Потери

– …Да я тебе верно говорю: он весь вечер с тебя глаз не сводил. Причем ТА-АК смотрел!..

– Как?

– Сама знаешь как. Чай, не девочка. О! Вот, кстати, и чаек подоспел…

Непосредственные участницы сего диалога дружили давно, еще со времени поступления на курсы при РИИИ[15], хотя все эти годы редко сходились во взглядах даже по такому ничтожному вопросу, как оформление стенгазеты. Спорили они вечно, но, как ни странно, это обстоятельство их не ссорило. И, что еще более странно, напротив, словно бы еще сильнее сближало.

В отличие от довольно рано вышедшей замуж тихони и домоседки Елены, Самарина двигалась по жизни легко и стремительно, руководствуясь принципом «женщина захочет – мертвый захохочет». Сменив за несколько лет несколько мужей, лишь к двадцати восьми годам Людмила слегка остепенилась, некстати залетев от тогда еще бригадира фабричных складских грузчиков Самарина, с коим сошлась на почве взаимного интереса к новинкам текстильной промышленности. Остепенилась, но все же не настолько, чтобы перестать заводить, пускай и не с прежней частотой, легкомысленные знакомства и интрижки. Самарина ощущала свое предназначение в том, чтобы в первую очередь быть Женщиной. И только потом, в порядке убывания, – матерью, женой, искусствоведом и советским гражданином. К слову, те же приоритеты у Елены были отранжированы в совершенно ином порядке.

В общем, эти двое являли собой классическое схождение «воды и пламени» – только в нечасто встречающемся женском варианте. При всем при том Людмила была единственной настоящей подругой Елены, и только она единственная знала обо всех ее проблемах и переживаниях.

Забавно, но даже дочери у подруг родились в один год, с разницей всего в пару месяцев и с разницей в именах всего в паре букв (Оля и Лёля). Первенцу Алексеевой, Юрке, тетя Люся приходилось крестной. Досадно только, что совершить схожее крестное алаверды в отношении маленькой Лёлечки строго-настрого запретил Самарин. Болезненно радеющий за чистоту партийной анкеты и фабричной карьеры.

– …Да ну тебя, Люська. Глупости говоришь.

– А оно, которое «это самое», как раз с глупостей и начинается. У замужних-то баб, – со знанием дела заявила Самарина, разливая чай по стаканам. – С умного-то с нами другое приключается. Втрескался в тебя Володя. Вот как пить дать! И, в общем-то, я его понимаю.

– Чего ты понимаешь?

– Кабы уродилась мужиком, я бы в тебя, Ленка, тоже влюбилась. В такую разумницу и раскрасавицу.

– Та-ак… Мы свалились в откровенную неприкрытую лесть. А ну-ка, признавайся, лиса Люся, ты это к чему клонишь? Никак снова собралась удрать с работы?

– Э-эх, и ничего-то от нее не скроешь. Да я всего на часик хотела отпроситься. Женькин товарищ из ДЛТ[16] позвонил. Корольков, помнишь?

– Не помню.

– Да ты что? Леонид Олегович, завсекцией? У нас еще в 1938-м с ним роман скорострельный закрутился?

– Если я буду помнить все твои романы, Люська, ни на что другое в памяти места уже не останется.

– Бе-бе-бе! Очень смешно! Короче, Корольков по секрету рассказал, что у них сегодня, после двенадцати, чулки фильдеперсовые должны выкинуть. Так я хочу пораньше пойти, очередь занять. Прикроешь?

– Ладно уж, беги. Хотя чует мое сердце, в ДЛТ одним часиком не обойдется.

– Я и на твою долю возьму. Тебе, в свете последних событий, фильдеперс очень даже пригодится.

– Опять начинаешь? – нахмурилась Елена.

– А что я такого сказала? Я ничего. Просто учишь тебя, учишь, а все без толку.

– Что-что ты делаешь?

– А то! Хотя бы изредка, Ленка, но и о себе подумать не грех. Если хочешь знать, легкий флирт женщине еще никогда не мешал. Напротив – исключительно на пользу.

– Угу. Разве что твоему доктору Шнеерзону или как там его? На пользу? – не удержалась от язвительного укола Елена.

Однако Людмила ничуть не обиделась, а лишь снисходительно пожала плечами:

– Да. И от подобных случайностей наш брат, баба, к сожалению, не застрахована. Но в свете последних достижений отечественной медицины по части средств предохранения…

– Люська, кончай! Противно слушать.

