Дао Кенгуру

У международных аналитиков не было сомнений, что все это произойдет примерно к Новому году, после принятия необходимых резолюций Генеральной ассамблеей ООН.

…

Корвин закрыл сайт KSI, и подумал: «Нам повезло, что мировой истеблишмент впал в маразм со времен краха Восточного блока и снятия угрозы термоядерной войны. Они убеждены: все, кроме, разве что, условно-красного Континентального Китая, обязаны подчиниться им, но Континентальный Китай уже стал привычной константой. Они не допускают даже мысли, что Накамура морочит им голову, как при игре в покер». Тут Корвин посмотрел в угол, где были цифры таймера, и решил: пора ложиться спать.

Приняв жестко-контрастный душ, он пошел в каюту, завалился в койку, и мгновенно выключился под шелест пластиковых шторок под легким ветерком… Наверное, он бы проспал до 9 утра, но в какой-то момент, в поток легких иллюзий, начало пробиваться ощущение, что рядом есть кто-то… А потом – тихий шепот на ухо:

– Кэп, ты такой смешной, когда спишь.

– Лирлав? – пробурчал Корвин, открывая глаза.

– Да, я подумала: вдруг ты захочешь встретить рассвет вдвоем с кем-нибудь?

– Точно захочу, после того, как приведу себя в порядок.

– Приводи и возвращайся быстрее, а то я буду скучать.

– Ясно, – сказал он, и пошел приводить себя в порядок, по дороге бросив взгляд на часы. Время: 5 утра. До астрономического рассвета еще примерно час…

…В ходе приведения себя в порядок, Корвин подумал: «надо ли бриться?». Обычно он вставал в 7:30 и брился между физзарядкой и завтраком. Это была не какая-то военная привычка, а рабочая. Штаб-капитан считал себя, в основном, гражданским субъектом, поэтому даже на войне старался организовать для своих бойцов что-то близкое к быту мирного времени. А сейчас, кстати, время считалось КАК БЫ мирным, хотя некоторые команды (в частности, его, Корвина, команда) были по умеренно-секретной директиве милитаризованы с середины апреля. Короче: время в минуте от войны, но никому пока неизвестно, в какой момент эта минута истечет… Тут, Корвин одернул себя, выбросив посторонние в данный момент мысли на периферию мозгов. «Вот еще не хватало мне думать про милитаризацию ни свет ни заря! – подумал он, – И, кстати, бриться не надо, поскольку морда не очень обросла, а легкая колючесть нравится многим девушкам. По околонаучной версии, это будит в них генетические воспоминания о до-человеческих временах, когда здоровые мужские особи отличались крепкой упругой шерстью…».

Штаб-капитан отправился на свидание в свою каюту слегка небритым. Там Лирлав по неизвестной причине включила лампочку над рабочим столом, и ее короткая стрижка выглядела, как слишком рыжее солнышко на детском рисунке.

– Кэп, я похожа на ведьму? – полюбопытствовала она.

– Вопрос сложный, – произнес он, укладываясь на койку. Койка, между прочим, была слишком узкой для двух особей homo sapiens, и Лирлав, быстро повернувшись, заняла удобную позицию: лежа одним боком на койке, а другим – на Корвине.

– А почему это сложный вопрос?

– Ну, понимаешь, ведьмы бывают североатлантические, они рыжие и зеленоглазые. А бывают африканские, монгольские, южноамериканские, и здешние австронезийские.

– Значит, я похожа на североатлантическую ведьму, – заключила Лирлав.

– Так точно. А это для тебя имеет значение в данный момент жизни?

– Конечно! Разве ты не знаешь, как важно для женщины видеть себя со стороны?

– Я про это слышал.

– Ага! Ты слышал! А почему ты мной не восхищаешься? Знаешь, как это важно?

