Страница 2 из 12
Развязкой всей этой истории стала моя ссылка в женскую академию мисс Бодикот, канадскую школу, где училась Харриет и где меня должны подготовить для какой-то старинной наследственной роли, о которой я до сих пор остаюсь в неведении.
«Тебе просто надо будет найти свой способ узнать, – сказала мне тетушка Фелисити. – Но со временем ты поймешь, что долг – лучший и мудрейший из учителей».
Я не вполне поняла, что она имеет в виду, но поскольку моя тетушка занимает довольно высокое положение в этом непонятно чем, спорить с ней не стоило.
«Это что-то вроде «Фирмы», верно? – спросила я. – Как называет себя королевская семья?»
«Что-то вроде, – ответила тетушка Фелисити, – но с той разницей, что члены королевской семьи могут отречься. А мы – нет».
Именно по настоянию тетушки Фелисити меня упаковали, словно сверток тряпья, и швырнули на судно, идущее в Канаду.
Конечно, возникли возражения по поводу того, что я поеду одна, особенно против были викарий и его жена. Потом ходили разговоры о том, чтобы отправить со мной в трансатлантическое путешествие Фели и ее жениха Дитера Шранца, но эту идею отбросили не только из-за неприличия, но и потому что положение Фели, органистки Святого Танкреда, считалось чрезвычайно важным.
Тогда свою кандидатуру предложила Синтия Ричардсон, жена викария. Хотя у нас с Синтией бывали взлеты и падения в отношениях, недавно мы стали близкими подругами – неожиданный поворот, в который я до конца не могу поверить. Без общества мужа Синтия светилась радостью, будто снова стала молодой девушкой. Викарий пришел бы в ужас от количества чая, который мы пролили на пол его кухни, заливаясь истерическим смехом.
Но увы, Синтию тоже отвергли. Как и Фели, она слишком важна, чтобы ее можно было отпустить. Без нее не будет ни церковного календаря, ни церковных бюллетеней, ни цветов на алтаре, ни домашних визитов, ни гильдии девочек-скаутов, ни выстиранного и отглаженного облачения священника, ни завтраков, обедов и ужинов для викария… список все удлинялся и удлинялся.
Я знала, что она разочарована. Синтия сказала мне об этом.
«Я бы с удовольствием побывала в Канаде, – объявила она. – В молодости мой отец работал сплавщиком бревен на реке Оттава. Вместо волшебных сказок он, бывало, рассказывал мне на ночь страшные истории об оборотнях в канадских лесах и о том, как на стремнинах острова Алюметт во время состязания, кто дольше удержится на плывущем бревне, он однажды окатил водой Оле Булла и Большого Жака Лярока – обоих в одно и то же утро. Я всегда надеялась, что однажды надену пару сапог лесоруба с шипами на подошвах и попробую сделать то же самое, – мечтательно добавила она. – Теперь, полагаю, у меня больше нет шансов».
Я чуть не заплакала, глядя, как она сидит за кухонным столом у себя дома, мысленно погрузившись в прошлое.
«Гильдия девочек-скаутов почти так же опасна», – весело сказала я в надежде подбодрить ее, но не думаю, что она меня услышала.
В тот же день тетушка Фелисити объявила, что проблема решена: из женской академии мисс Бодикот пришли сведения, что председатель общества попечителей академии, который проводит лето в Англии, в сентябре отправится домой. Он провел несколько дней на охоте с нашим соседом лордом Краусборо, и, по его словам, ему совсем нетрудно заехать к нам и забрать меня – как будто я пустая бутылка из-под молока.
Я всегда буду помнить день, когда он приехал в Букшоу в арендованном «бентли» – с опозданием на полтора часа, должна я заметить. Выскочил из машины и обежал ее, чтобы открыть дверцу для Дорси, царицы Савской, которая вылупилась из машины, словно аист из яйца, и встала в лучах сентябрьского солнечного света, моргая и делая вид, будто ее только что вывели из гипнотического транса. Она облачена в бирюзовое шелковое платье, голову прикрывал шарф в тон, а на губах – слишком яркая розовая помада. Надо ли добавлять что-то еще?
«О, Райерсон, – прокудахтала она, уставившись на наш фамильный дом. – Как оригинально. Такой старомодный упадок, все, как ты рассказывал».
