Беби из Голливуда

— Еду к тебе.

Ощущая свалившийся на меня груз, я возвращаюсь в столовую. Берю приканчивает камамбер.

— Что нового? — спрашивает он.

— А, так, ничего особенного… Болтовня Пинюша.

— Любит он болтать всякую чепуху, старый краб, — соглашается Толстяк и закатывается таким смехом, что дребезжат стекла, а Джимми начинает реветь.

Фелиция берет малыша на руки, чтобы успокоить. Он умолкает мгновенно.

Как все странно на свете… Через мой котелок проскакивает философская мысль, что вот это невинное создание оказалось причиной смерти человека…

Ему от роду всего несколько месяцев, а уже положено начало: на его личном счету первый труп.

Глава 17

Когда я заявляюсь на студию, съемки фильма «Последнее люмбаго в Париже» остановлены из-за того, что у главного оператора припадок истерии, а секретарша сломала ноготь, когда точила свой карандаш.

Пробираясь через лес погашенных прожекторов, я вдруг ощущаю энергичную руку, опустившуюся на воротник моего пиджака.

— Я смотрю, ты вошел во вкус, дорогой флик!

Мой милый Галиматье. На Бебере рубашка «сделано в США» с изображением захода солнца в пальмы.

— Ты замаскировался под плакат туристической фирмы, приглашающей провести очередной отпуск в Сахаре? — спрашиваю я.

— Помалкивай, это подарок красавчика Фреда.

— Выходит, секретарь обратил хозяина в свою веру?

— Нет, но он несказанно обрадовался реакции на мою публикацию в нашем капустном листке. Я написал, будто он способен вылакать целую бутылку бурбона на одном дыхании… Поскольку это чистая ложь, он воспринял как лесть.

У моего друга Галиматье очень довольный вид.

— Продвигается твое расследование? — спрашивает он с места в карьер.

— У тебя навязчивая идея, Бебер! Послушай-ка, я услышал от статистов, что миссис Лавми присутствует на съемках.

— Точно!

— Мне очень хочется, чтобы ты меня представил… Я видел ее фотографию — эта женщина в моем вкусе.

У него опять напряженный, колючий взгляд, достающий мне прямо до почек.

— Когда ты на меня так смотришь, — смеюсь я, — создается впечатление, что мне делают промывание желудка… Так возможно с ней познакомиться или как?

— Пошли. Красивая бестия!

Он ведет меня в уборную суперзвезды.

Из гримерной доносится страшный шум. Альбер без всякого стеснения открывает дверь, не утруждая себя стуком. У Лавми целая тусовка.

Фред с голым торсом возлежит на шкуре медведя. Американские журналисты весело чокаются за его здоровье под меланхоличным взглядом дражайшей супруги.

Из стереопроигрывателя струится мягкая джазовая мелодия в духе квартета «Золотые ворота».

— Хелло! — приветливо говорит Лавми.

Я, может быть, четверть от половины полного болвана, но похищенный малыш не имеет ни малейшего сходства со своим папочкой.

Фред раскован, счастлив за себя и за других… Он меня узнает, шутливо сует кулак мне под ребра и предлагает принять стаканчик.

Галиматье перешагивает через него и представляет меня смуглой красавице — жене Лав-ми. В ее венах бурлит мексиканская кровь. Она действительно красива, по-настоящему, чертовски. По сравнению с ней мисс Вселенная выглядит уборщицей из столовой для нищих.

Она поднимает свои длинные ресницы, и я принимаю прямо в тыкву взгляд потрясающе темных глаз, обалденно подходящих к ее смуглой матовой коже.

— Миссис Лавми, позвольте представить вам моего друга и коллегу, — говорит Галиматье.

Она делает усилие, чтобы улыбнуться, и спокойно произносит:

— Хелло!

Я тоже говорю «хелло!», чтобы не отставать от остальных.

— Вы тоже журналист? — спрашивает сама красота.

О, какой сюрприз! Она говорит по-французски практически без акцента.

— Да, — отвечаю я.

И выражаю свое удовольствие и удивление тем, что слышу от нее такую легкость в употреблении моего родного языка. Она рассказывает мне, что ее мать канадка, а она сама училась в Квебеке.

Это очень облегчает общение.

