Драйв Астарты

Орквард под влиянием реплики об окурках закурил сигарету и поинтересовался:

– Людей тоже едят?

– Нет, – откликнулась одна из подружек Чапа. – Они практически безобидные.

– Тогда, что, черт возьми, эта безобидная бочка на ходулях может сделать с акулой?

– Дать себя съесть, – лаконично ответила девушка.

– Гм… – гренландец почесал бороду, – акула съест гигапода и умрет от стыда?

– Почти угадал, рыжий, – ответила Скиппи, – Акула сдохнет от отравления. Она ведь глотает целиком, с панцирем. А панцирь реагирует с желудочным соком, и allez.

– Для человека безвредно, – на всякий случай добавила Упу, – человек не будет жрать гигапода с кусками панциря. С большими кусками. Маленький кусочек не страшно.

– Главное, – продолжил Дв, – что для охотящейся акулы гигапод на мелководье не отличается от плывущего или бредущего человека. А гигаподы плавают или бродят круглые сутки. В море вокруг пляжа всегда много мусора и они его подбирают.

– Принцип ложной цели, как на войне, – пояснил Чап.

– По-моему, здорово придумано, – сказал Орквард. – А что не устроило австралийцев?

Омлет глубоко вдохнул и торжественно провозгласил.

– Гигаподы угрожают экологии птиц! Они вытеснят чаек с помоек. А ещё гигаподы поедают около берега медуз, даже ядовитых, и могут уничтожить их популяцию. Я сомневаюсь, что австралийцы бы заплакали из-за этих медуз, но экологи…

– Greenpeace, – уточнила Юкон. – Экологи обычно хорошие, а Greenpeace это чума.

– Чертовски точно подмечено, – Орквард кивнул. – Эти продажные шкуры выступали против нашего Лабысла, но наши ребята из разведки посмотрели, откуда берется их спонсорская помощь и… У нас первая атлантическая страна «Greenpeace free».

– Расстреляли или депортировали? – Спросил Гаучо.

– Им прилепили штраф два миллиарда баксов, и они рассеялись, как туман, – ответил гренландец. – А вот объясните мне, почему гигаподы такие огромные? Они же вроде гигантских крабов, а гигантские крабы растут до похожего веса четверть века.

Скиппи подняла вверх большой палец и подмигнула Юкон.

– Рыжий здорово соображает, ага?

– Быстро догадался, – согласилась та и повернулась к Омлету, – объясни, умник.

– Про краба это верно, – сказал он, – прототипом гигапода был японский краб-паук, он почти того же размера, но живет на глубине и растет медленно. Весь фокус в линьках. Членистоногие внешне растут скачками, от линьки к линьке, а между линьками они растут внутри панциря. Так вот, у гигапода сразу нарастает большой панцирь впрок. Гигапод жрет постоянно. За две недели он заполняет весь этот панцирь, линяет, снова отращивает панцирь впрок, и за шесть линек вырастает вот такой. Гигаподу, которого ты добыл, всего три месяца. Правда, они живут года полтора, не больше, и требуют прорву жратвы, такой у них метаболизм. Но жратвы у нас как раз прорва…

– Гигаподы плодятся быстро, – сообщил Дв. – В начале лета мы завезли всего несколько личинок, А сейчас они табунами пасутся вдоль всего южного и восточного берега.

– А откуда столько жратвы? – Спросил Орквард.

– Флорелла, – ответила вторая подружка Чапа и махнула рукой. – Видишь, ферма. Там сейчас Снэл и Алибаба. Монстры труда. Работают под дождем, надо же, блин.

Орквард повернулся в направлении, куда она показывала, и разглядел сквозь дождь человеческие фигурки, перемещающиеся по второму ярусу.

– По-моему, там их больше, чем двое.

– Там ещё кто-то из девчонок, – пояснила подружка Чапа.

– Надеюсь, им хватило ума не тащить туда детей в такой ливень, – добавила Юкон.

Упу почесала за ухом и решительно встала.

– Пойду-ка я проверю, хватило или не хватило.

– Ферма… – Произнес гренландец. – Слушайте, а когда это все успело вырасти?

– Рассаду понатыкали тогда же, когда завезли личинок гигаподов, – ответила Упу и, выскочив из-под шатра-зонтика, бегом помчалась через агору к одной из лестниц на второй ярус.

– Гм… Значит, все это выросло за семь месяцев?

