Драйв Астарты

– Математическая экономика рекомендует рассматривать РКЦ, как бизнес, в чем-то аналогичный «Католическому братству моряков».

– В смысле, как мафию? – Уточнил Руперт.

– Да, – Чинкл кивнул. – Мы знаем, что с некоторыми мафиями можно иметь дело при условии, что они соблюдают ряд правил, и что мы можем контролировать, насколько четко они держатся в рамках этих правил. Например, доктор Мо регулярно посещает Тимор, Атауро и Хат-Хат, совершает коммерческие сделки и участвует в культурной жизни, но он не занимается пропагандой, вербовкой, коррупцией и далее по списку.

– Какие рамки ты рекомендуешь поставить? – Спросил Ним Гок.

– Лучше, если Климент сам себе поставит рамки, – сказал Чинкл, – предложите ему приехать на Хат-Хат, но не как попу, а как ученому. Это будет аналогично позиции Верховного Суда Меганезии по вопросу о папских эмиссарах. Разумеется, можно устроить ему экскурсии по окружающим территориям, но именно экскурсии.

– Почему именно Хат-Хат? – Поинтересовался красный комбриг.

– Потому, что Климент прислал одинаковые запросы и на Восточный Тимор, и на Северный, а Хат-Хат как раз посредине. Как бы, такая у нас политкорректность.

– Ты думаешь он согласится так потерять лицо? – Удивился Хаамеа.

– Папа не считает, что это потеря лица. – Возразил Чинкл. – Он уже согласился на меганезийские правила, почему бы ему не согласиться с этим и в Австронезии?

Ним Гок кивнул и повернулся к Хаамеа.

– Я думаю, это интересный вариант.

– Давай попробуем, – король-мэр кивнул, глянул на море, откуда приближался аквабас Дили – Виа-Койн и добавил. – Если меня не обманывает зрение, то там Элвира и Зирка. Надеюсь, Зирке понравился коммунистический кафедральный собор.

– Я не понимаю, что тут смешного, – сказал Ним Гок, – У Великого Кормчего Мао ясно сказано: коммунизм творчески развивает народную культуру, песни, пляски, музыку, фольклор, традиционные виды спорта и прикладное искусство. Католицизм в наших условиях является элементом фольклора, и Партия творчески его развивает.

– Папа Римский обалдеет, когда увидит, как вы его развили, – заметил Кайемао.

– Мы проведем с ним разъяснительную работу, – спокойно ответил красный комбриг и повернулся к Чинклу. – А ты тоже не скажешь своей жене про папский самолет и про взорванных архипопов?

– Не скажу. Зачем её расстраивать? Зирка так радовалась. Она полагает, что главное католическое божество вмешалось в естественные процессы и совершило чудо.

– Чудо? – Переспросил Руперт. – А в котором из двух случаев?

– Вероятно, в первом, – с улыбкой ответил математик. – …Хотя я не спрашивал.

…

Старший унтер офицер жилого сектора бодро выкатился к воротам и отрапортовал:

– Товарищ лейтенант! В секторе по списку: 24 охраны 373 контингента. По факту из охраны 18, 6 в увольнении на сутки, больных нет. Из контингента по факту 347, 21 в призовом отпуске, 5 на медпункте с некритичными проблемами. Расстрелянных нет. Докладывал сержант Ибрари, старший по сектору номер 114.

– Вольно, сержант, – сказал Бетто, – Почему так много больных?

– Больных двое, товарищ лейтенант. Фельдшер сказал: объелись фруктами. Один с травмой ноги. Две беременные женские единицы на профилактике по инструкции.

– Ясно. А травма ноги на производстве или в быту?

– На производстве, товарищ лейтенант. Он с трактора спрыгнул, в промзоне-8.

– Ясно. Завтра разберусь, что там с техникой безопасности. Теперь так, Ибрари. Вот шестеро гостей, а вот на них бумаги. Распишись… Да, тут… И возьми свою копию. Разместишь их до завтра. В 7:30 я за ними приеду. Все, я уехал. Hola, amigos.

Бетто сел за руль трицикла, махнул рукой, врубил скорость… Только его и видели. Сержант внимательно прочел список гостей.

– О! Сиггэ Марвин! Я тебя не узнал в цивильном! Помнишь меня?

