Синее золото

Завале одномоторный самолетик, не требующий большой дистанции для взлета и посадки, понравился. Пока он про­верял готовность приборов, Остин купил бутербродов и ко­фе в заведении «У Толстяка Фредди». В путешествие отпра­вились налегке, взяли в основном одежду, а Курт прихватил свой проверенный временем револьвер. Завала предпочел пи­столет-пулемет «ингрем», производящий несколько сот вы­стрелов в минуту. На вопрос напарника: кого он испугался в ледяной пустыне, раз прихватил такую машину смерти, Зава­ла пробормотал что-то о медведях гризли.

Он вел самолет на север вдоль побережья. Держался низ­ко, сохраняя скорость сто семьдесят пять миль в час. День вы­дался облачный, но обошлось без дождей, которыми так зна­менит Ном. Порядок действий определили сразу: Остин, за­метив на земле какое-нибудь строение, давал знать Завале, и тот делал круг над территорией. После Остин отмечал прове­ренное место на карте. Радостное предвкушение быстро про­шло. Они нарезали милю за милей вдоль берега. Пустынные земли изредка пересекались ветвистыми речушками да мел­кими прудами из подтаявшего снега.

Тогда Остин придумал забаву: он цитировал стихи Роберта Сервиса[28], а Завала переводил их на испанский. Но даже «Вы­стрел Дэна Макгрю» не сумел разбавить монотонность поле­та. Чувство юмора Завалы и то истощалось.

—    Мы видели клювы попугаев, голубиные клювы, даже че­репаший клюв — и ни одного орлиного, — проворчал он.

Остин посмотрел на карту: оставалось еще много неотме­ченных точек.

—    Нам летать и летать. Я за то, чтобы не делать перерыв. Согласен?

—    Я-то согласен, это самолету нужна дозаправка.

—    Совсем недавно мы пролетели над рыбацким лагерем. Может, сядем и перекусим? Заодно и наполним баки нашей крошки?

Завала, не отвечая, заложил обратный вираж. Вскоре они отыскали реку и летели над ней минут десять, пока впереди не показалось скопление фанерных домиков. Тут же стояли на приколе два других гидросамолета. Выбрав участок попря­мее, Завала приводнился практически идеально. Подошел к старенькому пирсу, с которого их заметил и бросил шварто- вочный трос круглолицый юноша.

—    Добро пожаловать в деревушку Тинук, население — сто шестьдесят семь человек, большая часть состоит в родствен­ных отношениях, — сказал он и улыбнулся ослепительной, как солнце на свежем снегу, улыбкой. — Меня зовут Майк Тинук.

Тинук, похоже, не удивился внезапному появлению двух незнакомцев. И правильно, живя на таких просторах, аля­скинцы только ради завтрака могут пролететь сотню миль.

Должно быть, за пределами Анкориджа не хватает просто­го человеческого общения. Неудивительно: каждый аляски­нец считает своим долгом рассказать новому человеку, как поселился на Севере, — на что и уходят все пять минут зна­комства. Вот и Майк поведал, как вырос в деревне, поработал авиамехаником в Анкоридже и снова вернулся в родные края.

Остин сказал, что они с Завалой — из Агентства морских и подводных исследований.

—    Я сразу понял: вы, ребята, из правительственных, — со знанием дела отметил Тинук. — Слишком уж опрятные для нефтяников и слишком уверенные для туристов. Пару лет на­зад к нам заглядывали парни из НУМА, исследовали что-то в Чукотском море. А что вас привело на землю Полуночно­го солнца?

—    Геологические наблюдения. Правда, пока безуспешно, — ответил Остин. — Ищем участок земли, который выдается в море. Он имеет форму орлиного клюва.

Тинук покачал головой.

—    Вон там мой самолет. Я частенько летаю на нем, когда не рыбачу и не помогаю ухаживать за оленями, но такого мыса я не встречал. Идемте на берег, глянем на карту.

По шаткой лестнице они поднялись к фанерному зданию. Это был типичный аляскинский универмаг, где продавали все: продукты, лекарства, технику, сувениры, зимнюю экипиров­ку. Рядом с репеллентами на полках стояли консервы, запча­сти для снегоходов и фильмы на дисках.

Тинук сверился с картой местности на стене.

—    He-а, нет никаких орлиных клювов. — Он почесал в за­тылке. — Может, вам с Кларенсом поговорить?

