Рассказы

Сон! Неправда! Тот старичок был совсем другим! Ужасно! Гувернанточка со страхом смотрела на него.

— Нет… нет… нет… — лепетала она, стараясь вырваться.

— Один маленький поцелуй. Один поцелуй! Что с вами? Всего лишь один поцелуй, милая маленькая фрейлен! Поцелуй!

Теперь его лицо было совсем близко. Она видела широко растянутые в улыбке губы, блестящие голубые глазки за стеклами очков.

— Никогда! Никогда! Как вы смеете?

Она вскочила, но он оказался проворнее, прижал ее к стене и сам прижался к ней всем своим сухим тельцем. Как безумная, она вертела головой из стороны в сторону, но он все же поцеловал ее в губы. В губы! Еще ни один человек не целовал ее в губы, кроме самых близких родственников.

Она бежала по улице до тех пор, пока не оказалась на широком проспекте с трамвайными путями, и бросилась прямо к полицейскому, похожему на заводную куклу, который стоял в самом центре.

— Фрейлен?

Ломая руки, она умоляла его.

— Главный вокзал… Там… там сейчас…

Он еще не успел оправиться от изумления, как девчушка в сбитой набок шляпке, рыдая, бросилась к трамваю. Она не видела ни полезших на лоб бровей кондуктора, ни пассажиров, не слышала, что говорит о ней hochwohlgebildete Dame[20] возмущенной подруге. Она раскачивалась из стороны в сторону, громко рыдала, зажимала себе рот руками и кричала:

— Ах! Ах!

— Девочка была у зубного врача, — сказала так, чтоб ее все слышали, толстая женщина, наверное, слишком глупая, чтобы не быть милосердной. — Na, sagen Sie’mal![21] Такая боль! У ребенка ни одного зуба не осталось!

Трамвай со скрежетом прокладывал себе дорогу в мире, населенном стариками с дергающимися коленками.

Когда юная гувернантка добралась наконец до отеля «Грюнвальд», тот же коридорный, который провожал ее утром в номер, стоял возле стола и протирал бокалы. При виде гувернанточки он вдруг ощутил себя значительной личностью. Он ждал ее вопроса и приготовил жестокий, но вежливый ответ.

— Да, фрейлен, дама приезжала. Я сказал ей, что вы здесь, но ушли с каким-то господином. Она спросила, не знаю ли я, когда вы были намерены вернуться, но я ничего не мог ей сказать. Она пошла к управляющему. — Он взял в руки бокал, посмотрел его на свет и принялся натирать кончиком фартука.

— …?

— Пардон, фрейлен? Ах, нет, фрейлен. Управляющий тоже ничего не мог ей сказать… ничего.

Он улыбнулся, делая вид, что очень занят бокалом, и покачал головой.

— Где сейчас эта дама? — спросила юная гувернантка. У нее так громко стучали зубы, что ей пришлось прикусить носовой платок.

— Откуда я знаю? — крикнул ей коридорный, потому что уже бежал встречать новых гостей. Сердце у него яростно колотилось о ребра, и в душе он хохотал так, как не хохотал ни разу в жизни. «Так ей и надо! Так и надо! — думал он. — Это ее научит». Он ловко вскинул чемодан на плечо — хоп! — словно был великаном, а чемодан всего лишь пушинкой, но из головы у него не выходили слова юной гувернантки: «Gehen Sie. Gehen Sie sofort. Мне! Мне уйти!» — кричал он про себя.

Комментарии

Прелюдия

Перевод М. Шерешевской

Для Лотти и Кези в коляске не осталось и дюйма свободного места. Когда Пэт посадил их сверху на вещи, девочки сразу стали скользить вниз. Бабушкины колени были заняты свертками, а Линда ни за что на свете не согласилась бы посадить ребенка не то что к себе на колени, но даже рядом с собой. Изабел необычайно важно восседала на козлах рядом с новым работником. Портпледы, вещевые мешки и корзины были свалены на дно коляски.

— Тут все абсолютно необходимое. Без этих вещей я ни секунды не могу обойтись, — сказала Линда Бернел дрожащим от усталости и волнения голосом.

Лотти и Кези в пальтишках, застегнутых на медные пуговицы с якорями, и в круглых матросских шапочках с лентами стояли на лужайке за калиткой, готовые ринуться в бой. Взявшись за руки, они смотрели круглыми торжественными глазами на «абсолютно необходимое» и на свою мать.

