Там, где свобода…

— Здрасте-здрасте, — кивал Гилберт. — Здрасте.

Все в галерее «Истерн-едж» знали Гилберта. Звали его по имени. Люди были, кажется, рады его видеть.

— Где Рэнди? — спросила молодая стриженая женщина в маленьких очках.

Гилберт пожал плечами.

Он узнал ее голос. Этот голос звонил по телефону в квартиру Рэнди. Тайная жизнь Рэнди. Он отошел в сторону, пока Гилберт и женщина разговаривали. Большой прямоугольный зал. Высокие потолки. Просторное помещение с конторой на дальнем конце. На стенах висели картины.

— У тебя есть сигареты?

Женщина ответила, что сигареты есть, и пошла с Гилбертом за дверь. Может быть, эта дверь вела в другую комнату. В курилку. Или на улицу.

Он стал рассматривать картины. От вида красных и черных косых линий ему стало не по себе. Раны и завитки волос. Это было совсем не похоже на то, что он видел у Рэнди. Он двинулся дальше, аккуратно переступая и глядя на картины. Многие вещи никуда не годились. Он умел отличать. Он ничего об этом не знал, но понимал, что они дурные. Он чувствовал. Будто мазня подростков.

— Могу я вам помочь? — Молодая женщина вернулась. Шагала к нему через зал. Ее голос эхом отдавался в большом пространстве.

Он обернулся.

На ней была коричневая водолазка. Узкие черные джинсы. Щербина на одном из передних зубов.

Он вспомнил о Рут. Молодая женщина была совсем на нее не похожа. Но она заставила его вспомнить о Рут. Но не внешним сходством.

— Нет. Спасибо.

— Вы друг Рэнди.

У женщины нервно дергалось лицо. От неуверенности в себе. Или от травмы. Ее рот был слегка опущен с одного конца, но речь от этого не страдала. Инсульт, наверное. Не слишком ли она молода для инсульта? Потом он разглядел едва заметный след шрама.

Он рассматривал ее лицо. Она перевела взгляд на стену с картинами, осторожно потирая друг о друга кончики пальцев.

— Гилберт мне рассказывал, — сказала она и отчего-то опустила голову. Затем она снова посмотрела на него. — Где Рэнди?

— Я не знаю.

— Понятно. — Она вдруг рассердилась. Сложила руки на груди.

— Где тут его картины?

— Он умер? — спросила она с безумным выражением, наполнившим лицо болью. Она чуть не плакала. Ее немного повело набок.

Он фыркнул.

— Нет, он не умер.

— А зачем вы тогда пришли?

— Взглянуть на его картины.

— Они все проданы.

— Эй! — Гилберт, волоча ноги, торопился к ним с другого конца зала. Во весь дух. Прямо на них. Изо рта у него торчала сигарета. Дунув в нее, он вынимал ее и зажимал в пальцах, будто не понимал, что делает. — Пэтти.

Пэтти обернулась и посторонилась, чтобы Гилберт мог стать рядом. Она смотрела вниз, на деревянный пол.

— А я здесь курю.

Пэтти огляделась.

— Ничего.

Гилберт дунул в сигарету. Он дул и дул, но не вдыхал. Просто дымил.

Он взглянул на Пэтти, прятавшую глаза. Она шмыгнула носом. Сделала шаг назад. Она заставляла его нервничать. Он совсем ее не знал. Но она держалась так, будто он знал о ней все. Ему хотелось объяснить ей, что Рэнди ничего ему не рассказывал. О ней — ничего. Ни слова. Она была ему совершенно в новинку. Но это могло только навредить.

— Пошли. — Гилберт зашаркал к выходу. — Пока-пока. — У двери он кивнул двоим молодым рабочим, с виду напоминавшим живописцев-любителей.

— Он подождет на улице, — сказала Пэтти, взглянув на него темными глазами. Глазами, которые лезли внутрь. В него. В нее. Туда и сюда сразу. Чем глубже, тем лучше.

Он не понимал, что у нее на уме. Но он решил, что она может представлять опасность. Если не на людях, так за закрытой дверью точно. И уж конечно в постели. Тогда все выйдет наружу.

Взглянув в сторону двери, он увидел, как Гилберт выходит. Но в тот же миг он просунул голову обратно и издал вопль. И засмеялся. Наверное, раскатам своего голоса. Он снова завопил. Снова рассмеялся. И затем исчез.