—    Кто такой Кларенс?

—    Мой дед. Он тут все излазил и гостей любит.

Остин закатил глаза. Ему не терпелось вновь подняться в воздух, и он уже думал, как бы потактичнее свалить отсюда, не обидев Тинука в лучших чувствах... как вдруг его взгляд коснулся винтовки на стене за прилавком. Военный карабин «М1», с какими американская пехота отправлялась на Вторую мировую. Остин и прежде видал «М1», но этот экземпляр со­хранился в исключительно хорошем состоянии.

—    Ваша винтовка? — спросил Остин у Тинука.

—    Дед отдал ее мне, но на охоту я хожу со своим ружьем. У этого карабина своя история. Точно не хотите поговорить с Кларенсом? Гарантирую, время потратите не зря.

Заметив, что Остин воспылал к старику интересом, Зава­ла произнес:

—    Ну, я в принципе не против вытянуть ноги. К тому же нам дотемна домой не надо.

Верно сказал: световой день сейчас длится больше двад­цати двух часов, а период темноты после заката составляет всего ничего.

Майк повел их по раскисшей тропинке вдоль других фа­нерных хижин, мимо стаек круглолицых ребятишек, спящих эскимосов и веревок с развешанными на них ломтями лосо­сины. Поднявшись на крыльцо самой маленькой хижины, он постучал в дверь — изнутри пригласили входить. Перешаг­нув порог, они оказались в однокомнатном помещении. Пахло древесным дымом и чем-то мясным, что готовилось на поле­вой плите. Из мебели в комнате стояли только двухъярусная кровать в углу да стол, накрытый клеенкой в красно-белую клетку. За столом сидел мужчина возрастом, наверное, с один из местных ледников и аккуратно раскрашивал фигурку по­лярного медведя в шесть дюймов высотой. Тут же стояли го­товые фигурки: волки, орлы.

—    Деда, тут люди хотят послушать историю твоего кара­бина.

На морщинистом лице старика блеснули темные азиат­ские глаза, в которых читались большой ум и хорошее чув­ство юмора. На носу у Кларенса сидели очки в черной опра­ве, а седые волосы разделял аккуратный боковой пробор. Го­стям старик улыбнулся от уха от до уха. Годков ему на вид было за восемьдесят, но руку он пожимал с костедробильной крепостью. Казалось, он еще может забороть и морского льва.

Впрочем, говорил этот гигант кротко, и тихий голос его зву­чал подобно шелесту снега на ветру.

—    Мне пора в лавку, — напомнил его внук. — Когда верне­тесь — я уже заправлю вам самолет.

—    Я делаю фигурки для сувенирного магазина в Анкоридже, — поведал старик, откладывая в сторону и медведя, и кра­ски. — Рад, что вы заскочили. Как раз к обеду.

Указав на два колченогих табурета, он — не обращая вни­мания на протесты — налил Остину и Завале рагу в фарфо­ровые пиалы с ивовым узором. Отправив в рот ложку соб­ственной стряпни, Кларенс как бы показал, что бояться не­чего.

—    Ну как? — спросил он.

Отхлебнув по ложечке, Остин и Завала признали рагу вполне даже вкусным.

Старик просиял от удовольствия.

—    Это из мяса карибу? — спросил Завала.

Порывшись в мусорном ведре, старик вытащил консерв­ную банку из-под говяжьего рагу «Динти мур».

—    Майк — добрый внук, — сказал Кларенс. — Они с женой покупают мне еду, вот я сам и не готовлю. Думают, что по­сле смерти супруги я одинок. Гостей люблю, да, но вас, ребя­та, утомлять не собираюсь.

Остин оглядел комнату: стены украшены примитивными гарпунами и изделиями эскимосского народного промысла; репродукция Нормана Роквелла — мальчик в кресле у дан­тиста — гармонично соседствовала с яростной маской моржа; тут же висели семейные фотографии (много было снимков симпатичной женщины, наверное, покойной бабушки Тинук). Самым необычным предметом оказался компьютер в углу. За­метив удивленный взгляд Остина, дед Тинук сказал:

—    Потрясающая вещь. У нас есть спутниковая связь: дет­ки изучают по сети окружающий мир, а я могу позвонить ко­му угодно, так что одиноко мне не бывает.

28

Роберт Уильям Сервис (1874—1958) — канадский поэт, прозванный Бардом Юкона.