Страница 17 из 21
Начинает знахарка читать молитвы, почитает немного, а сама плюнет, начитается – и опять плюнет. Глянет в кувшин с водой и опять плюнет. Кончив, она говорит: «когда принесешь эту воду, все ваши должны поглядеться в нее, может, не сглазил ли кто из своих? За чужих я гляделась в кувшине, не знаю, не подходит, чтобы был сглаз. Если бы сглаз, я бы зевала, а то ни разу не зевнула. Все-таки, попробуй. Если не полегчает, опять приходи ко мне: придется лечить от худого часу и от порчи» (с. Сергиевское, Орловск. г. и у.).
В некоторых случаях знахарь, несомненно, является сознательным надувателем своего брата-мужика, иногда украшает свою обстановку даже атрибутами знахарства – змеиными головами, костями лягушек (Дорогобужск. у. Смоленск, г.), у него на виду сидит и кот большой, стоит и ступа, и толкач, кочерга, котел и кадка с водой (Болховск. у. Орловск. г.), а у некоторых имеются и кости человеческие, «разрыв-трава» и пр. (Карач. у. Орловск. г.). Такой знахарь напускает на себя особую ловкость и беззастенчиво приписывает себе силу, способную не только причинить и отогнать болезнь, но и поднять мертвого: «захочу – и мертвого подниму этой (наговорной) водой, – бахвалится знахарь из ряда таких, – только у вас состояния не хватит со мной расплатиться».
Заговоры, которыми владеют этого сорта знахари, по большей части, неизвестны: они обыкновенно уверяют своих пациентов, что если сказать кому-нибудь слова заговора, то он потеряет через это силу. Заговоры эти передаются знахарями и знахарками, по убеждению крестьян, только на смертном одре, кому-либо из близких родственников, наедине, в строгой тайне, и те, в свою очередь, блюдут тайну заговора до своей смерти.
Таких крестьянин побаивается, у себя дома принимает со страхом и трепетом и, чтобы задобрить, угощает водкой. Это в особенности относится к тем «знаткам, которые при заговорах не употребляют имени Божия и Святых, к порченникам[62] и ясновидцам»[63]. Такое же почтительное и подобострастное отношение, в местах с татарским населением, проявляется к знахарям и ворожеям из татар. Вероятно, на этом основании татарские ворожеи считаются даже искуснее и сильнее русских. Такой славой, например, пользуются ворожеи татарской дер. Чудовки (Керенск. у. Пензенск. г.), куда возят для лечения русских порченых. – «Уж чем мы ее (порченую) не лечили, нередко приходился слышать от пензенских баб: – ко всем ворожеям возили, татарский наговор пила, ничего не помогло, видно, так Богу угодно».
Обращаясь в крайности к знахарям-нехристям и к тем, которые, при лечении, по мнению мужика, пользуются услугами нечистой силы, он все же прежде всего пойдет к тем из знахарей, которые врачуют именем Бога.
Знахари этого сорта, в большинстве случаев, простые, иногда благодушные и почти всегда действительно верующие люди. Заговаривают они всегда с крестом и молитвою, призывая св. угодников, Спасителя, Божью Матерь и апостолов. Эта черта проходит характерною нитью через большинство заговоров и манипуляций знахарей, и эта религиозная сторона знахарской терапии заслуживаете нашего особенного внимания. Правда, вера эта иногда детски наивна, перемешана с суевериями и даже остатками язычества, но она несомненна. Это обстоятельство, сообщая лишь большую живучесть и устойчивость знахарству, вполне понятно: если сущность болезней, в громадном большинстве случаев, заключается, в смысле ли прямого или косвенного участия, в нечистой силе, то единственным и могущественным орудием против нее может служить только молитва и крест. Поэтому-то, наговаривает ли знахарь воду, которой опрыскивает, «умываешь» больного, наговариваешь ли он пиво или водку, которыми поит, и масло, которым мажет больных, производит ли свои нашептывания над водой, хлебом, солью, ладаном и проч., все это он совершает под знаменем креста: натирая ноги больного суконкою, он чертишь на ней мелом крест и крестом же, прикалывая или применяя массаж, он растирает ушибленное место. Тот же крест держит над чашкой с водой далее знахарь-шарлатан, произнося над ней заговор от порчи и говоря больной, что он видит на дне этой чашки лицо того, кто ее испортил. Большинство самих заговоров неизменно начинаются словами: «во имя Отца, и Сына, и Св. Духа». И многие знахари, по-видимому, действительно убеждены, что шепчут и заговаривают они во имя Божие.
«– Как же ты, бабушка, лечить начала? – спрашивают орловскую знахарку М-фу, умную, бойкую и энергичную старуху.
– Да как начала? – осталась я от мужа вдовой с шестью детенками, так надо же было чем ни на есть пропитаться.
– Все же училась у кого-нибудь лечить то?
– А это мне от Бога.
– Так сразу и лечить стала?