— Нет, нам все-таки придется оставить девочек здесь. Другого выхода нет. Придется их просто бросить, — сказала Линда Бернел. У нее вырвался странный, чуть слышный смешок. Она откинулась на стеганые кожаные подушки и закрыла глаза; ее губы вздрагивали от смеха. К счастью, в эту минуту на садовой дорожке появилась и вперевалочку заковыляла к коляске миссис Семюэль Джозефе; скрытая ставней, она уже некоторое время наблюдала эту сцену из своей гостиной.

— Бочему бы вам до вечера не осдавить дедей у меня, миссис Бернел? Они вболне могуд боехать с возчиком в фургоне, когда он приедед вечером. Ведь все эди вещи на дорожке доже надо одправить?

— Да, все, что вынесено из дому, — сказала Линда Бернел, указывая белой рукой на столы и стулья, стоявшие кверху ножками на лужайке перед домом. Какой у них нелепый вид! Или нужно всю эту мебель поставить как следует, или пусть Лотти и Кези тоже встанут вверх ногами. Ей ужасно захотелось сказать: «Встаньте на голову, дети, и ждите возчика». Эта мысль показалась ей такой очаровательно забавной, что она перестала слушать миссис Семюэль Джозефе.

Миссис Джозефе прислонилась своим жирным, скрипучим телом к калитке; ее большое лицо, похожее на желе, улыбалось.

— Не бесбокойтесь, миссис Бернел. Лоди и Кези попьют чаю вместе с моими дедьми, а босле я босажу их на бодводу.

Подумав, бабушка сказала:

— Да, конечно. Так будет лучше всего. Мы вам очень признательны, миссис Джозефе. Дети, скажите спасибо миссис Джозефе.

Два тихих голоса прощебетали:

— Спасибо, миссис Джозефе.

— И будьте умницами и… подойдите поближе. — Девочки подошли. — Не забудьте сказать миссис Джозефе, когда вы захотите…

— Не забудем, бабушка.

— Не бесбокойтесь, миссис Бернел.

В последний момент Кези выпустила руку Лотти и бросилась к коляске.

— Я хочу еще раз поцеловать бабушку на прощанье!

Но она опоздала. Коляска уже катила по дороге. Изабел чуть не лопалась от гордости, глядя сверху вниз на весь прочий мир. Линда Бернел в изнеможении откинулась назад, а бабушка шарила в своей черной шелковой сумке, набитой самыми удивительными вещами, которые она в последний момент засунула туда: она искала лекарство для дочери. Коляска все удалялась и удалялась, поблескивая в солнечном свете и золотой пыли. Вот она поднялась на вершину холма и скрылась за ним. Кези закусила губу, а Лотти, предусмотрительно отыскав носовой платок, заревела:

— Мама, бабушка!

Миссис Семюэль Джозефе прижала ее к себе, и Лотти почувствовала себя так, словно ее накрыли черной покрышкой для чайника, большой и теплой.

— Все будед хорошо, дедочка. Будь умницей. Бойдем, бойдем боиграть с дедьми.

Она обняла плачущую Лотти и повела с собой. Кези пошла сзади. Юбка миссис Джозефе была, как всегда, не застегнута, из разреза свешивались две длинные розовые корсетные тесемки. Кези скорчила гримасу…

Поднимаясь по лестнице, Лотти уже не плакала. Но ее распухшие глаза и нос пуговкой доставили великое удовольствие всем маленьким Джозефсам, которые сидели в детской на двух скамейках за длинным столом, покрытым клеенкой и уставленным огромными тарелками с хлебом и мясной подливкой. Посредине стояли, чуть дымясь, две коричневые кружки.

— Смотрите, она ревет!

— Ого! У нее совсем не видно глаз!

— Какой у нее смешной нос!

— Все лицо в красных пятнах!

Лотти имела подлинный успех. Она почувствовала это и просияла, застенчиво улыбаясь.

— Бойди сядь рядом с Зейди, цыбочка моя, — распорядилась миссис Семюэль Джозефе. — А ты, Кези, сядешь дам, рядом с Мозесом.

Мозес ухмыльнулся и, пока Кези усаживалась рядом с ним, потихоньку ущипнул ее. Но она сделала вид, что даже не заметила этого. Кези ненавидела мальчишек.

20

Высокообразованная дама (нем.)

21

Ну и ну! (нем.)