– Joder… Капрал Ибрари, гарнизон Тулуала-Норд, взвод снабжения, ага?

– Так точно, товарищ шеф-пилот! В июле меня повысили до сержанта и – сюда.

– Поздравляю! А самогон на оперативном театре встречается?

– Нет самогона. Крепкий алкоголь в спецзоне запрещен. Но пиво есть. Настоящее, домашнее. Не какая-то там фабричная болтушка в жестянках, как у австралийцев.

…

Сектор 114 состоял из одной улицы. С обеих её сторон располагалось по дюжине домиков, совершенно таких же, как на Хат-Хат. От середины улицы отходил один перпендикулярный переулок, упиравшийся в спортплощадку. Рядом имелось нечто, напоминающее огромный навес с кухонной пристройкой (табличка «Club»), ангар (табличка «Store») и сдвоенный домик (табличка «Stuff»). Обилие ярких цветущих кустов придавало сектору довольно живописный вид. Публика (или «контингент»), одетая, основном, в рубашки и шорты казенного происхождения и в серебристые каторжные ошейники, шумными группами бродила по этой небольшой территории. Человек двадцать азартно гоняли по площадке мяч, их подбадривало втрое большее количество зрителей. Под навесом около сотни человек, рассевшись на циновках, питались чем-то из алюминиевых мисок, а около входа небольшая толпа окружила четверых ребят – двух парней и двух девушек с двумя гитарами и ударником. Этот ансамбль исполнял что-то в стиле ламбады – достаточно успешно, судя по реакции зрителей. Несколько компаний по три-четыре человека, сидя на улице на циновках, шлепали картами и пили что-то из вместительных кружек (вероятно – пиво). Дети различного возраста бегали, визжали и путались у всех под ногами…

Гости наблюдали за этим коловращением с террасы «штаба» при свете мощных прожекторов, установленных на вышках по углам сектора (солнце село час назад). Сержант Ибрари, весьма гордый тем, какая интересная к нему приехала компания, организовал внушительный ужин с густым супом, пирогами и пивом и с явным удовольствием поддерживал разговор на любую тему. Монтегю старался во-всю использовать это обстоятельство.

– Мистер Ибрари, а что значили слова: «расстрелянных нет» в вашем рапорте?

– Значит, сегодня никого не расстреляли, – ответил сержант.

– Э… Гм… А зачем тогда про это говорить?

– Есть форма рапорта, – сказал сержант тем характерным тоном, которым военные объясняют гражданским лицам про дисциплину. – …И в этой форме есть графа: «расстрелянные». Если в течение дня кого-то расстреляли, то следует рапортовать, сколько именно, а если никого не расстреляли, то следует рапортовать, что нет.

Монтегю замолчал, пытаясь как-то переварить этот угловатый экземпляр армейской логики, а Ибрари долил пива в кружки и повернулся к Марвину.

– Знаешь, как атаурская кукольная фабрика поднялась на спортивных тряпках?

– Слышал, – Марвин кивнул. – …И даже видел на маркете. Реальный бизнес.

– Вот и я о том. Даже в Австралию продают. А как, по-твоему, Сиггэ: у нас на юго-восточном берегу, в Макалеро, хороший бизнес пойдет?

– Я видел Макалеро только с воздуха, – ответил Марвин. – Берег красивый…

– Я там бывал, – вмешался Хуго. – Там здорово, но инфраструктуры нет ни фига.

– Зато участки дают легко, – сказал Ибрари. – Брат с женой взяли участок под ферму. А инфраструктура… Поставили ветряк, есть электричество, насос, водопровод, все дела. Позвали меня в компанию – а что? Я согласился. Я в будущем году демобилизуюсь, возьму участок рядом с братом и нескольких парней из контингента, которые как раз выйдут. Нормальные парни. Они тут с семьями, значит не бродяги и не ворье какое-нибудь. Они воровали после войны по необходимости, когда работы не было…

– А какой бизнес будет на ферме? – Спросила Йи.

– Так это и надо придумать, – пояснил сержант.

Джентано Монтегю насторожился.

– Простите, контингент это ведь заключенные?

– Ну, – подтвердил сержант.

– А семьи тоже заключенные?