Царь-кукла

— Явно дореволюционная, — пробормотал Капралов, разъединил половинки и обнаружил в днище аккуратную дырку. — А где остальные?

— Откуда ж мне знать.

Капралов вернул куклу на стол.

— Елена Константиновна, его врач, сказала, что психоз может принимать разные формы и что это просто новая фабула бреда, — продолжил Леонид Сергеевич. — А теперь я перехожу к тому, из-за чего попросил вас прийти. Не знаю, как обычно сходят с ума, поэтому просто расскажу по порядку. Видите ли, постепенно я начал замечать, что этих матрешек стало в моей жизни как-то слишком много. И дело не в том, что говорит Денис. Сперва упоминания о них стали появляться на компьютере. Ладно, это можно списать на контекстную рекламу, потому что я действительно что-то про них искал. Но потом я стал слышать о них в коридорах Думы, от каких-то случайных людей, или где-то еще, ни с того ни с сего, например, на заседании комитета. Последняя капля — это когда про них стали говорить по телевизору. С какой такой стати? Главной новостью?!

У Капралова вырвался короткий смешок. Леонид Сергеевич удивленно дернул подбородком.

— Простите, — взмахнул рукой Капралов, — пожалуйста, продолжайте!

— В общем, рассудив здраво, я решил, что дело может быть совсем не в матрешках, а во мне. Вы можете оценить, что это? Паранойя? Галлюцинации?

Капралов заговорил своим самым профессиональным голосом. Он не мог сразу выдать вполне уже ясное для него заключение, для порядка требовалось собрать анамнез.

— А раньше что-либо похожее бывало? Что-то необычное, что вы могли бы сейчас расценить как некие симптомы? Например, в юности?

— Не могу припомнить. Бывали, конечно, всякие фантазии, но я всегда понимал, что сам их придумал.

— А ваши близкие что-то замечали?  Какие-то перемены?

— Говорят ли мне, что я схожу с ума? Да буквально каждый день!.. Слушайте, а возможно, что болезнь Дениса передалась мне?

— Да, теоретически возможно. Если б вы от него сильно эмоционально зависели. Но, думаю, это ложная тревога.

Леонид Сергеевич подался вперед, будто хотел получше рассмотреть произносимые собеседником слова.

— В общем, полагаю, никакого заболевания по моей части у вас нет, — резюмировал тот.

— Вы серьезно? Вы ведь даже не провели никаких тестов!

— Если будете так настаивать, то я и правда начну сомневаться, — улыбнулся Капралов.

— Но разве можно все понять только из моих слов?

— Нет, конечно. Главная заповедь психиатра — не верить больному и все проверять. Но тут дело в другом…

Капралов сделал паузу и хитро сощурился.

— Дело в том, что я тоже везде вижу этих матрешек!

— Как это? — озадаченно спросил Леонид Сергеевич.

— Очень просто. Меня они тоже преследуют. По телевизору, или, например, позавчера я стригся, и парикмахерша стала рассказывать про музей матрешек, куда она водила свою дочь. Потом, разумеется, я вижу их в каждом сувенирном ларьке. И уверяю вас, это началось до встречи с Денисом! Их действительно стало вокруг слишком много, согласен, но это не значит, что мы с вами сумасшедшие. Может, мода на них, не знаю!

Леонид Сергеевич помедлил, переваривая услышанное, и громко расхохотался. Он резко встал, дошел до противоположного конца кабинета и, промокая костяшкой пальца глаза, вернулся обратно в кресло.

— Это действительно смешно! — звонко произнес он. — Но вы уверены, что мы оба не можем…

— Уверен. Как вы это себе представляете?

— Да-да, конечно. Вы правы. И я тоже идиот!

— Прекратите! Вы не идиот. Ваш сын болен, но не нужно винить себя… Подозреваю, небольшой невроз присутствует, ничего странного, с вашим образом жизни и грандиозными планами… Но сейчас у половины какой-нибудь невроз. Если хотите, могу что-нибудь выписать. У вас как со сном?

— Нормально… Но постойте, ведь все равно должна быть какая-то причина…

— А с давлением? — не слушал Капралов. — Тоже? Вот и хорошо! На самом деле, нужно больше отдыхать, заниматься спортом и не забивать голову ерундой. Постарайтесь не фиксироваться на этом. Главное — не стесняйтесь выражать эмоции. В пределах разумного, конечно. Если за месяц не пройдет, я вам что-нибудь пропишу. Правда, выкиньте вы все это из головы!

