Предания о самураях

Глава 4

Доблестные воины Огури: братья Танабэ, Мито-но Катаро, братья Гото

Шел 21 год периода Оэй (1414), и Кодзиро Сукэсигэ в скором времени должно было исполниться 19 лет. В его жизни наметились перемены. С момента смерти Хацусэ прошло приличное время, Мицусигэ взял к себе в постель одну из служанок ясики – женщину по имени Фудзинами, приходившуюся дочерью рыбаку из префектуры Миура. Раньше она нянчила Кодзиро. Она была 35 лет от роду, привлекательной внешности, а главной рекомендацией для старого даймё служила скорее привычка к ней, чем высокий уровень ее навыков. Как бы там ни было, на склоне лет он очень постарался, и эта кобылка принесла ему сына. Ничего нового нет в том, что дитя стало объектом обожания престарелого отца. Фудзинами очень надеялась на то, что ей удастся добиться передачи дома Огури в наследство Мантё, даже если придется пожертвовать жизнью Сукэсигэ. В это время «честные» средства присутствовали только в ее воображении. Своей первой целью она ставила удаление Сукэсигэ из Камакуры с отправкой его в места возникновения смуты. И судьба проявила к ней благосклонность. На заре правления Мотиудзи K° на должность сицудзи (первого министра) назначили Уэсуги Удзинори из клана Инукакэ, пользовавшегося большим влиянием рода. Он располагал покровительством сёгуна Мицуканэ, который послал его на север помогать в подавлении восстания Масамунэ против канрё Осю – Асикаги Мицунао. Удзинори подвергся крепкой трепке, и Мицуканэ, чтобы вызволить его из сложной ситуации, пришлось отправить второе войско. Теперь удача была на стороне Удзинори, а численный перевес – против Масамунэ. Последний потерпел поражение и погиб. Удзинори вернулся в ореоле победителя, который тщательно берег, стараясь не заниматься рискованными предприятиями. Норисада скончался в одиннадцатом месяце 18 года периода Оэй (ноябре – декабре 1411 года), и его сменил Удзинори, приходившийся сыном Томомунэ, побрившего голову (Нюдо) и ставшего священнослужителем, а также практически одновременно сицудзи под именем Дзэнсю. Инукакэ Уэсуги тем самым поменялся с другим кланом рода, и им стал протеже Удзинори, положение которого казалось им прочным за счет поддержки со стороны их западных родственников. При этом не брался в расчет переменчивый нрав Удзинори. Он состоял на службе сицудзи уже на протяжении нескольких лет, когда от его родственников из семейного центра в Хитати пришли известия, вызвавшие у него ярость. Так получилось, что один из самураев дома по имени Косибата Рокуро Нобутика обидел наместника (кокуси). Об этом доложили в Камакуру, и его вотчину конфисковали. До Удзинори сведения о свершившейся хозяйственной операции дошли на пути в Хитати. Он поспешил во дворец, чтобы опротестовать ее перед Мотиудзи, причем беседа сложилась так, будто сёгун выступал в качестве главного министра, а Нюдо – в роли сёгуна. Мотиудзи очень скоро утратил симпатию к своему бывшему наставнику, философу и приятелю. И теперь желал от него избавиться. Между ними стало разгораться все обостряющееся скрытое соперничество. В семье Уэсуги в целом поддерживали своего представителя в надежде на его укрепляющееся влияние и симпатии со стороны правителей Иссики. Вопрос, однако, заключался в том, насколько долго сёгун готов терпеть проявления язвительного характера главного министра и его постоянные возражения по любому поводу. Представители ветви Яманоути – Огигаяцу совсем не собирались жертвовать семейными интересами из-за откровенно дурного характера Инукакэ Нюдо. Более того, они рассчитывали извлечь для себя выгоду из его отставки, когда до нее дойдет дело. Тем временем Нюдо Дзэнсю и брат сёгуна Ёсимоти в Киото Дайнагон Минамото Ёсицугу одновременно плели сети широкого заговора, который к тому времени практически созрел. Огури из Хитати поддерживали тесные связи с Инукакэ Уэсу ги. Складывавшаяся ситуация была Мицусигэ совсем не по душе, но в любой борьбе при равных прочих условиях он служил вассалом дома Инукакэ. Когда дела потребовали заняться ими в Хитати, сославшись на возраст и усталость, он вместо себя послал своего сына Сукэсигэ, чтобы тот выступил в качестве ханван-дая (вице-ханвана).[15]

Его задача якобы состояла в подавлении банд грабителей, терзавших народ провинции; на самом же деле он должен был давать оперативные ответы на запросы самураев Огури по указанию их господина.

