Провал операции «Z»

Мы сидим за столиком кафе на берегу Средиземного моря. Оркестр делает свое дело под пальмами. Площадка под открытым небом освещена просвечивающими все насквозь прожекторами. А прямо у наших ног море под луной блестит и переливается фантастическими огнями. Можете мне поверить, я знаю Америку, но такого места, как Лазурный берег, вы не найдете нигде. Я спрашиваю мнение моей спутницы, и она соглашается.

Музыканты наигрывают мелодию «Ах, весна, что ты делаешь со мной!» гимн прыщам и угрям на физиономии. Музыка забирается вам через уши и потихоньку спускается к более чувствительным органам, к сердцу. Вообще известно, что приятная музыка в приятной компании массирует не только душу.

— О! Какой вы сильный! — не без основания реагирует моя заокеанская птичка.

— А то! — отвечаю я меланхолично. — И притом я еще не пил сегодня рыбий жир!

Запах моря и шафрана женятся в наших чувствительных ноздрях.

Наступает момент нежных откровений.

— Где мы, собственно, находимся? — спрашивает Глория, неровно дыша.

— Где-то между Каннами и Сен-Рафаэлем, душа моя, — произношу я с придыханием и добавляю:

— Хорошо быть где-то, правда? Я просто горю от желания где-то приложить к вам свои руки…

Музыка заканчивается, пары еще некоторое время остаются на площадке, не в силах расцепиться, затем, понимая, что у музыкантов наступил заслуженный отдых, медленно возвращаются за свои столики.

— Может, нам прокатиться вдоль берега? — галантно намекаю я, как умный мальчик, чьи познания в географии так же широки, как сама Сибирь.

— Как скажете!

Я вдруг обнаруживаю, что эта капризная девочка стала очень послушной. Подобное поведение наполняет вас энтузиазмом, не так ли?

Даже у самых упертых наступают моменты самопожертвования, и самые сильные и упрямые женщины вмиг превращаются в слабых, если на них сваливается очарование и они чувствуют, что оказались в чужой власти.

Это им щекочет нервы, заставляет забыть о принципах.

Оплатив плохое шампанское, подхватываю расчувствовавшуюся миллиардершу под крыло, и мы выходим из заведения. Моя открытая тачка стоит рядом на парковке. Здесь в буквальном смысле слова царствует сторож, расфуфыренный, как генерал банановой республики.

Каска, больше похожая на горшок, надетый на забор, сваливается ему чуть ли не до подбородка. Я даю генералу хрустящую бумажку, и в соответствии со своим служебным положением он открывает дверцу для Глории, затем не без грации поднимает шлагбаум и вытягивает руку, как семафор.

Я заворачиваю на дорогу, вьющуюся по берегу моря. В свете луны вода играет тысячами огней. Натурально намного красивее, я бы сказал сказочнее, чем на рекламных плакатах. В такой момент не хватает двух теноров с мандолинами, чтобы пели вам всю дорогу прохватывающую серенаду.

Мы едем медленно. Моя правая рука на плече Глории, и я снимаю ее только для того, чтобы изредка переключить скорость.

— Знаете, что там, наверху, за холмами? — спрашиваю я многозначительно.

— Нет.

— Вам понравится, — шепчу я с прямым намеком в голосе. — Холмы, рощи, уединение… Как в романах Доде, красавица моя!

И сворачиваю на боковую дорожку, ведущую вверх. Мы быстро поднимаемся над морем и восхищаемся панорамой с высоты. Я въезжаю под сень раскидистых сосен. Пахнет хвоей и интимом.

— Ах, как божественно красиво, — мурлычет американка, вытирая свой грим о мое плечо.

Про себя я думаю, что если мне удастся найти живой шатер среди густых зарослей, то я мог бы показать Глории выставку своих лучших достижений с демонстрацией образцов в работе.

В то время как я высматриваю подходящее для выставочного зала местечко, нас на полной скорости обгоняет машина. Я очень вовремя выкручиваю руль вправо и прижимаюсь прямо к обочине, чтобы избежать столкновения.

— С ума сходят в любое время суток, — философствую я.

Глория улыбается. У них в Штатах таких ненормальных намного больше на душу населения, будьте уверены. Явление распространенное!

Я продолжаю спокойно рулить по памяти, и вдруг примерно через километр, в тот момент, когда дорога ныряет в густой лес, мы видим обогнавшую нас минуту назад машину, стоящую поперек шоссе, правым передним колесом в кювете. С правой стороны дверца открыта, и один из седоков наполовину свисает из тачки. Мордой он уткнулся в асфальт, а ноги — на щитке приборов. Очень впечатляющая картина, особенно если высвечена в темноте галогеновыми фарами «Маршалл».

Я торможу, а Глория испускает крик в той же тональности, что и скрип колес на дороге.

— Несчастный случай! — заикается она.

— Да, — отвечаю я, с неохотой констатируя, что придется включаться в работу, — это машина, которая нас только что обогнала. Ничего удивительного — мчаться с такой скоростью!

Я выпрыгиваю из своей тележки и бросаюсь к месту аварии. Машина американская, с откидывающимся верхом и помятым передом.

Склоняюсь над раненым. И в это время сзади слышу тихий голос, говорящий, может быть, и по-французски, но с очень уж сильным акцентом:

— Я на твоем месте поднял бы руки за голову!

Быстро оборачиваюсь и вижу перед собой здорового малого в рубашке с короткими рукавами и такими же мыслями, скрытыми под черной шляпой.

Для придания большей значимости своим словам в руках он держит автомат.

По той манере, как он его держит, можно судить, что парень не любитель, а автомат заряжен не клубничным мороженым. Более того, малый сумеет им распорядиться по первому требованию.

Другой, только что не подававший признаков жизни, вдруг чудесным образом оживает и встает на ноги.

— Ага, воскрешение Лазаря! — иронизирую я, поскольку, как вы знаете, даже в самые критические моменты жизни я всегда нахожу место шутке, достойной войти в анналы французской культуры.

Вместо ответа Лазарь вытаскивает пушку солидного калибра и идет к моей тележке.

— Руки! — повторяет малый, стоящий напротив меня, и делает красноречивый жест автоматом вверх.

Я сплетаю пальцы на затылке, чтобы доставить ему удовольствие, поскольку мама в детстве учила меня никогда не перечить большим дядям.

Скашиваю глаза в направлении своей тачки. Мнимый раненый открывает дверцу со стороны Глории. На чистом английском он приказывает ей выходить, и она покорно подчиняется. Когда господин держит в руке артиллерию одиннадцатого калибра, то может отдавать свои приказы на любом языке — вы подчинитесь ему инстинктивно.