Страница 23 из 26
— Расскажите, как встретила?
— Увидела меня, встала — только слёзы бегут по щекам. И не было такого ветра, который сумел бы их высушить. Взял я её за руки и лишился речи, без гиперболы, а физически не мог сказать ни слова. Да и что было говорить! Валя поехала со мной, ничего не спрашивая и ничего не требуя. Мать у неё к этому времени уже умерла. Приехала сюда… А что делать? По паспорту она Ватунская, в паспорте штамп о браке. Снял я ей комнату. Но ведь надо прописываться, надо работать. Фамилия у меня довольно редкая. А меня уже в городе знали, я по телевизору не раз выступал. Обязательно дошло бы до моей новой жены и до комбината. Выхода не было.
— Выход был, — буркнул Рябинин.
— Конечно, — сразу согласился Ватунский. — Признаться, что я двоеженец, понести наказание, развестись со второй женой и так далее. Но это значило…
— Что? — спросил Рябинин и понял: сейчас инженер скажет главное.
— Всё! Истрёпано моё имя, испорчена карьера, летит к чертям всякая перспектива. А ведь я в кадровом резерве министерства, я уже кандидат в начальники главка, не говоря о директорстве на заводе. На этом уровне особенно строго судят о моральных качествах человека, смотрят на семейное положение. Да и как я мог?… Мне дали квартиру, на моей свадьбе был директор комбината, и вдруг… Вот и получилось, что нет у меня выхода, не мог я пойти на позор. И ни Валю не мог бросить, ни карьеру. Тогда я вот что сделал; валялся у меня в столе паспорт какой-то Новиковой, которая сбежала на север, бросив работу и документы. Я переклеил карточку, и Валя стала Новиковой. Пока, на время. Валю-то еле уговорил. Вот так, пока-пока — прошёл месяц, и вот уже год прошёл. Всё хотел что-нибудь предпринять, но… А потом вот что случилось: моя жена-красавица убирала в квартире и в старой книге нашла мой потерянный паспорт со штампом о браке. Это раз. Два — узнала про Валю, видимо её мать постаралась. Но они не знали, что это одно и то же лицо. Жена хотела рубануть разом, вторая жена, но потом сообразила, что карьеру-то мне испортит, но и меня потеряет. Возник компромисс: она молчит, я имею любовницу, а она формально остаётся женой главного инженера. Ей очень хотелось быть женой главного инженера. Но пошли скандалы, ссоры, шантаж. И в тот день вспыхнул скандал… Она решила звонить в райком, сказала, что хватит с неё. И тут мои нервы сдали… Дальше вы знаете. Такова схема моих ошибок, только схема, а сами ошибки сложнее и глубже…
— Есть такие ошибки, которые человек не имеет права совершать, как, скажем, предавать Родину.
Ватунский заметно вздрогнул.
— Решили ударить лежачего?
— Извините, — буркнул Рябинин. — Вырвалось.
— Сам понимаю, не те это ошибки. Убил человека… Помните, я сказал вам на кухне, что не жалею её? Это не так.
— Я и не поверил. Да-а, целый букет статей: неосторожное убийство, сокрытие регистрации брака и подделка документа.
— Но букет-то всё на одной почве. Из-за одной ошибки.
Рябинин тоже об этом подумал: не люби Ватунский свою первую жену — не было бы никаких преступлений. Впрочем, не люби он сильно карьеру — тоже не было бы. А не свяжись с красавицей — не было бы этой истории. Разруби он узел сразу, как только всё понял, — тоже ведь не было бы…
— Смотря что считать почвой, — вздохнул Рябинин.
— Суд будет?
— Да, должен быть суд.
— И меня посадят?
— Не знаю. Думаю, что нет, — искренне сказал Рябинин человеку, который убил женщину и предал любовь.
— Сергей Георгиевич, только прошу, чтобы история моего падения осталась в этих стенах.
— Я уже говорил — даю честное слово. Дня через два вызову вас для предъявления обвинения.
24
На следующий день, часов в восемь утра, когда по тусклым улицам не то катился волнами серый туман, не то морось сбивалась ветром в хлёсткие косяки, к дому номер семьдесят три по проспекту Космонавтов подъехал милицейский фургон с красной полосой, ржаво скрипнув тормозами. Из кабины вышел пожилой грузный мужчина в плаще, из фургона выпрыгнули два молоденьких милиционера и пошли за грузным в парадную. Они поднялись на последний этаж, и пожилой длинно позвонил в левую квартиру. Дверь сразу открыла стройная светленькая женщина с синими глазами, с расчёской в руке и шпилькми во рту — видимо, собиралась на работу. Она выхватила изо рта шпильки и вежливо улыбнулась мужчине. Тот неопределённо кашлянул и сделал шаг вперёд, но женщина стояла на его пути.
