Страница 14 из 116
— И мебель-то у них гнутая, — заметила пани Сырова.
— Вы на них не обращайте внимания, — рассудил полицейский. — Вы люди приличные, они вам не чета. А что до этого… ежели он вздумает по вечерам играть на гармонике, дайте мне знать, я шума в доме не потерплю. Я найду управу на тех, кто нарушает порядок.
Полицейский сплюнул и ушел.
— Послушай, — сказал чиновник, слышавший этот разговор, — я терпеть не могу заглазных разговоров. Мне этот одноногий ничего плохого не сделал, я хочу быть со всеми в хороших отношениях, может, они порядочные люди.
— Но ведь я ничего такого не сказала? — защищалась жена.
— Ты сказала, что у них гнутая мебель, этого отрицать ты не можешь.
— А что в этом плохого?
— Я запрещаю тебе обращать внимание на чужую мебель. Начинается с мебели, а кончается бог знает чем, я все это знаю по опыту. У нас в суде уже тридцать лет длится тяжба между домовладельцем и жильцом. А началось все с того, что стороны повздорили из-за прислуги, которая не закрывала двери… Так вот оно обычно и случается.
— Слишком много рассуждаешь, — оборвала его жена, — лучше бы помог мне отодвинуть шкаф, удивляюсь, откуда взялось столько пыли?
— А-а-а, — застонал чиновник, потягиваясь, — опять что-то нужно. И что ты с этой вечной уборкой… А-а-а! Покоя нет.
Наконец, в квартиру на первом этаже вселился некий блондин. Его сорочку без воротничка украшала вышивка в славянском духе, на носу сидело пенсне. Блондин привел жену, пани с карими ласковыми глазами.
Он поклонился и сказал: — Я учитель средней школы Шолтыс, а это моя супруга.
Супруга улыбнулась и обнажила малиновые десны.
— Весна в этом году погожая, — произнес пан Шолтыс, — правда, снег иногда выпадал, но в апреле иначе и не бывает…
— Конечно, разумеется, — поддакнул чиновник.
— Главное, что наконец-то у нас есть крыша над головой. У нас было много хлопот с квартирой. Нам все время приходилось откладывать свадьбу. Теперь мы обзавелись квартирой, правда, стоило нам это немалых материальных жертв, мы долго раздумывали, пока нам не явился дед Гинек и не посоветовал снять без колебаний квартиру. Дед Гинек был в высшей степени разумный человек…
Учитель умолк, не зная в растерянности, что бы еще такое сказать… Ему ничего не приходило в голову, он откланялся и удалился в сопровождении своей половины.
— У них белая спальня, — сообщила жена после их ухода, — но не могу сказать, чтобы она мне уж очень понравилась. Кровати с резьбой, а это непрактично, потому что на резьбе оседает пыль.
— Ты опять? Ведь я тебя уже просил не обращать внимания на чужую мебель, — произнес чиновник, нахмурившись. — А ты все свое. О, Господи! Я уже предчувствую: неприятностей нам не миновать.
— Что он имел ввиду, говоря о деде Гинеке? — спустя некоторое время озабоченно спросил чиновник. — Якобы им явился дед Гинек… Не понимаю, что он хотел этим сказать…
— Ну, они посоветовались, — отозвалась жена, — посоветоваться всегда неплохо прежде чем выложить такие сумасшедшие деньги… Хотела бы я знать, сколько они дали полицейскому. Если меньше, чем мы, то, видимо, они не простачки.
Чиновник стоял на террасе без пальто, наслаждаясь весенним солнцем. Полицейский работал в саду. Он перелопачивал землю и таскал в коробе компост.
Увидев чиновника, он распрямился, отер со лба пот, лицо его расплылось в широкой улыбке.
— Ну вот, — произнес он с удовлетворением, — дом у меня полнехонек. Одной заботой меньше.
— А я-то думал, — удивился чиновник, — вы тоже будете жить здесь… Дом построили, а не переезжаете…
— Помилуйте, — отозвался полицейский, — разве по карману мне такое жилье? Я, голубчик, не могу себе позволить платить такие деньги за квартиру. К чему это приведет. Какое там…
Он нагнулся, чтобы выдрать корень, торчавший из земли. Комель с шумом осыпался.