Они должны обеспечивать его существование. Не так ли? Пособие. Имущество. Какая разница? Они ему должны. Все говорят, что они ему должны. Они у него в долгу. Выходя из учреждения, он разговаривал сам с собой. Почти вслух. Гилберт получал пособие. Он оставил его в квартире. Встал ни свет ни заря, чтобы улизнуть незаметно. Подними он шум, Гилберт бы проснулся. Звал бы его. Мигом прилип бы к нему. Стал бы допытываться, куда они сегодня идут.

Он дал показания. Они ходили с адвокатом давать показания. Его адвокат. Его личный телохранитель. Охрана. Следи за тем, что говоришь. Его показания вовсе не были показаниями. Он сказал, что ничего не видел. Совсем ничего. Был пьян в стельку. Он думал, что это, наверное, носорог, сказал он полицейским. В бар ворвался носорог. Он сказал так, зная, что это может дойти до Рэнди. Рэнди это понравится. Большой рог. Чем бы оно ни было, оно имело большой рог. Из полицейского участка он пошел в службу соцобеспечения. Прелесть, вот что он думал. Моя жизнь просто прелесть. Ну и слово — прелесть. Коррекция.

Он не хотел уходить из квартиры Рэнди. Работы для него не было. К жене он не хотел возвращаться. В тот дом. Чей это был дом? Кто его жена? Он по-прежнему не знал. Он видеть ее не мог. Жить к Рут он тоже не пойдет. Жить за ее счет не станет. Он не станет торчать у Рут без денег. Он не станет просить денег у адвоката. Он пойдет в мэрию и наймется рыть канавы для города, если на то пошло. Как раньше. Водопровод, канализация. Здоровая работа на свежем воздухе. Хорошие деньги. Но когда он пришел туда, ему отказали. Слишком стар. Или слишком опасен. Кто их разберет. В конторе сидели новые люди. Но все они его знали.

— Вы здесь раньше работали, — сказала женщина за столом. Молодая. Она указала на него ручкой. Затем постучала ею по столу. Как будто почитала за редкую удачу увидеть его. — Да, я слышала.

Социалка.

Прохожие обгоняли его, торопясь на обед в этот солнечный городской полдень. Он зашел в бар через три дома по Уолтер-стрит. Все дела на сегодня закончены. Его список посещений: полиция, социальная служба.

Ничего дурного в том, чтобы выпить пива на ланч. Других посетителей в баре не было. Чертовски хотелось пить. Как необычно выглядит бар при дневном свете. Сильный свет не позволяет забыться. Он выпил пиво. Бутылка была холодной. Дел больше не было. Разве это плохо? Просто замечательно. Свободный человек. Никаких обязательств. Скоро он будет регулярно получать пособие. Чек, выписанный на его имя. Станут доставлять по адресу Рэнди. Потекут денежки. Вот как просто. Обналичить чек в банке. Положить деньги в карман.

Он оглянулся. За окном ярко светило солнце. На улице. Разве жизнь не чертовски хороша? Он заказал еще пива. Выпил. Бармен ничего ему не сказал. Бармен читал газету, расстелив ее за стойкой. Не обращал внимания.

Он заказал еще. Только чтобы бармен пошевелился. Этого будет достаточно. Заставить его подняться на ноги. Вызвать реакцию. Движение. Второе пиво лучше пошло, чем первое. Отчего-то показалось вкуснее. Больше похоже на пищу, чем на питье. Может, еще одно? Нет, тогда его точно понесет. Он поставил пустой бокал на стойку. На дне осталась пена. И вышел на залитую солнцем улицу. На свежий воздух. Кому какое дело, чем он занят? Разве это имеет значение? Ему было плевать. В голове светило солнце. Его жизнь. Глаза привыкали к сиянию. Если ему плевать, то почему других должно заботить? Да пошло оно все.

Он подумал, не позвонить ли Рут. Отличный денек. Пикник у воды. На скале с видом на океан. Не жизнь, а прелесть. Ланч в корзинке. Но тут снова испортилось настроение. Вечно он вспомнит что-нибудь этакое. «Чертов дебил», — сказал он себе. Хотелось убивать. Не просто причинять боль, а убивать. Боли было бы мало. В таком он был настроении. Будто яд расползался по венам. Рэнди в клетке. Прохожие. Любой, кто проходил мимо и шел дальше. Любой из них сгодился бы. Он всех их ненавидел. Потому что каждый считал себя пупом земли. Они думали, что имеют значение. Они имеют значение. Только их жизни. Центр вселенной. Каждый из них. Напускал на себя важность. Имел отношение. Важная жизнь. Центр вселенной.