Страница 109 из 116
Вокруг них собрались зеваки, с наслаждением следившие за ходом дебатов. Толпа росла. Новые и новые люди подбегали, чтобы не пропустить спектакль.
— Документы! Документы! — передразнил бухгалтер. — Ясное дело… Других забот у нашей полиции нет. Зачем ей ловить убийц, куда легче отравлять жизнь порядочным гражданам!
— Это правда! — послышался голос из толпы.
Полицейский выпрямился.
— Кто сказал? — прогремел он. — Кто осмелился?
Никто не отозвался. Смерив толпу леденящим взглядом, полицейский заметил:
— У кого-то длинный язык. Не мешало бы его прикусить! Как бы не пришлось поплатиться!
Потом снова набросился на бухгалтера:
— Ну?
— Не советую вам так со мной разговаривать! — взбунтовался бухгалтер. — Перед вами не какой-нибудь уличный бродяга. У меня связи! Я мог бы уничтожить вас одним словом. Я обращусь к знакомому депутату. Просто безобразие!
— Это правда, — послышалось из толпы.
Полицейский сунул блокнот в карман и схватил Михелупа под руку.
— А теперь вы пойдете со мной! — Ну-ка, марш! Живо! Я вас проучу!
Очкастый гимназист испугался и заплакал. Маня завопила:
— Не трогайте папочку, я выцарапаю вам глаза, вы плохой!
— Что я сделал? — негодовал Михелуп. — Почему вы хотите забрать меня? Я же…
— Вы препятствовали действиям государственных органов. Оскорбление полиции. За это вы еще ответите! — пригрозил полицейский, дергая арестованного за руку.
Бухгалтер размахивал руками, обращаясь к толпе:
— Господа, будьте свидетелями, я ничего не сказал. Господа, вы видели, я ни в чем не виноват!
— Это правда! — послышалось из толпы.
Михелуп попросил крикнувшего выйти вперед и быть его свидетелем. Никто не отозвался.
Толпа росла, заполняя всю улицу. Развеселившиеся зеваки следовали за полицейским и правонарушителем. Люди покидали дома и присоединялись к процессии. Сорванцы скакали и гикали. Толпа восторженно гудела, высказывая вслед свои соображения.
Бухгалтер потерял шляпу и очки. Шофер поднял затоптанную, испачканную шляпу и нес ее за хозяином; очки погибли под ногами любопытных. Михелуп шагал с обнаженной головой, все перед ним плыло в тумане, рука полицейского крепко сжимала его плечо.
Он жалобно говорил:
— Но ведь я ничего не сделал… Едем, едем — и все в порядке. Ни до кого нам нет дела, ведем себя как положено… Пан инспектор, я бухгалтер Роберт Михелуп, живу в Карлине. Можете обо мне спросить кого угодно, каждый скажет только хорошее. Я не преступник, чтобы меня так вели. Что я такого сделал?
— Идите, идите, — строго отвечал полицейский. — У нас вам все скажут!
Дошли до участка, человек в форме с силой втолкнул арестованного в помещение. Там его, удрученного и растерянного, посадили на скамью. За ними вошел шофер, пригладил и очистил рукавом шляпу хозяина, надел ее бухгалтеру на голову, учтиво поклонился и сказал:
— Хозяин, сейчас я отвезу молодого пана и барышню домой. Нет ли для меня еще каких приказаний?
Михелуп закрыл глаза, всхлипнул и не ответил.
Шофер откашлялся в кулак и добавил:
— Извещу милостивую пани об этой неприятности и сразу же вернусь. Надеюсь, тем временем все выяснится…
Бухгалтер громко сморкался в носовой платок, предаваясь горю. Какой-то господин в форме накинулся на Маргана:
— Извольте убираться, приятель, или мы вас тоже задержим!
Молодой человек щелкнул каблуками, поклонился хозяину и вышел. На улице еще долго стояли группки любопытных, обсуждая происшествие.
Шофер отвез мотоцикл в Карлин и пришел к пани Михелуповой, чтобы рассказать, что произошло. Он встал перед этой дамой на вытяжку, учтиво откашлялся в кулак и произнес:
— Должен вам сообщить, милостивая пани, к сожалению, с хозяином случилась маленькая неприятность…
Пани Михелупова заломила руки и простонала:
— Что случилось? Говорите, пан Людвик! О, не мучьте меня… Он жив? Говорите же, говорите… Случилось несчастье? Он ранен? Отчего вы молчите? О, мое сердце предчувствует что-то ужасное! Я так и знала… весь день места себе не находила… Говорите, скорее говорите! Что случилось с моим супругом?