– Как можно сразу? Я помаленьку. Приводилось и самой лечиться, и других видела, как лечили, – ну, я и присматривалась, а там и сама зачала: от людей научилась.
– Чем же ты лечишь, травами?»
– и травами, и наговором, и водой наговорной умываю.
– А можешь ты сказать кому-нибудь эти наговоры?
– Отчего же не сказать? Тут греха нету. Это мне от Бога. Я, вот, по богомольям-то ходила, так спрашивала, не грех ли, мол, лечить-то? Ну, старцы сказывали – ничего, не грех. Да, вот, в Оптиной отец Амбросий тоже говорил. И сон мне такой был. Это как зачали ко мне ходить лечиться-то, я и думаю: ой, не грех ли? А тут мне сон и приснись. Снится, это, мне комната, и входит в эту комнату девушка, в одной руке у ней книжечка, а в другой – кувшинчик махонький. Идет, это, она и спрашивает, будто про себя: а не грех ли ходить к М-ф лечиться? Заглянет в кувшинчик, а потом в книжку посмотрит: нет, скажет, не грех ходить к М-ф лечиться, да… Так до трех раз. Я отца Амбросия спрашивала про сон-то, а он и говорит: ничего, говорить, это тебе, значить, так от Бога дадено. Ну, и другие монахи, самые божественные, тоже, ничего, дозволяли.
– Что же ты многим помогаешь?
– А как же? Дам испить, умыться – и полегчает. Иные приказывают умываться-то скрозь скобку, ну, а я так – и ничего, – помогает».
Не менее простодушно рассказывает про свое лечение другая орловская знахарка, Н-лья.
«– Ведь я тоже бабка, – сообщает она, – и помогаю, как могу: умываю я. С глазу приключится что, с недоброго слова, либо еще с чего, умою – и как рукой снимет. Матушка-покойница научила меня. Не колдовство это какое, дочка, говорила она мне, а Божеское дело, потому с молитвой творится. Дала она мне махонький образок Божией Матери, Сиропитательница называется, и велела спускать крещенскую воду и умывать той-то водой. Ну, вода-то у меня всегда есть, как годов пять стоит, бережешь так-то и для себя, и для добрых людей. Умою так-то и поможет. По осени нонча кум мой Д-с крышу крыл да и упал оттуда. Повредил руку, разнесло ему ее, как подушку. Пришел ко мне и говорит: – помоги, кума, Христа ради. Будто и упал-то легко, так катом и скатился, ан вот что! – Давай поворожу, – смеюсь я ему. Спустила водицы, дала ему руку мочить, да велела на другой день приходить. Приходит на другой день веселый такой: ну, кума, рука-то лучше, говорить. – Лучше? и слава Богу, куманек, – говорю я. Пришел так до трех раз – и прошла боль».
С такой же верой лечит от глазу и от «подею» бабушка М-на из д. Яклива, Орловск. г. «Приходит к бабушке и старый, и малый полечиться от глазу, или другое што подеется. Бабушка наливает воды в чашку, становит ее на стол, на уголь, который к порогу ближе, встает перед иконами, молится вслух Богу и всех угодников скликает: Божия Матерь Казанская, помощница, похрани и помилуй раба или рабу такую-то, Скорбящая Божия Мать, Троеруца Божия Мать, Нечаянная, Тихвинская Божия Мать и все Киевкие угодники, похраните и помилуйте раба или рабу Божию. Спаситель, Миколай-угодник. Сергий-чудотворец, Михайла-архангел, Петры-Павла, Тихон святой, преподобный, спасите и сохраните раба, или рабу Божию; садитесь на Сионския горы, подумайте думу о рабе таком-то; сядьте к нему на правое плечико, дуньте в ушко, выдуньте всю хворь и боль из жил, из костей, из буйной головы[64]». – После этого она подходит к чашке, кладет в землю три поклона, дует крест накрест в чашку, опять кладет в землю три поклона, опять дует на воду крест-накрест, третий раз кладет три поклона, опять дует в чашку и каждый, раз говорить: «чёрный глаз, лопни раз, серый глаз, ненавистник! Похрани, Господи, рабу на всякий день, на всякий час, от чёрного глазу, от ненавистного глазу, от радостного глазу. Откутает бабушка печку, сажает этого человека на загнётку, взбрызгивает его с ног до головы, а остальную воду льет в бутылку и говорит: «Штобы три раза умывались этой водой, а если этой водицы останется от женщины или мущины, вылей, ты, говорит, в печку, за правое скуло»[65].
62
Знахари, способные, кроме лечения, причинять и порчу.
63
Лица, способные видеть в воде, как зеркале, того, кто испортил (Кадниковск. у. Водогодск. г).
64
Этот заговор в извлечении приводится как образец религиозных заговоров знахарей. Впечатление однообразия и чувство утомленности, которые испытываются при его чтении, и есть необходимые элементы действия, как это мы увидим потом, всех заговоров вообще.
65
Углубление с правой стороны печки, там, где находился древний очаг: место непопираемое, в некотором роде, святое.