Василий Шульгин

В письме Маклакову Шульгин написал: «Так как я, кажется, еще ни одного семита не обжулил, то признал себя честным антисемитом и ответил на статью Полякова книгой»[488].

Книга «Что нам в них не нравится. Об антисемитизме в России» вышла в Париже в начале 1929 года. Перед ее выпуском Шульгин отдал гранки своему давнему знакомому по Киеву, бывшему добровольцу и «азбучнику» Николаю Вакару, и тот опубликовал фрагменты со своими резкими комментариями. К тому же книге была посвящена передовая статья «Антисемитизм Шульгина», в которой говорилось: «Г. Шульгин — антисемит по причине своего „антируссизма“, т. е. презрения к русскому народу. Его „антируссизм“ есть странное преуменьшение солидарности и активности своего народа. Его „антисемитизм“ — столь же ошибочное преувеличение солидарности и активности еврейской»[489].

В целом Вакар не исказил шульгинской позиции, однако тонкость заключалась в другом.

Это уловил Маклаков, 21 февраля 1929 года написавший Шульгину: «С Вашего ли разрешения „Последние Новости“ получили гранки Вашей книги и писали на нее критику — или это их бесцеремонность. Если это с Вашего разрешения, то я думаю, что Вы сделали большую ошибку»[490].

Василий Витальевич ответил: «Гранки „П[оследним] Н[овостям]“ были даны с моего согласия. Для меня только явился полной неожиданностью срок появления выдержек, препарированных Вакаром. Предполагалось, что это будет, как водится, перед самым появлением книжки. Они же пустили их за две недели. Тут моего уполномоченного в этом деле под каким-то предлогом чуточку провели, что тем более было легко, что сие совершилось через посредство вышереченного Вакара, а сей Николай Платонович был некогда мне близок, и с ним у нашей группы сохранились отношения, несмотря на его „отъезд“ к Милюкову… Книга моя есть в сущности безмерно растянувшееся „открытое письмо“ к Литовцеву или, вернее сказать, к евреям. Это ясно с первой страницы. Раз я написал некое обращение к евреям, то почему я не могу направить его в еврейскую газету? А я даже написал не обращение по своей инициативе, а только ответил на обращенный к нам вопрос. Такой ответ естественно, прежде всего, дать для ознакомления вопрошающим. И, наоборот, было бы неестественно отдать его на сторону. Так я рассудил и в соответствии с сим поступил. И поступлю и дальше в этом же стиле: первый экземпляр книги пошлю Литовцеву, а второй Левину, который меня письменно приглашал на диспут, а третий пошлю Френкелю, моему товарищу по гимназии, который много раз меня понуждал изложить мои действительные (а не приписываемые мне) мысли по еврейскому вопросу. Книга написана по еврейскому вызову, написана в значительной мере для евреев и потому в еврейский адрес и направляется. Мне представляется сие логичным, и в чем ошибка, не улавливаю.

Разве в том, что, забежав на две недели вперед, люди упражняются в [два слова нрзб.] мной, не прочитав книги. Но рискуют только они, а не я, потому что многое покажется им глупым из того, что они написали до прочтения, и им придется писать вторично. Для хода же книжки вся сия шумиха полезна. Главной опасностью, которой я боялся, что книгу замолчат, как замолчали много других. Это, кажется, избегнуто и при том без всяких предосудительных средств: никому ни одной копейки не дал, разве Вакару — построчный гонорар»[491].