— Вам кого? — спросила она, всё ещё вежливо улыбаясь.
— Наверное, вас, — хрипло буркнул мужчина и шагнул к ней вплотную.
И тут она увидела сзади милиционера. Женщина стала отступать, не спуская глаз с погон. Войдя в переднюю, пожилой мужчина осмотрелся, опять кашлянул и достал из кармана бумагу:
— Марианна Сергеевна Новикова вы будете?
— Да, — сказала она, но никто не услышал.
— Вы? — уже громче спросил мужчина.
Теперь она только кивнула. Милиционеры скромно стояли у самой двери, которая так и осталась приоткрытой. Они ничего не делали, просто стояли, глубоко засунув руки в плащи, будто их работа ещё впереди — как грузчики, ждущие команду бригадира выносить мебель.
— Дайте паспорт, — приказал пожилой мужчина.
Дрогнувшими руками схватила она с трюмо сумочку и достала паспорт.
— Так, — открыл его мужчина, — Новикова Марианна Сергеевна, всё правильно.
Ловко, как письмо в почтовый ящик, бросил он паспорт в свой карман и уже без хрипотцы сообщил:
— Собирайтесь, вы арестованы.
Когда он это сказал, она ещё улыбалась. Губы так и остались в улыбке, но это была уже гримаса. Она прижала руки к груди, но они безвольно поехали вниз по телу.
— За что… арестована? — всё-таки спросила она.
— Сами знаете за что, — буркнул мужчина. — Вот санкция, читайте.
Она взяла бумагу и увидела слово «следователь».
Бумага была пёстрая и тяжёлая, такая тяжёлая, словно женщина держала не лист, а каменную книгу. Руки безвольно опустились. Мужчина на лету перехватил бумагу и тоже спрятал в карман.
— Одевайтесь, гражданка.
Он снял с вешалки плащ и набросил на её плечи. Она взяла с трюмо шляпку, секунду подумала, что с ней делать, вспомнила — и надела без зеркала.
— У меня же ребёнок в яслях…
— Ничего, позаботимся, — успокоил мужчина.
— На работу надо идти…
— Ничего-ничего, работа не этот, не волк, не убежит. Есть уважительная причина, прогула не поставят, — вдруг засмеялся он.
Милиционеры смотрели на неё с любопытством, и с сожалением — молодые ещё ребята.
— Ну что, пошли? — предложил мужчина.
Милиционеры синхронно вытащили руки из карманов и выпрямились. Она оглянулась, обвела глазами стены, словно хотела у них что-то спросить, и остановилась на телефоне.
— Разрешите позвоню… о ребёнке…
Мужчина глянул на часы, подумал и буркнул:
— Звоните. Только скорее.
Дырчатый диск вырвался из-под тонкого пальца. С третьего раза номер набрался. Она прижалась к прохладной трубке.
— Максим, если успеешь — устрой Герку. Я уже арестована.
Её тело дёрнулось, словно она проглотила что-то огромное, чугунное, а не маленький комочек в горле.
— Ну и хватит, ну и всё, — подошёл старший и положил трубку на аппарат. — Пошли, ребята, а я квартиру опечатаю.
Она медленно двинулась к двери, всё ещё не понимая толком, что с ней случилось. Она выполняла приказания этого грузного грубоватого человека, у которого в кармане была пёстрая бумага со словом «следователь». Другое слово — «арест» — только стукнулось о её мозг, как мячик о стенку.
Она прошла между высокими худыми милиционерами и ступила на площадку. Тут же один из них оказался впереди, а второй двинулся сзади.
Они вышли на улицу. Два школьника сразу присмолились к мокрому асфальту, разглядывая, как милиционеры подсаживают тётю в железный фургон с крохотными окошками-форточками. Лязгнула дверь, и кузов гулко вздрогнул, как пустая цистерна. Потом долго ныл стартёр, не в силах завести мотор в сыром воздухе. Машина развернулась и поехала, зашипев по большой луже-озеру. В окошке-форточке белело лицо.