Дао Кенгуру

– Да, Геллер, есть такое правило. А почему ты думаешь, что это следовало применить к викарию Седаро за его разговоры об этической философии в духе мировых религий?

Геллер степенно расчесал свою бороду-лопату и пояснил:

– Я, как раз, так не думаю. Если бы здесь расстреливали таких застольных философов-дилетантов вроде этого прикольного викария, то ноги бы моей не было в Меганезии, и цветочков бы я отговорил, наверное. Не всех конечно, но многих.

– На твоем месте, я бы в таком случае тоже их отговаривал, – сказал Корвин.

– Говорят, – возразил неохиппи, – что в конце прошлого года ты на своем месте сжигал города прямо с жителями, если в них было много этого самого духа мировых религий.

– Да, я участвовал в зачистках. Момент был критический, и мы работали по площадям. Сейчас есть возможность решать вопросы селективно, и это существенный плюс.

– А если подробнее по последнему пункту? – поинтересовался Геллер.

Штаб-капитан вытащил из кармана тонкую сигару, прикурил, и ответил:

– Можно и подробнее. Если говорить о Рэми Грэппи, она считается самой продвинутой судьей по рейтингу в локальном жюри Косраэ, то ее мнение мне известно, и я могу это изложить кратко. Для среднего застольного философа лучший сторож – это он сам. Он понимает, что нет четкой границы между домашним контрреволюционным флэймом и системной агитацией против Хартии. Отсюда вывод: если слишком настойчиво вести с разными собеседниками застольные разговоры про всякие общечеловеческие ценности мировых религий, то получится не флэйм, а агитация. Дальше арест, суд и стенка. Как правило, застольный философ – не идиот, не камикадзе, и всегда понимает, как близко подошел к линии огня. Викарий Седаро держит дистанцию очень аккуратно, поскольку беспокоится не только за себя, но и за филиппинцев, которые ходят к нему в часовню.

– Корвин, а можно еще подробнее на последнем пункте про этих филиппинцев?

– Можно, Геллер. Если викарий доиграется, и попадет под ВМГС, то они точно начнут возмущаться, и тогда суд мигом депортирует их. Но я полагаю, что он не доиграется.

Лидер неохиппи снова стал задумчиво чесать свою бороду, будто рассчитывал извлечь оттуда следующий вопрос. И, что характерно, это ему удалось.

– А вот скажи, Корвин, кто-то ведь планировал пригласить нас сюда? Мы приехали, нас сейчас здесь триста с привеском, еще сколько-то пока в Европе, но тоже собираются. А какая выгода? Не зря, наверное, говорят, что у нези не бывает планов без выгоды.

– Не зря, – подтвердил штаб-капитан, – и выгода четкая. Из тех машин, что ваши ребята показывают на фестивалях, сколько уже пошло в дело? А со временем, я думаю, будет гораздо больше, потому что люди ходят в гости, общаются, обмениваются мнениями.

– А если не будет? – спросил Геллер, – вот представь: в Европе на нас давили. Нас, как аморальную субкультуру, выпихивали в гетто. Нас вынуждали всегда опасаться облав полиции по борьбе с галлюциногенами, контрабандой, подростковой проституцией и порнографией, нарушением копирайта, и далее по реестру. А здесь мы в Шамбале, нас защищает Хартия, персонифицированная в субъектах вроде тебя...

– Я вообще-то резервист, – пунктуально уточнил Корвин.

– …Не важно. Не ты, так Махно, или, бери выше, Сэм Хопкинс, демон войны. Дело не в персонах, а в сути. На нас теперь не давят, и мы можем действительно стать, как трава, деревья и цветочки, согласно заветам Первых Хиппи. И на кой черт мы вам тогда будем нужны? Травы, деревьев и цветочков тут и без нас хватает. Красивый остров.

Корвин с сомнением покачал головой.

– Не верится, что твои ребята могут стать овощами. Слишком они подвижные. Можно предположить, что они плюнут на любую работу, и начнут бродяжничать по острову, ночевать, где придется, лопать что найдется, на халяву, а по вечерам петь и плясать.

– Я об этом и говорю, – сказал Геллер.

