Избранное

Я сжался, пытаясь лопатками отлепить на спине мокрую рубашку. Ряды притихли, рассматривая мое сковородно пышущее лицо. Люди ждали, как я отреагирую на реплику.

— Ну… примерно вот такой, — показал я размер хвоста гражданина Когоутека, как рыбаки показывают размер рыбы…

Через неделю в шкафном ущелье мы столкнулись с председателем месткома. Он быстренько достал газету и прочел абзац: «Среди части старушек города Сухо-жильска появился предрассудок, что якобы на Землю летит хвостатая Кикимора. Плохо поставлена антирелигиозная пропаганда в г. Сухожильске».

Председатель свернул газету и бабьим голосом попросил:

— Прочти лекцию в жилконторе, а? На тему — «Бога нет и не надо».

Утром к нам в кабинет вскользнул красный, распаренный завхоз Лягушевич. Конечно, при такой фамилии надо бы ему быть не распаренным, а зеленым.

— Везем, — хрипло сказал Лягушевич и действительно позеленел от радости.

Молодой ученый Веня, перспективный, как алмазные россыпи, бросился к Лягушевичу и спрутообразно обвил его своими длинными руками. Лягушевич без воздуха посинел. Наш руководитель, доктор наук Дэн Иванович, вытащил изо рта трубку и засунул ее за ухо — волновался старик. Я вытащил из-за уха сигарету и сунул ее в рот — тоже ведь волновался.

Рабочие втащили агрегаты в кабинет, и весь день настройщики устанавливали ее — прогнозирующую диагностирующую машину АБВГД-500. Она на все отвечала и все решала — только информацию подавай.

На второй день машина добродушно урчала, как кот около рыбы, и подмигивала красными огоньками.

— С вас причитается, — сообщил Лягушевич.

— Коньяк, — подтвердил я.

— Сколько? — из вежливости спросил Лягушевич.

— Две, — хлопнул его по плечу Веня.

— Бутылки, — уточнил Дэн Иванович.

Лягушевич заметно порозовел и незаметно ушел —

свое дело сделал.

— Ну, товарищи, — потер руки Дэн Иванович, — опробуем, узнаем, что мы за ученые. Значит, так: на ввод надо сунуть в нее две научные статьи — самую первую и самую последнюю. Вениамин, начинайте!

Веня улыбнулся — знал себе цену и без машины. Он сунул в щель статьи и нажал кнопку. АБВГД-500 защелкала, замигала, заныла, будто ей не то сунули. Через три секунды она враз успокоилась и на выводе швырнула карточку. Веня взял ее и посмотрел на меня чуть-чуть прищурившись. Я знал, чего он прищуривается: я шесть лет пишу докторскую, а он ее только начал — мол, обгонит.

Веня смотрел в карточку не отрываясь — и все смотрел, будто машина выбросила фотографию красавицы на пляже. Мы с Дэном Ивановичем тоже примкнули. «Научным мышленьем субъект не обладает. Имеет счетно-решающие способности. Может быть использован учителем арифметики, счетоводом в колхозе и кассиром в гастрономе».

— Да у нее диоды не все дома! — сказал Веня и посмотрел на машину, будто собирался дать ей в морду.

— Нет уж, Вениамин Спиридонович, — закусил трубку шеф, — машина не ошибается, она железная. Я и сам замечал за вами кое-какие счетно-решающие способности. Вчера в буфете кефир съели, а платил я. Ну, теперь ваша очередь, — обратился он ко мне.

Я схитрил и сунул на ввод статью не самую первую и не самую последнюю — была у меня пара лучших статей. Машина покляцала и выдала карточку. Я прочел и чем-то поперхнулся: «Мыслит совсем не. Может работать заместителем токаря».

— Первая фраза невразумительная, — сказал я, игриво улыбаясь.

— Вероятно, «не совсем мыслит», — с готовностью расшифровал шеф.

— Или «совсем не мыслит», — уточнил Веня.

— Да у нее пробки перегорели, — сквозь зубы заключил я.

Дэн Иванович ковырнул трубкой в ухе и дрожащими руками сунул в щель две статьи, известные каждому студенту. Классические были статьи. Машина заныла радостно и звонко, как школьник, у которого отменили урок.

