев предвосхитил существование целого ряда химических элементов, а председатель земного шара Велимир Хлебников — точную дату первой мировой войны и Великой Октябрьской социалистической революции. Разумеется, будучи в последнем градусе пессимистом, можно объяснить почти неуклонную осуществляемость предсказаний случайным стечением необязательных обстоятельств, но, во-первых, случайные стечения обстоятельств всегда закономерны в том технологическом смысле, в каком закономерная ошибка маршала Груши обеспечила случайное поражение Наполеона при Ватерлоо, а во-вторых, есть подозрение, что само понятие «случайное стечение обстоятельств» именно пророками и пущено в обиход, как говорится, на всякий пожарный случай. Все-таки печальный опыт Кассандры побуждал их держаться настороже, вообще у них были основания побаиваться той народной логики, в соответствии с которой, например, самое малоуважаемое учреждение — это Гидрометеоцентр; интересно, что его недолюбливают вовсе не потому, что не сбываются хорошие прогнозы, а потому, что сбываются плохие.
Итак, похоже на то, что предсказание будущего занятие, во всяком случае, не безнадежное. Более того: оно доступно любому мало-мальски культурному человеку, поскольку этот ларчик открывается сравнительно просто, поскольку всякое предсказание, по сути дела, представляет собой результат учета основных тенденций, направленных в грядущее, условий, при которых в грядущем им предстоит определенным образом развиваться, минус случайность и плюс закономерные видоизменения основных тенденций и тех условий, при которых в грядущем им предстоит определенным образом развиваться. Но многие вещи предрекаются совсем просто. Например, я безо всяких тенденций в состоянии предсказать, что через год я состарюсь на один год, а в ближайшее воскресенье в наш магазин точно не завезут пастеризованного молока. Даже многие события общечеловеческого масштаба можно бывает с легкостью предсказать; положим, как было не предсказать падения Трои, если известно, что троянцы алчные и доверчивые олухи, которых только ленивый вокруг пальца не обведет? Правда, существуют народы с такими сложными нравственными показателями, что их будущее прогнозируется непросто, и среди них едва ли не первые — это мы, то есть мы, способные на все что угодно, включая подвиг самопожертвования, но только не на соизмерение возможного и желаемого, мы, собирающиеся в оперу и оказывающиеся на собрании членов жилищно-строительного кооператива. Но даже в этом довольно тяжелом случае, вероятно, можно вывести какой-то национальный коэффициент и, подставляя его в формуле предсказания будущего, все же получать более или менее надежные результаты. Словом, случай тяжелый, конечно, но отнюдь не гиблый, особенно если принять во внимание то удивительное свойство нашего соотечественника, что по нему почти всегда видно, что он за птица и как высоко летает. Почему-то на нем все написано: сколько он зарабатывает, любит свою жену или нет, добрый он или злой, выпивает или, напротив, в рот не берет хмельного, а также начитанный он человек или же он не начитанный человек. Эта поразительная особенность, возможно, даже составляющая одну из наших первейших народных черт, значительно упрощает дело, и, мысленно оглядываясь назад, следует отметить, что стороннику Штарке пророчество далось даром. На его место, пожалуй, любой предсказал бы фактически оправдательный приговор, поскольку наружность подсудимого по делу, назначенному к слушанию на шестнадцать часов, явственно говорила о том, что его невозможно не оправдать, то есть что он не способен на такое деяние, за которое человека нельзя было бы оправдать. Повторяю, что на вид это был субъект самый непримечательный, просто не за что ухватиться: нос как нос, уши как уши, подбородок как подбородок… Ну разве что ухватиться за глаза, в которых написано, что наша жизнь — это форменное испытание. Не в христианском смысле испытание, а в том смысле, что испытание — это мучительная и скучная процедура. И действительно, вот я и оглядываюсь назад: какое пространство тягот, страданий, гадостей, недостач! А мгновения счастья? Их по пальцам пересчитаешь… Так чего же ради тогда вся эта катавасия, если, конечно, здесь не таится какого-нибудь особенного, тревожно высокого смысла, оправдывающего все неурядицы и невзгоды… Нет, наша жизнь — это прямой подвиг, и, моя бы власть, я бы, исключая откровенных мерзавцев, всех награждал специальной посмертной медалью, медалью ни за что, медалью за то, что человек с нами пожил отведенное ему время.
Короче говоря, стороннику Штарке его пророчество далось даром. Но дело совсем не в этом; собственно, дело в том, что стариковское предсказание, из-за чего я к нему и прицепился, замысловатым образом соотнеслось с моим собственным предсказанием, при той существенной разнице, что мое предсказание будущего было предсказание будущего вообще. По стечению обстоятельств мой прогноз почти полностью основывался на личности того самого подсудимого, к которому относилось прорицание старичка, точнее сказать, основным рабочим материалом мне послужило прошлое этого человека. Благодаря его поразительной памятливости, на сегодняшний день я знаю это прошлое досконально. О нем предстоит довольно пространный рассказ. Поскольку из прошлого подсудимого по делу, назначенному к слушанию на шестнадцать часов, я вывожу и основные тенденции, направленные в грядущее, и условия, при которых в грядущем им предстоит определенным образом развиваться, и все мыслимые случайности и закономерные видоизменения основных тенденций и тех условий, при которых им предстоит определенным образом развиваться, тут не отделаешься скороговоркой; для того, чтобы ухватить тенденцию за живое, начать придется издалека.