– …Вероятность этого, – продолжил Корвин, – по-моему, мала, но, представим, что это произойдет. Вот пример: как-то к нам во двор на запах супа забрела девчонка по имени Либелл, такая толстенькая, в черно-желтом шарфике. Мы ее накормили, а потом долго спорили про летучих лисиц, живущих в нашей мансарде. Итог: отличное настроение и необычная новая схема навигации на базе маломощного ультразвукового локатора.

– Ты хочешь сказать, Корвин, что эту схему придумала Либелл?

– Нет, она сделала вот так, – штаб-капитан щелкнул зажигалкой, и прикурил потухшую сигару, – теперь ты понимаешь?

– Инициатор рождения идеи? – очень задумчиво произнес Геллер.

– Так точно. Когда человек, обладающий массой разнородных знаний, бездельничает в дружественной компании, то он неизбежно становится инициатором рождения идей.

– Интересная мысль, Корвин, но добропорядочное общество этого не понимает, и видит обычно совершенно другое, а именно: молодого бездельника, даром жрущего хлеб.

– Такое общество здесь перестало существовать, – проинформировал штаб-капитан.

– Вот оно что… – лидер неохиппи еще раз почесал бороду, – … Здесь не только мировые религии получили фосфор на макушку, а и добропорядочное общество тоже. Вот это я упустил. Если так, то выгода ваша понятна. Остается только один вопрос.

– Это какой вопрос?

– А такой: не получим ли мы здесь что-нибудь на макушку от UN-OCEFOR?

– Теоретически, – ответил Корвин, – не исключено даже падение астероида на Косраэ, а практически, хозяева ООН вряд ли решаться бросать что-то нам на макушку. Практика ядерных тестов Первой Холодной войны показала: Океания выдержит бомбардировку сотнями мощных ядерных зарядов. Любая страна Первого мира от такого удара станет радиоактивной пустыней, по которой будут кочевать полиплоидные тараканы-мутанты, питающиеся полуфабрикатами с полок обезлюдевших супермаркетов. Народный флот может применить ядерные заряды для превентивного удара. А ответный ядерный удар – «возмездие мертвой руки» – не будет для Меганезии фатальным. Такие дела, бро.

Лидер неохиппи вновь занялся расчесыванием бороды, и параллельно проворчал:

– Значит, не врут те, кто говорят, что у Меганезии уже есть арсенал А-бомб.

– Значит, не врут, – подтвердил штаб-капитан.

– Вот оно что. А скажи: финансово-политические чучела из «G-20» уже знают?

– Если нет, то это их проблемы. По-любому, они узнают, когда придет время.

– Что ж, это годится, – заключил Геллер, – если так, то жить можно. А теперь пойдем на Вечерний Круг. Не кавайно, что мы заперлись и перетираем ужасы, когда добрый пипл пляшет и поет. Я вообще рискую своей репутацией истинного хиппи старой закалки.

– Что-то по разговору ты не очень похож на хиппи, – заметил Корвин.

– Да ну? Ты что, видишь какие-то неувязки?

– По чести говоря, да, я вижу.

– А мне по хрену и эти неувязки, и то, что ты их видишь! – авторитетно заявил Геллер, жизнерадостно заржал, и хлопнул Корвина по плечу, – Пойдем, оттянемся реально!

…

«Круг» обитателей стойбища продолжал свое хаотическое завораживающее движение, непредсказуемо реагирующее на ритм музыки с центральной площадки, освещенной радужными «электрическими факелами». Корвин поискал взглядом Ригдис, и вроде бы заметил ее характерную ярко-белую стрижку, но тут его взяли в оборот. Кто-то успел «звякнуть», что штаб-капитан играет на укулеле. Отказываться было неудобно, и через минуту Корвина буквально вынесли на площадку-эстраду, там вручили электрогитару, настроенную под укулеле (долгое ли дело в эпоху компьютерных гаджетов), и…

… – Вообще-то я с эстрады никогда не пел… – признался Корвин в микрофон.

– Ладно-ладно, сообщество все понимает! – подбодрили ребята из первых рядов.

… – Короче, – продолжил он, – была команда «Петер, Пол и Мэри» в эпоху Биттлз, и…

– Знаем! Это кавайно! – снова отозвались первые ряды.