Шеф схватил карточку, и мы прилипли по бокам: «Посредственный компилятор. Приемка посуды, банщик, уход за слоном…»

— Лягушевич! — крикнул Дэн Иванович так, что машина испуганно мигнула красными глазами.

Лягушевич вышел из-за портьеры.

— Слушай, да она испорчена! Триоды с пробками перегорели, да и кардан барахлит!

— Ну?! — удивился Лягушевич и почесал пальцем во рту.

— Сколько она стоит? — спросил Дэн Иванович.

— Триста пятьдесят тысяч рупь сорок пять.

— Рубль сорок пять, — повторил шеф. — А списать ее можно? Мы акт подпишем…

— Списать можно все, даже тещу, — сказал Лягушевич, сел за стол и вывел на бумаге: «Мы, нижеподписавшиеся…»

Мы нижеподписались.

— С вас причитается, — сообщил Лягушевич и из вежливости добавил: — Две да тех две, итого пять.

— Один, — уточнил Дэн Иванович.

— Чего… один? — обидчиво удивился Лягушевич.

— Ящик, — сказал шеф, соснул трубку так, что она по чубук въехала в рот, и добавил машине: — Идиотка!

Мы входим в отдел. Просьба дышать не очень — люди же работают.

Перед вами начальник отдела, который сидит за самым большим столом. Уж не такой он большой, чтобы не было видно начальника отдела. Видимо, он пошел к другому начальнику отдела в порядке обмена между отделами начальниками отделов.

Вот перед вами ведущий инженер, которого увела в буфет чертежница Оксана. Иначе бы он обязательно был на месте, потому что его белый король прошел уже в дамки.

А вот перед вами инженер-конструктор, который трудится за кульманом. Кульман — это чертежная доска, поставленная на попа. Действительно, он не совсем трудится, ибо его у кульмана нет. Это его мы видели в коридоре. Это который якобы курит у огнетушителя, но в отделе кадров знают, что он научился спать стоя.

Тогда перейдем ко второму инженеру-конструктору, который трудится за вторым кульманом. Напрасно вы заглядываете за кульман — уж если инженера нет, то его нет. Тогда уж посмотрим его ватман. Нет, это не чертежи паровых батарей — это женские ножки его знакомых.

К третьему инженеру-конструктору не пойдем, поскольку она сейчас во Дворце бракосочетаний хлопочет разрешение на бракосочетание во Дворце бракосочетаний, а Дворец бракосочетаний упрямится, поскольку она хочет бракосочетаться третий раз и опять во Дворце бракосочетаний.

Перейдем лучше к молодому специалисту Гоше, который наверняка на месте. И верно, его тоже нет — рн третий день выколачивает подписку на теоретический журнал «Наша клюшка».

Ну, это место чертежницы Оксаны, которая увела ведущего.

Теперь мы подходим к последнему члену этого коллектива, к кандидату технических наук Клавдии Исмаиловне, которая стоит у стеллажа — вот она перед нами. Как не она, если это она. А кто же это перед нами? Действительно, не она, а на стеллаже висит недовязанная дубленка из овчины, мохеровая, которую Клавдия Исмаиловна еще довяжет. А сама она отпросилась на третий инфаркт родной сестры Антониды Исмаиловны, с которой вместе стоит сейчас в очереди за дамскими гарнитурами импортными, полиэтиленовыми…

Мы выходим из отдела. Просьба дышать про себя — люди же работают!

— Поговорил бы с ребенком, ведь не видитесь днями, — сказала жена, когда я хотел было приняться за чертежи, которые взял для дополнительного заработка.

Витька словно ждал команды и появился передо мной неожиданно, как грибок. Я сел на диван, посадил его рядом и спросил:

— Ну, Витька, вопросы есть?

— Есть, — бодро ответил он, в чем я и не сомневался.

— Давай, только по порядку, — приготовился я к каверзам вроде «почему ты усики бреешь, а тетя Вера нет?».

— Папа, вот на земном шаре много людей живет, а будет еще больше. А зачем?

— То есть как зачем? Человечество жить хочет!

— А зачем оно жить хочет?

— Ты хочешь спросить, в чем смысл нашей жизни? — попытался я философски организовать Витькин вопрос.

— Ага, — согласился он на такой вариант.

— Человек создан для счастья, — сказал я, припоминая, что мы прорабатывали по этой теме на последних политзанятиях, — Гм, как птица для полета, — добавил я, так ничего и не вспомнив.