Страница 10 из 11
Одинокая слеза скатилась по щеке. Черт возьми, я плачу? Я стоял, опираясь на колени в дорогущих белых джинсах, на которых оставались зеленые следы от травы, и обнимал могучую шею пса, зарываясь лицом к нему в короткую светлую шерсть.
Я не плакал давно. Класса с третьего. А учитывая мою сущность, и вовсе был сдержан на эмоции. А тут. Ну чисто беременная баба. И я рассмеялся хриплым, каркающим смехом, чувствуя, как с меня сползает негативная пелена, впитываясь в родную землю, помнящую еще мое рождение.
Хорошо-то как! Хорошо! Я встал, подняв руки кверху и улыбаясь солнцу. Так и простоял, пока меня не окликнула мама:
- Ну, чего застыл статуей самому себе? А ну в дом да руки мыть, с дороги-то. А тощий, ну что твоя доска. Эй, дед, глянь-кось, сына приехал.
Где-то в глубине дома послышался говор отца.
Я дома.
Меня здесь ждут всегда. И любят.
С этого дня я помнил и наслаждался каждым прожитым моментом.
Продал свои квартиры-дачи-машины.
Часто приезжал к родителям. Помочь или даже просто так. Уговорил сделать их ремонт, и они на два месяца перебрались ко мне, в город, вместе с Караем. Чёртова собака погрызла все мои кожаные модельные туфли, куда бы я их не прятал. Поэтому два месяца я ходил в шортах и сланцах, благо погода позволяла. Резиновые сланцы он не грыз.
Проехался с контролем по своим компаниям, наведя там порядок. Ворующих уволил, работающих повысил.
Повидался с Арсением Пантелеймоновичем. Поговорили мы тогда знатно. За тремя бутылочками коньяка да закусками в пол-стола. Благо, похмелье нас не берет. Бывший мой шеф стесняться не стал и после второй распитой бутылки объяснил мне, где и в чем проявлялось мое свинство. Было стыдно. Обещал исправиться.
За год до назначенного фениксами срока я задумался, что же делать с моим накопленным благосостоянием. В итоге, решил разделить все поровну между сестрой, племянниками и благотворительностью. Родителям открыл депозитный счет в нормальном банке, ухнул туда денег под проценты с условием, что с него можно снимать через год. Как раз за год набежит нормально.
Все. И нужно как-то объяснить свое исчезновение. Родителям по восемьдесят, они могут прожить еще с десяток лет и будут интересоваться судьбой сына.
Надо было с фениксами это обговорить. Во дурак. Все узнал, кроме самого главного. Ну ладно, думаю, в конце концов буду числиться пропавшим без вести. Это лучше, чем мертвым. Дает надежду. Маленькую, но все же. Яма 2,3*1*2 метров и деревянный гроб и того не обещает.
И за две недели до своего шестидесятилетия я ушел. Заявил, что чувствую признание свое в путешествиях, объявил о принятых мною решениях по части своего благосостояния, попрощался со всеми, "на всякий пожарный" - сказал я. И ушел.
Как и сорок лет назад заказал билет в Тунис. По приезду позвонил Хамиду и был безмерно удивлен, когда тот ответил. Английский к тому времени знали вполне сносно и он, и я, поэтому говорили свободно. "А, это тот сумасшедший русский!" - вспомнил меня Хамид. - "Я так и знал, что встречу тебя еще раз!"
Да, встретишь. И проводишь.
В последний раз.
Хамид изменился мало. Казалось, только седины прибавилось в волосах, да борода отросла подлиннее. А так - все та же крепкая сухощавая фигура, умные глаза и улыбчивый рот.
Когда мы дошли до того места, с которого мне нужно было считать шаги по сторонам света, Хамид спросил, через сколько меня ждать.
"Не нужно ждать. Я не... - хотел сказать, что не вернусь. - Не знаю, когда вернусь."
На том и разошлись, попрощавшись.
И я пошел навстречу своей судьбе.
***
С той стороны меня встречали знакомые все люди. Птах и мои телохранители. Я улыбнулся и обрадовался им, как родным.
Их лица, до того момента мрачноватые, тоже просветлели. Думали, что я не приду? Так это глупо. Сгореть ведь придется все равно, так уж лучше тут, у знающих людей. То есть, фениксов.
И мы двинулись в сторону замка, разговаривая, словно старые знакомые.
Та же комната. Одежда на кровати. Готовый ужин. Почти как дома. Почти привычно.
На мой день рождения к полудню мы пошли в храм. Людей в этот раз было больше, чем тогда. Ой, то есть, фениксов. Все время забываю.
На небе, кстати, сгущались тучки, а вдалеке сверкали молнии.
- Что мне делать? - Спросил я почему-то шепотом.
- Ничего. Просто стоим и ждем. Феникс зародился в полдень. В полдень же и... - Птах замялся. - Возродится.
Я уверен, что он хотел сказать "сгоришь". Но раздумывать стало некогда, потому что огонь в чаше вдруг взвился столпом пламени чуть ли не до потолка.
Фениксы разбились на кучки и рьяно принялись обсуждать случившееся, я так понял, из ряда вон выходящее, событие.
- Что-то пошло не так? - Спросил я у стоящего рядом Птаха, почти единственного, кто не запаниковал.
- Огонь ведет себя не так, как обычно.
- А как было обычно?
- Все просто: в полдень циорни возгорался. И все. Потом, когда огонь спадал, в его прахе лежало крупное яйцо, которое складывали в чашу с первозданным огнем, и через три дня из него вылетал феникс. Когда он остывал, то мог превращался в человеческое дитя.
И тут до меня дошло.