– Противно как раз другое.

– И что же?

– А то, что, при твоем пуританском образе жизни, еще два-три года – и ты превратишься в музейную селедку. У которой на уме одна только семья да художники-передвижники. Сплошь безрыбье, короче.

– Ну знаешь!

– Нет, я, разумеется, ничего не имею против твоего Алексеева. Севка – мужик работящий, неконфликтный, тихий. Опять же – тебя обожает, да и дети от него без ума. Но вот скажи, только честно, когда у вас последний раз было?

А вот ЭТУ тему Елена не желала обсуждать даже с лучшей подругой.

– Ты хочешь, чтобы мы сейчас поссорились?

– Так я и думала. Неужели, Ленка, тебе самой ни разу не хотелось попробовать чего-то иного? Так, исключительно разнообразия и сравнения ради?

– Люська! Шла бы ты уже? В ДЛТ!

– Да пожалуйста. Если ты так настаиваешь…

– Ах, так это, оказывается, я настаиваю?

– Всё-всё-всё… Молчу-молчу-молчу… – Самарина допила чай, схватилась за кошелек и контрольно пересчитала наличность. – Думаю, хватит. Если что, перехвачу у Королькова, пусть только попробует не дать. Всё, Ленка, я побежала.

– И не долго, пожалуйста! – тоном строгой учительницы напутствовала подругу Елена. – Пал Палыч и без того на тебя зуб точит.

– Если что, соври этому лысому зануде, что я пошла в Публичку. Чтобы… э-э-э… короче, по поводу атрибуции последних поступлений…

После разговора с подругой настроение у Елены резко упало, так как многое из того, что минутами ранее внушала ей Самарина, было чистой правдой. К примеру, вчерашние восхищенные взгляды приведенного крестным гостя Елена, безусловно, заметила. Заметила и оценила.

Она и в самом деле соскучилась, да что там – истосковалась по комплиментам, по состоянию легкой влюбленности, по мужскому вниманию. В конце концов, двое детей – это не повод перестать ощущать себя молодой. Особенно когда тебе вот-вот стукнет всего-то (или все-таки уже?) тридцать четыре. Когда ты, если доверять зеркалу, по-прежнему красива, пускай и особой, взрослой красотой. Когда у тебя угрюмый, скупой на нежные слова и на мужскую ласку супруг-инвалид, что старше тебя на десять лет. Супруг, за которого она, Елена, некогда вышла замуж в знак благодарности за все то, что Алексеев сделал для семьи презираемых победившим классом «их благородий» Кашубских. По большому счету, исключительно стараниями Всеволода все они, включая проживающую ныне в Швеции сестру, умудрились выжить в те голодные и страшные первые постреволюционные годы.

Но то случилось настолько давно, что уже могло числиться по разряду «неправды». Нынешняя же жизнь искусствоведа Алексеевой протекала монотонно и заунывно и более всего походила на регламентное течение обязательного к посещению профсоюзного собрания. Тянется, тянется нечто липкое, тягучее и бубнящее, обволакивая и убаюкивая. А коли сделаешь над собой усилие, прогонишь морок да очнешься ненадолго, так и не вспомнишь: «А про что, собственно, кино-то?» Вроде бы ты в этом фильме и главное действующее лицо, да только никакого мало-мальски от тебя зависящего действия в нем не происходит. Так, катится что-то куда-то само по себе колесом, а ты, словно та белка, сидишь в оном. Покрутился – задремал, очнулся – еще немного повертелся и – обратно в лёжку.

Самое обидное, что Самарина в наблюдениях и оценках своих не ошиблась: с некоторых пор Елена и в самом деле перестала ощущать себя Женщиной. И близких интимных отношений со Всеволодом у нее и в самом деле не было примерно… Даже и не вспомнить с ходу – сколько месяцев кряду. Но, в отличие от Люськи, которую всегда окружали поклонники, любовников Елена не имела и даже не помышляла о них. Нет, она не была ханжой, но ложиться в постель с чужим мужчиной просто так, «для здоровья», считала пошлым, а влюбляться столь безоглядно и часто, как делала это Самарина, не получалось.

15

РИИИ – Российский (с 1925 года – Государственный) институт истории искусств.

16

ДЛТ – Дом ленинградской торговли.