Галиматье поначалу стоит рядом с нами и напряженно слушает, однако, видя, что разговор не идет дальше банальностей, берет пустой стакан и наливает себе приличную дозу виски «Четыре розы».

— Мне бы очень хотелось написать ошеломляющую статью о вас одной, — говорю я. — Вас не очень затруднит, если мы немного прогуляемся на воздухе?

— Нет, не затруднит, но мне совсем не хочется, чтобы обо мне писали что бы то ни было…

— Но почему?

— Я ведь никто…

— Вы жена знаменитости.

— И вы считаете это большим достижением в жизни?

Бедняжка кажется разочарованной и потерявшей интерес ко всему на свете.

Я приглашаю ее последовать за мной. Естественно, Альбер тут же устремляется следом, предчувствуя сенсацию.

Мне приходится затормозить его на взлете.

— Послушай, Бебер, — говорю я ему с приветливой улыбкой, — вот уже десять лет ты пишешь гадости о своих современниках, и тебе удалось сохранить свою физиономию. Долго так продолжаться не может…

— Между прочим, не забудь, как ты познакомился с американцами! Я тебя представил, не так ли? — пытаясь не выдать своего возмущения, с дрожью в голосе произносит он.

— Стремись сеять добро, вернется с процентами!

Раздраженно пожав плечами, он возвращается, чтобы лакать виски с другими, а я спешу догнать миссис Лавми, ушедшую в конец коридора.

Не поверите, но я испытываю какую-то странную неловкость. Она из тех женщин, с которыми не знаешь, с какого бока идти на абордаж. Реакции могут оказаться совершенно непредвиденными.

— Вам нравится Франция? — спрашиваю я, чтобы хоть как-то начать разговор. Она качает головой.

— Если честно, меньше, чем я думала.

— Почему?

— Скорее дело не в вашей стране, а в состоянии моей души… Я переживаю не лучший период своей жизни, а поскольку сейчас мы во Франции, то в глубине моего сознания это связано и… Вы понимаете?

Она не производит впечатления дуры, что довольно редкое явление среди жен знаменитых актеров.

— Да, я понимаю, мадам Лавми.

Похоже, пора переходить к главной теме. Конечно, передо мной сразу окажется другая женщина — несчастная, замученная мать, страдающая за своего ребенка… Но только на дне ручьев находят золотые самородки…

— Поговорим о работе, — спохватываюсь я. — Так вот, мне хочется написать потрясающую статью, о которой никто даже не помышлял…

— Правда?

— Семейная жизнь известнейшей кинозвезды… Вы и ваш сын, мадам Лавми… С большим количеством иллюстраций… Что вы об этом думаете?

Когда смотришь на нее, на ее смуглую матовую кожу, невозможно себе представить, что она способна побледнеть, однако же способна.

Яркая, красивая женщина вдруг становится цвета потухшей золы. Она на миг закрывает глаза, будто для того, чтобы почерпнуть энергию и мужество в сумерках своей души. (Красиво, правда? Почему я до сих пор не академик? Что они там делают в Академии, вместо того чтобы присудить мне Гонкуровскую премию? Тужатся, напрягают мозги, снашивают очки, чтобы откопать самую сортирную книгу сезона! А нужно лишь снять трубку да позвонить, поскольку рядом с телефоном сидит талантливый малый, полный всяких мыслей и смешных образов, с потрясающим стилем и живым языком, способный закрутить умопомрачительный детективный сюжет! Но придет день, когда все признают мой гений, иначе нет никакой справедливости!)

Мне кажется, мадам Лавми сейчас хлопнется в обморок. Но нет, эта женщина с характером. Она вновь открывает свои красивые горящие глаза и принимает холодный облик истинной королевы.

— Да, действительно, хорошая идея, — говорит она. — Но меня не будет несколько дней. Давайте назначим встречу на следующую неделю.

— О нет, я обещал написать статью в свой журнал на завтра…

— Но это невозможно, я сейчас уезжаю. Короткая пауза. Подготовка. Вперед, в атаку!

— Хорошо, мадам Лавми… Тогда я напишу о мистере Лавми и сыне…

Если бы я был сапогом, сам бы себе двинул в зад. На этот раз ей необходимо опереться о стену.