— Хорошо! Понял! Постараюсь выкинуть из головы! Хотя наверняка у вас бывали истории и похлеще.

Леонид Сергеевич поднялся.

— Ну что ж!

Он сделал несколько шагов к двери. Капралов взял портфель и пошел следом.

— Если не трудно, скажите тогда в приемной, сколько я вам…

— Вы сошли с ума! — воскликнул Капралов строго, но Леонид Сергеевич юмора не оценил — его прощальную улыбку перекосило, а левое веко снова задергалось. Чтобы успокоить несостоявшегося пациента, психиатр торопливо продолжил: — Я с вас ничего не возьму! На всякий случай.

— Спасибо, Лука Романович! — снова расцвел Леонид Сергеевич, потянул ладонь из кармана брюк, но на полпути остановился. — Да, еще секунду.

Он подошел к столу и взял матрешку.

— Раз уж вы отказываетесь от денег, я подарю вам ее, — сказал он. — Пусть напоминает о нашей встрече.

4

Проход во двор типично московского грязно-голубого особняка с интересным адресом Малая Лубянка, 6 был совершенно свободен и потому привлекал внимание лишь не рассчитавших сил ночных пешеходов, уже в гулкой арке начинавших торопливо расстегивать ремни. Однако мало кому из них было суждено облегчиться за неприметным фасадом: не успевал страждущий пошире расставить ноги, как в спину ему ударял свет прожекторов, и неизвестно откуда появлялись двое мужчин в черной униформе. Большинство распоясавшихся на ходу запихивали обратно в штаны все, что успевало оказаться снаружи, и улепетывали, не дожидаясь их приближения. Самые медлительные, узнав от охраны, куда забрели, выбегали обратно на улицу, позабыв о приличиях.

По периметру глухого двора располагались пять незатейливых деревянных дверей. Все они вели в подразделения одного хорошо известного учреждения: здесь принимали посетителей, выдавали справки, сюда под предлогом допросов по несуществующим уголовным делам приглашали на смотрины потенциальных сотрудников. В этот двор шли все те, кого по разным причинам не хотели или не могли принять в большом доме напротив. Вывесок на дверях не было, но в них и не было нужды: даже пришедшие впервые быстро соображали, куда идти — двери различались по цветам.

Самыми популярными были синяя и зеленая — почти всегда к ним стояла очередь. В красную и желтую тоже входили довольно часто. И только дальняя, бордовая, казалось, не вела никуда: на гладкой поверхности ни замка, ни замочной скважины, ни смотрового глазка, одна лишь невзрачная ручка. Тем интересней было за эту ручку потянуть: бордовая деревяшка легко подавалась, обнаруживая за собой еще одну, уже настоящую дверь: стальную, с кодовым замком и видеокамерой. После звонка по домофону для некоторых открывалась и она, вооруженный прапорщик требовал документы и, не произнося больше ни слова, отводил посетителя в нужный кабинет. Какова бы ни была цель визита, в коридорах тот не встречал ни души.

Именно здесь на следующий день после знакомства Капралова с Шестаковым в небольшом почти свободном от мебели кабинете на втором этаже встретились двое: хрестоматийного вида широкоплечий блондин лет тридцати с квадратной челюстью и седовласый мужчина сильно за пятьдесят, больше похожий на американского шпиона, чем на русского разведчика. Молодой сидел за столом без пиджака, в белой рубашке, туго завернутые манжеты открывали мускулистые предплечья. Его гость был одет в элегантный темно-синий костюм и кожаные туфли на высоком каблуке. Несмотря на едва послеобеденный час, перед ними стояла уже сильно початая бутылка коньяка.

— Как я вам завидую, Михаил Африканыч! — говорил блондин своему визави, подперев подбородок ладонью. — Конечно, мы тоже делаем важное дело, но в ваше время были ориентиры, вы знали, ради чего это все. А что сейчас? — Он понизил голос, перейдя с баритона на бас. — Людей зомбируют, Михаил Африканыч! А в результате страдает страна! Такое впечатление, что это кому-то выгодно!