— Моя домохозяйка тоже рассчитывала, что я от нее съеду, когда обзаведусь собственным домом. Но я поостерегусь… так она подала на меня жалобу. Такие нынче люди! Когда вы меня узнаете поближе, увидите — цены мне нет. Жалобу она на меня подала, но ничего не добилась, с квартиры я не съеду — и баста. Она мне: «Сами хотите платить за квартиру гроши, а с жильцов драть втридорога». Я ей: «А как же, любезная, нынче только так». Ох, язва! Но не на того напала. Котелок у меня варит.
— Иные люди не желают входить в положение другого, — сказал чиновник.
— Как аукнется, так и откликнется, — продолжал полицейский, — со мной можно только по-хорошему…
Он взвалил короб на спину и сказал: — Кто меня не знает, тот может подумать… Но я, голубчик, знаю, что почем, меня на мякине не проведешь…
И он отправился за компостом, исполненный самодовольства.
Чиновник еще немного постоял, а затем обошел дом, чтобы взглянуть на двор. Завидев его, Амина как-то чудно заскулила, вскочила и начала рваться на цепи.
— Хорошая, Амина, хо-ро-шая, а то как же, конечно, — нахваливал чиновник собаку, почесывая и поглаживая ее по шерстке.
Сучка от подобных почестей полностью утратила душевное равновесие, повалилась на спину и комично засучила всеми четырьмя.
— Умная собака, — похвалялся полицейский, который пришел во двор, чтобы наколоть дров, — она мне досталась от садовника. Хорошая будет сторожиха. — Амина, — повелительно крикнул он, — покажи пану, что ты умеешь. Дай лапу! Ну, что у говорю? Лапу!
Амина села на задние лапы, выпрямилась и, сморщив нос, замахала передними конечностями.
— Надо же, — удивился чиновник. — Кто ее этому научил?
— Никто, — гордо ответил полицейский. — Сама научилась. Понятливая собака, только что не говорит… Но придется ее отсюда убрать, поставлю конуру на террасе, а здесь будут клетки для кроликов.
— А где будет птица?
— Здесь же, во дворе.
— Гм… А жильцам хватит места для птицы?
— Как? — удивился полицейский. — Вы тоже хотите завести птицу? Это не выйдет!
— Но ведь… — смущенно возразил чиновник, — это записано в контракте…
— В контракте… Мало ли чего там записано, — ухмыльнулся полицейский, фамильярно ухватив жильца за пуговицу.
— Нельзя воспринимать это буквально. Я думал об этом и пришел к выводу, что так не пойдет. Птица, сударь, причина всех недоразумений и распрей в доме. Поверьте, я человек опытный. Птица заберется в сад, нашкодит там, и начнутся перепалки, крики. А я больше всего ненавижу раздоры в доме. Я за согласие в доме, за то, чтобы все друг другу уступали — вот это по мне… Остальные жильцы с этим согласны. Я им все растолковал — и они не хотят ни птицы, ни кроликов.
Чиновник слушал, опустив голову, и повторял: — Так, так, да только…
— Ну вот, видите, — с жаром воскликнул полицейский, — я был уверен, что мы с вами всегда поладим!
Он закурил сигарету и пошел в подвал за топором По дороге он говорил себе: «Птицу захотел! Ха-ха! Они на шею готовы сесть. Сказано „нет“ — и все тут, помалкивай и проваливай. Я здесь хозяин!»
Глава одиннадцатая
На окраину ворвалась весна. Склоны холмов покрылись густой зеленью. А на лужайках запестрели женские юбки — матери выносили детей понежиться на солнышке, подростки расстелили подстилки и с азартом дулись в карты. Старики выходили поразмяться и, покуривая трубки, вели неторопливые разговоры о былых временах, порицали нынешние порядки. В садах блестящие самочки дроздов издавали глубокие призывные звуки, напоминающие звуки гобоя. Повсюду царили гомон и оживление. Босоногие ребятишки, взявшись за руки, кружились и распевали неокрепшими голосами: «Мой пятнистый пёс остался дома, сторожит он скакуна гнедого…» По саду прохаживались сторожа, которых распирало сознание своей служебной значимости и ревностно следили за соблюдением порядка.
Подле деревянных домишек суетились люди. Они таскали воду от муниципальной колонки, поливали грядки и сосредоточенно копались в земле. Они обихаживали палисадники, искусно разбитые на каменистом склоне.