– Нет, быстрее, – ответил Гаучо. – В основном, месяца за три. Это растет как молодой бамбук или триффид. Несколько дециметров в день.

– Гм… Выросло и дальше не растет?

– У него искусственно-конфигурируемый рост, – пояснил Омлет, – теперь оно растет только в боковые ветки и в ботву. Надо вовремя подстригать, только и всего. Ну, ещё замещение старых стволов, но это долго объяснять. Вообще, если тебе интересно, то лучше взять книжку Микеле Карпини: «Выращивание объектов из GD-флоры».

– Прикольно, – заметил Гаучо, – все началось в марте, с байки про бальсу. Брют Хапиа рассказала её, когда мы шли с острова Тик-Тик на Атауро… Будто, сто лет прошло…

– Нет, началось раньше, – возразила Юкон. – По ходу, в науке уже все было, просто до практики руки не доходили. Было не очень нужно. А как возникла потребность…

Омлет выразительно покачал в воздухе пальцем.

– Я думаю: началось с космоса. Для космоса нужен нешгаизм. Вот и весь фокус!

– Нешгаизм, это адски мощная штука, – охотно согласился Орквард, – когда фантаст Филипп Фармер придумал его в 1970-м, публика смеялась: ха-ха-ха, вот, выдумал: выращивать машины. Но прошло десятилетие, и никто уже не смеялся, потому что настала эпоха выращивания микропроцессоров. А потом вообще…

– Гисли, – перебила Омлет, – а почему у тебя в «Парусах прадедов» этого нет?

– Почему-почему… – гренландец вздохнул. – Я этого не чувствую! А чтобы что-то чирикать, надо чувствовать, как… как…

– Как попу любимой женщины, – договорил Гаучо.

– Дьявольски точно! – Обрадовался Орквард.

– Хэй, рыжий! – Скиппи хихикнула. – Ты чувствуешь попу нейтронного драккара?

– Издеваешься, – проворчал он. – А вот, представь себе, чувствую! Это космический корабль, просто с другим движком. Космические корабли я видел, и даже летал на маленьком суборбитале. Движок… Ну, атомный реактор, я его тоже видел. Все это понятные вещи. А как представить себе нешгайский реактор, движок, рацию…

– Понятно, – сказала Юкон, сунула руку за плоский телевизор, висящий на 5-футовом авиационном контейнере, приспособленном вместо буфета, пошарила там некоторое время, и, судя по резкому движению, поймала там что-то. Когда Юкон вытащила руку назад, в её слегка сжатом кулаке сидело что-то живое, обиженно жужжало и скрипело.

– Оно тебя не укусит? – Встревожился гренландец.

– Нет, оно безобидное, как сверчок…

Из кулака снова донесся скрип, потом тихий вибрирующий свист. Потом вдруг ясно узнаваемый детский плач, потом голос Юкон: «Омлет! Притащи киндера, а!», потом внезапно монотонный мужской голос: «Тон-тон, Это Фар-ист-поинт, вызываю Торо, ответь, Торо… Понял тебя… Даю пеленг на лэндинг-трэк». Потом возникли глухие скрежещущие звуки и сердитый голос Упу сообщил: «Joder! Conio! Что, так сложно последить за кашей пять минут? Теперь загребешься отскребать!». Потом, без всякой паузы, напряженный женский голос: «Детка, брось эту херню», и голос Чапа: «Лаура, пусть поиграет, это безвредная лягушка». Потом снова послышался скрип…

– Ад и дьяволы! – Произнес Орквард. – Юкон, что у тебя в кулаке?

– Вот, – лаконично сказала она и разжала пальцы.

Существо, похожее на крупного толстого бежевого кузнечика, подвигало лапками, объявило голосом Гаучо: «Засранцы! Почему я отдуваюсь за всех?», и прыгнуло на контейнер, а оттуда заползло обратно за телевизор.

– Прототип нешгайского диктофона, – пояснил Омлет.

– Насекомое-попугай? – Уточнил Орквард.

– Типа того. Но более точное и гораздо более простое. Ну, очень простое.

– Очень простое… – Гренландец с задумчивым видом запустил обе пятерни в свою рыжую шевелюру. – А принимать радиоволны оно может?

– Это не может, – сказал Дв. – Зато у нас тестируются грибы-телевизоры, они растут вокруг нашего центрального озера. Дождь кончится – покажем.

Орквард посмотрел на окружающих, пытаясь угадать, не разыгрывают ли его.