Довольный собой Райерсон Рейнсмит в летнем костюме цвета остывшего кофе со свернувшимися сливками, осматривался, заткнув большие пальцы в карманы желтого жилета и похлопывая ладонями по своему обширному животу. Он напомнил мне куропатку.
Отец, появившийся в дверях, чтобы его приветствовать, вышел на гравиевую дорожку, и они обменялись рукопожатием.
«Полковник де Люс, полагаю, – сказал Рейнсмит с таким видом, будто решил загадку века. – Я бы хотел представить вас моей жене Дорси. Пожми руку сквайру, дорогая. Не каждый день выпадает такая возможность. – И наигранно засмеялся: – Ха-ха-ха. А это, должно быть, крошка Флавия».
Ну все, этот человек – покойник.
«Мистер Рейнсмит», – сказал он и сунул влажную ладонь мне прямо в лицо.
Однажды Доггер предупредил меня остерегаться людей, которые представляются «мистерами». Это вежливое обращение, сказал он, знак уважения, которое проявляют другие люди, но его никогда-никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя употреблять, говоря о себе.
Я проигнорировала протянутую руку.
«Здорово», – сказала я.
Отец застыл. Его глаза сузились. Я знала, что творится в этот момент в его голове.
Мой отец вырос в эпоху, когда джентльменов учили, что вежливость – это все и что единственный верный способ проиграть филистерам[3] – утратить самообладание и признать, что они тебя задели. Годы в японском лагере военнопленных отшлифовали его способность сохранять каменное спокойствие в ответ на оскорбления.
«Прошу, входите», – произнес он, указывая на парадную дверь.
Мне хотелось слегка стукнуть его и одновременно обнять. Гордость за родителей иногда принимает странные формы.
«Какой оригинальный вестибюль! – воскликнула Дорси Рейнсмит. Ее голос был резким, как вонь старого сыра, и слова неприятным эхом отразились от темных стен. – У нас были такие же проблемы с трескающимся лаком в нашей гостиной в Торонто, верно, Райерсон? Наш подручный Смизерс говорит, что это вызвано либо перегревом, либо переохлаждением».
«Или возрастом», – предположила я.
Отец пронзил меня ничего не выражающим взглядом, но я догадалась, что он хотел им сказать.
В гостиной Рейнсмиты без приглашения уселись в самые удобные кресла, тогда как отцу и мне пришлось устроиться на свободных стульях.
Через идеально выверенный промежуток времени появился Доггер, предложив чаю. Я заметила, что Рейнсмиты впечатлились.
«Благодарю, Доггер, – сказала я. – И пожалуйста, передай нашу благодарность миссис Мюллет».
Это была игра, в которой упражнялись мы с Доггером: игра, правила которой были настолько тонкими, что за пределами нашего узкого семейного круга никто не мог ничего уловить.
«Не за что, мисс Флавия, – ответствовал Доггер. – Нам доставляет удовольствие служить вам».
«Да, спасибо, Доггер», – сказал сбитый с толку Райерсон Рейнсмит, изо всех сил стараясь оставаться на плаву.
«И спасибо вашей миссис Мюллет», – добавила его жена.
Доггер изобразил в их адрес трехпроцентную улыбку и испарился, как он умеет.
Вскоре в гостиную пришли Даффи и Фели, изображая горечь утраты при мысли о моем отъезде. Со сводящей с ума вежливостью они обменялись несколькими репликами с Рейнсмитами и отчалили – одна к книжке, вторая к зеркалу.
Однако нет смысла ворошить пепел того тягостного дня.
Было решено, что Рейнсмиты будут моими компаньонами по пути в Канаду и доставят меня прямо к порогу женской академии мисс Бодикот.
«Компаньонами? – переспросила Даффи, когда они отбыли. – Цицеронами, скорее. Вот подходящее слово. Флавия и ее великое путешествие – подумать только! Надеюсь, ты это ценишь, везучая гусыня. Я бы отдала все на свете, чтобы оказаться на твоем месте».
Я швырнула в нее теннисной ракеткой, но промазала.
Плетясь по палубе корабля следом за Райерсоном Рейнсмитом, я скучала по Даффи. По крайней мере, Даффи – моя плоть и кровь и ей легко бросить вызов. Райерсон Рейнсмит, напротив, запомнит этот миг до конца своих дней. Будет рассказывать своим вонючим внукам, когда сам превратится в дрожащий пудинг в инвалидном кресле.
3
Филистер – человек с узким, ограниченным умственным кругозором и ханжеским поведением.