Таким образом, Сукэсигэ отправился в Хитати в сопровождении каро дома, весьма талантливого и проницательного человека по имени Танабэ Хэитаю с его двумя сыновьями – Хэирукуро Нагахидэ и Хэихатиро Нагатамэ. О первом из этих храбрецов мы поподробнее расскажем чуть позже. Просто упомянем тот факт, что Сукэсигэ они могли сопровождать на всем протяжении пути через равнину Мусаси до Симосы, вдоль берегов Сакурагавы (Цукубагавы), когда он преодолевал склоны этих знаменитых гор, пока не добрался до своего родного города и замка Огури, расположенного у подножия гор Западной Хитати. Он как раз готовился напасть на банды грабителей, когда ему рассказали такую вот легенду.

После истребления дома Сатакэ и роспуска его самураев Мито-но Косукэ, служивший каро, отказался прекратить поиск своей дамы, так как решил посвятить этому весь остаток своей жизни, пока не иссякнет последняя надежда на успех. Но ему пришлось переехать к Хираи в провинцию Симоцукэ (позже уезд Сицуга на реке Наганогаве недалеко от Тотиги). Теперь он находился слишком далеко от усадьбы своего господина в Хитати, и к тому же за ним непрестанно вели слежку самураи Иссики, обосновавшиеся в этой вотчине и уделявшие должное внимание любым поползновениям этого ронина истребленного дома. Вместе с ним жили его сын Котаро-но Тамэхиса, а также два его племянника – Гото Хёсукэ Сукэтака и Дайхатиро Такацуги. Котаро едва исполнилось 20 лет, Дайхатиро было 22 года, а Хёсукэ, которому позже было суждено стать каро при Огури Сукэсигэ, уже стукнуло 26 лет. Молодые люди отличались большими успехами в воинском искусстве, особенно на скаковом круге и в школе фехтования. При Удзимицу и Мицуканэ возможностей для активной службы на поле брани в Камакуре возникало маловато. У Косукэ сложился быт как у земледельца госи (дворянина, занимающегося сельским хозяйством), а трое молодых людей сходили за его сыновей.

Однажды они решили с утра отправиться на охоту. Подножие гор Симоцукэ находилось совсем рядом, и эти трое в скором времени углубились в лес. Их, однако, преследовал сам злой рок неудачи. День клонился к закату, а забавы, раньше приносившей только радость, как-то никак не получалось. Ни малейшего признака живого существа заметить не удавалось. Время приближалось к трем часам дня, и поздней осенью темнело рано. Первым с разумным предложением выступил Мито-но Котаро. «Нам придется возвращаться с пустыми руками, и над нами будут потешаться. Давайте-ка хотя бы прочешем как можно большее пространство. Я мог бы пойти прямо к долине. Наш Котаро пойдет в западном направлении в обход горы. Таким образом, будем надеяться на то, что кому-то из нас все-таки повезет или нам удастся подыграть друг другу». На том юноши и порешили. Пожелав друг другу удачи, они разошлись, и братья Гото отправились вверх по долине. Мито-но Котаро развернулся, чтобы начать подъем на гору и перейти в соседнюю долину, пролегавшую западнее. Восхождение прошло, что называется, с подъемом. Зато спуск с противоположной стороны грозил катастрофой. Наступив на покрывало из сухих листьев, разбросанное среди поросли кустарника и прочего лесного мусора в виде камней, лишайника, палок, обманчиво успокаивающих взгляд, Котаро провалился в глубокую яму. Ошарашенный после падения, он взглянул вверх и увидел где-то далеко свет. Выбравшись из мусора и камней, свалившихся вместе с ним, он попытался определиться с тем, что окружало его в яме. Даже с помощью лука он не мог дотянуться до перекрытия принявшей его полости в горной породе. Дело приняло самый скверный оборот! Понятно, что, не имея крыльев, он не мог выбраться тем же путем, которым сюда попал. Он находился в середине дикого леса, куда селяне заходили редко, разве что забредали во время охоты. Ждать помощи с этой стороны вряд ли стоило. Рассчитывать оставалось только на свои собственные силы. И особой радости все это не обещало. Увы! Ему грозило стать нуси (злым духом) этого места, никто не помолится на помин его души, кроме зайцев и медведей, но они уже знали, что его следует избегать. На самом деле судьба могла бы отнестись к нему благосклоннее. Сто лет спустя, быть может, потомки найдут его выбеленные кости и ржавый меч, объявят О-Ана Сама объектом поклонения и отправления религиозного культа в большом храме. Но к тому времени его печальный дух прекратит свое существование из-за отсутствия пропитания. Но что это там за свет, дающий возможность рассмотреть грустное окружающее пространство?

15

Должность ханвана, говоря точнее, считается судейской. В древние времена этот высокопоставленный чиновник непосредственно представлял правителя, исполняя его судебные функции. Но, как и в случае с сёгуном, его власть к тому же распространялась на исполнительную сферу – как в Европе Средневековья, будь то при короле или вельможе. Сегодня глава исполнительной власти определяет судебную политику в Японии и вмешивается в ее отправление, однако полномочия ханвана ограничиваются судом общего права. Кокуси служил императорским чиновником, а сюго – военным комендантом. К указанному времени полномочия кокуси по большому счету отменили.