Маклаков объяснил Шульгину, в чем дело: «Вы должны знать газетные нравы, потому что сам газетчик; поэтому Вы должны были предвидеть, что всякий газетчик, а такой как Н. П. Вакар в особенности, Вас непременно надует, т. е. использует Вас раньше срока и в той форме, в которой он может извлечь для себя пользу. Вы должны были предвидеть, что выйдет то, что вышло, что статьи о Вашей книге появятся задолго до ее выхода в свет; таким образом, внимание и друзей, и врагов будет возбуждено; вопрос о книге будет поставлен, а самой книги достать нельзя. Благодаря этому одна сторона будет знать о книге только то, что угодно сообщить „Последним Новостям“, в своем освещении и со своими комментариями. Это освещение и эти комментарии заинтригуют, подстрекнут и другой лагерь, который также, подобно всей Вашей поганой породе журналистов, меньше всего будет думать о том, как бы чего-либо [не] переврать, а будет метать свои громы и молнии не на Вас, а в Вас в изложении „Последних Новостей“. Появится, следовательно, и еще одна лишняя статья. А между тем тогда, когда книга уже выйдет, когда ее сумеют прочесть, то возвращаться к ней вторично едва ли захотят, особенно те, кто увидят, что были неправы. Тут на сцену выступят тактические соображения и нелюбовь всякого человека признаваться в ошибке, а главное — непреодолимая сила предвзятого мнения; к выходу в свет мнение о Вашей книге уже будет составлено по газетным отчетам и составлено не по Вашей книге, а по комментариям, о ней сделанным. Для всякого автора это один из самых нежелательных результатов, и потому-то я и назвал Ваш поступок ошибкой»[492].

А в чем, собственно, дело? Что же такого написал Шульгин, что вызвало неприятие еврейской публики и критику Маклакова?

По сути это было продолжение статьи «Пытка страхом» в широком формате.

«Антисемитизм есть. Антисемитизм растет. Он захватывает широкие круги русского народа. Он захватывает людей всяких политических направлений: реакционеров, либералов, социалистов, коммунистов. Наличие сильнейшего антисемитизма отрицать больше нельзя.

Если это так, то естествен вопрос. По какой причине он появился там, где его раньше не было?..

Нас спрашивают: „Что вам в нас не нравится?“ Я позволю себе ответить за неоантисемитов, народившихся вместе с революцией, а также за одиннадцать лет пребывания у кормила правления советской власти:

— Не нравится нам в вас то, что вы приняли слишком выдающееся участие в революции, которая оказалась величайшим обманом и подлогом. Не нравится нам то, что вы явились спинным хребтом и костяком коммунистической партии. Не нравится нам то, что своей организованностью и сцепкой, своей настойчивостью и волей вы консолидировали и укрепили на долгие годы самое безумное и самое кровавое предприятие, которое человечество знало от сотворения мира. Не нравится нам то, что этот опыт был сделан во исполнение учения еврея — Карла Маркса. Не нравится нам то, что эта ужасная история разыгралась на русской спине и что она стоила нам, русским, всем сообща и каждому в отдельности, потерь неизрекаемых. Не нравится нам то, что вы, евреи, будучи сравнительно малочисленной группой в составе российского населения, приняли в вышеописанном гнусном деянии участие совершенно несоответственное. Не нравится нам то, что вы фактически стали нашими владыками. Не нравится нам то, что, став нашими владыками, вы оказались господами далеко не милостивыми; если вспомнить, какими мы были относительно вас, когда власть была в наших руках; и сравнить с тем, каковы теперь вы, евреи, относительно нас, то разница получается потрясающая. Под вашей властью Россия стала страной безгласных рабов, они не имеют даже силы грызть свои цепи. Вы жаловались, что во время правления „русской исторической власти“ бывали еврейские погромы; детскими игрушками кажутся эти погромы перед всероссийским разгромом, который учинен за одиннадцать лет вашего властвования! И вы спрашиваете, что нам в вас не нравится!!!

…Сейчас я хочу сказать только: надо признать то, что было. Голое отрицание, то есть утверждение, что евреи ни в чем не виноваты — ни в российской революции, ни в консолидации большевизма, ни в ужасах коммунизма — есть самый худший путь»[493].

Зададимся вопросом: для чего Шульгин написал эту книгу?

488

Там же. С. 291.

489

Там же. С. 303.

490

Там же.

491

Там же. С. 303–304.

492

Там же. С. 305–306.

493

Шульгин В. В. Что нам в них не нравится. С. 30, 34–36.