– Все ОК, я восхищаюсь, – возразил он, – просто, я еще не начал это выражать. Сейчас я определю точку старта, и от нее начну восхищаться. Пусть этой точкой будет нос. Это маленький, гордый, чуть вздернутый носик, с развитыми крыльями, способными, если захотят, ярко выражать эмоции. Например, удивленное любопытство, как сейчас. Мы, конечно, не остановимся на носе, а перейдем… Например, к лопаткам. Но, тебе надо перевернуться, потому что сейчас они вне моего обзора… Вот так. Теперь ими можно восхищаться. Лопатки нежные и чувствительные. Вот, я провожу по ним ладонью…

…Лирлав оказалась совершенно не готова к тому, что ее тезис о восхищении будет так буквально воспринят. Корвин еще не успел дойти в своем предметном восхищении до живота и бедер, а рыжеволосая кйоккенмоддингер уже балансировала на грани легкого эротического экстаза. Тогда же, приближающийся восход солнца сделал лампочку над столом – ненужной. До первого солнечного луча оставались считанные минуты…

…Следующий час провалился куда-то. Точнее, он лежал будто в другой реальности, и покинув эту реальность, было сложно вспомнить цепочку событий, как сложно бывает восстановить логическую последовательность сюжета пролетевшего сна. Лирлав снова заняла позицию: одним боком на койке, а другим – на Корвине.

– Кэп, скажи, а почему все вот так?

– Как вот так? – спросил он, любуясь солнечными бликами, будто запутавшимися в ее рыжих волосах.

– Почему мне кажется, что ночь любви ничего не поменяла между нами?

– Поменяла, – возразил он, – теперь мы лучше знаем друг друга.

– Нет, я не об этом, – чуть сердито сказала она, – везде сказано, что после этого мужчина начинает воспринимать женщину, как свою собственность.

– Лирлав, ты, пожалуйста, не обижайся, но книжки, которые ты читала по этой теме, не представляют мнения всех психологов, и вряд ли слово «везде» тут годится.

– Но, кэп, в жизни это так! Иногда после первого секса, и почти всегда после свадьбы.

– Хочешь, пойдем на топ-бридж, выпьем горячего шоколада? – спросил штаб-капитан.

– Классно! – заявила она, – Пошли быстрее, пока солнце только над горизонтом!

Топ-бридж – это именно такая площадка, на которой позитивнее всего пить утренний шоколад (чай, кофе, водку, пиво – в общем, то, что данный экипаж предпочитает рано утром при тихой солнечной погоде). Всего 5 метров над палубой, но обзор уже совсем другой, гораздо более впечатляющий.

– Кэп, а ты можешь одновременно общаться? – спросила Лирлав, глядя, как Корвин со сноровкой спеца по мелким бытовым машинам, орудует у мини-камбуза.

– Могу. В этом процессе у меня, в общем, мозг не занят.

– Ага! Тогда, может, все-таки, ты ответишь на мой вопрос?

– Лирлав, я, вообще-то, не психолог. Я инженер-менеджер и штаб-капитан авиации.

– Ага! Ты менеджер и военный офицер, значит, ты дважды психолог. Ты сам объяснял, почему эти профессии требуют знания психологии. Помнишь?

– Помню, – он улыбнулся, – как говорят копы-янки: «все, сказанное вами, может быть использовано против вас». Ладно. Но это не психология, а политэкономия. Брак, как говорят марксисты, это одобряемая властями форма проституции. А секс вне брака не одобряется властями. Мужчина, лояльный к властям, хочет формализовать секс через брак, и считает жену своей личной проституткой. Лояльную женщину это устраивает, поскольку власти дают высокий статус жене богатого мужчины. Если ей потом удастся грамотно развестись, то она получит долю его денег. Я думал, тебе это известно. Ты же родилась и выросла в Канаде, в стране классической буржуазной демократии.

Кйоккенмоддингер утвердительно кивнула.

– Да, мне известно, и поэтому, я не верю, что во всем виноваты власти, в смысле, оффи. Канадские власти никого не принуждают к браку. Принуждает общество!

– Ты хотела сказать: общественное мнение? – уточнил он.

– Да, конечно. Я не имела в виду, что общество физически принуждает к браку.

– ОК! – штаб-капитан энергично кивнул, – Ты исправила мой некорректный тезис. Оффи принуждают людей к коммерциализации домашнего секса не напрямую, а через, как бы, общественное мнение, которое оффи сами диктуют этому обществу через TV, и через подконтрольный Интернет. Вот такой контроль над основным инстинктом.