Она опустилась на стул и закрыла глаза.
Пан Людвик выждал, пока хозяйка замолчит, потом сказал:
— Ничего страшного не случилось, милостивая пани… Хозяина забрал полицейский, а потому он, очевидно, вовремя не придет ужинать…
Тут в комнату ворвалась Маня с горящими щеками и, захлебываясь, затараторила:
— Мама, мама! Папу схватил полицейский… Папа с ним подрался… потому что полицейский требовал штраф, а папа сердился… очень сердился и кричал… полицейский тоже кричал… я тоже кричала… полицейский взял его за руку и велел идти… а папа не хотел и сбил с него каску… папа бы его победил, он сильнее, но потом пришел еще один полицейский… и папа сдался… его посадили в кутузку, и он там сидит… Мама, пойдем, освободим папу… если нас будет двое, им не справиться… дадим полицейским как следует, они упадут, мы возьмем папу за руку и убежим… Слышишь, мама?
Пани Михелупова вскочила и накинулась на девочку:
— Кто тебе позволил так врываться? Не умеешь поздороваться? Странно ты себя ведешь! И это называется гимназистка! Мне стыдно за вас. И что у тебя за вид! Волосы, как у цыганки, — немедленно причешись, не желаю тебя видеть такой растрепой!
И обратилась к шоферу, который навытяжку стоял рядом; деликатное выражение его лица говорило, что он ничего не видит и не слышит.
Пани Михелупова зарыдала:
— Ах, мой супруг… вы видите, пан Людвик, что это за человек… Взрослый мужчина, а дерется с полицейским как уличный мальчишка! Какой позор! Что скажут о нас люди? Обо мне он не думает, этот бесчувственный, упрямый человек! Я так исстрадалась! Что мне с ним делать, пан Людвик?
Пан Людвик постарался не заметить ее вопроса, деликатно откашлялся в кулак и спросил мягким, плюшевым голосом:
— Прикажете, милостивая пани, съездить за хозяином?
— Да… Впрочем, нет! Оставьте его там… Я не желаю видеть этого грубого, невоспитанного человека! Пусть сгниет в тюрьме! Пусть не показывается мне на глаза… Я столько с ним натерпелась…
Шофер поднял брови в знак того, что не одобряет откровенность хозяев с персоналом, видит и не видит, слышит и не слышит, а главное — не хочет участвовать в семейных сценах.
— Немедленно его привезите! — вскричала пани Михелупова. — Я сама с ним поговорю! Не позволю себя компрометировать… Пусть сейчас же возвращается! Но я ему покажу, этому… ненормальному, этому хулигану.
Пан Людвик поклонился и прошептал:
— Слушаюсь, милостивая пани…
А в это время за паном Михелупом закрылись двери кутузки и в замке загромыхал ключ. Бухгалтер очутился в сером, безнадежно пустом помещении, где не было ничего, кроме двух нар. На одних сидел ремесленник, делавший перстни и кольца и схваченный полицейским при попытке продать провинциалу латунное кольцо как драгоценность. Другой сокамерник, низкорослый человечек с рыжей бородой, был посажен за нищенство. При задержании полиция отобрала у него черные очки и костыль.
Михелуп бросился к двери, колотил ее ногой и кулаками и плачущим голосом кричал:
— Пустите меня! Слышите? Что вы себе позволяете? Я ничего не сделал… Не хочу тут оставаться! Мне надо попасть домой! Завтра у меня в канцелярии много работы! Кто ее за меня сделает?
Нищий, уныло глядя на него, прохрипел:
— Не шумите зря, приятель, не имеет смысла.
— Как это возможно? — визгливо кричал бухгалтер. — Я тут по ошибке… я ничего не сделал…
— Говорю, это бессмысленно, — повторил нищий, — то, что вы тут по ошибке, никого не интересует…
— Это же недопустимо! Я этого так не оставлю! Я буду жаловаться!
— Садитесь и ведите себя тихо. Не старайтесь понапрасну. Подумаешь, посадят и снова выпустят. Обыкновенное дело.
Унылый голос нищего подействовал на Михелупа успокоительно. Он сел на нары и стал тупо смотреть перед собой.