Страница 106 из 122
Брейсгейл окинул их взглядом, и его голос стал еще более академически-сухим.
— То, что для творчества необходим досуг, свободное время, — это правда. Пока не существует класса лентяев, группы, у которой есть время заниматься чем-либо еще, кроме добывания средств к существованию, существует очень мало возможностей развития культуры. Тем не менее, наличие досуга не влечет за собой творческую деятельность автоматически.
Возникает вопрос: что происходит с культурой, имеющей изобилие всего — за исключением заранее определенной деятельности для нетворческого среднего человека? Другими словами, что станет с этим благополучным обществом, с нашим Процветающим Государством, если отнять у него радио, кино и, в особенности, телевидение — телевидение, средство усмирения массового человека.
Эд хмурился.
— Водевиль, — подсказал он. — Театр. Цирк. Карнавалы.
Профессор кивнул.
— Да, но я полагаю, что они будут лишь каплей в море, даже если мы организуем эти развлечения и обучим необходимые таланты. Сколько времени люди могут проводить таким образом?
Базз вытащил книжку из кармана куртки и помахал ею в воздухе.
— Есть еще чтение.
Брейсгейл покачал головой.
— Средний человек не любит читать, мистер Кемп. Это требует от него значительной умственной деятельности. Ему приходится визуализировать действие из слов, воображать голоса, выражения лиц и так далее. Он не способен на такой творческий труд.
Профессор, похоже, сменил тему.
— Вы когда-нибудь читали о беспорядках, которые захлестнули Константинополь во время правления Юстиниана, в результате незначительной ссоры из-за пустяков на конных бегах? Несколько десятков тысяч людей погибли.
Он некоторое время молчал, глядя на них, чтобы подчеркнуть значение своих слов. Затем продолжил:
— Я считаю, что Рим погиб из-за невероятно разросшегося праздного класса. Рим больше не был культурой, борющейся за выживание, его обеспечивали колонии. Население получало пищу даром. У них было свободное время, но не было самопрограммирующейся творческой способности.
Брейсгейл закончил свою речь:
— Человек хочет чем-нибудь заниматься. Но если он неспособен самостоятельно придумать, чем заняться, что произойдет, если у него отнять его телевидение, его радио, его кино?
— Я читал о беспорядках в Англии, — сказал Эд, — и о беспорядках в Чикаго тоже.
Генерал прогромыхал, обращаясь к Хопкинсу:
— Надо разделаться основательней с этими драными журналистами. Они пропускают слишком много репортажей такого сорта.
Дуайт Хопкинс ему не ответил. Вместо этого он постучал по толстой кипе бумаг на столе и обратился к Эду, Баззу и Элен.
— Честно говоря, ваши отчеты меня изумляют и вызывают недоверие. Однако, в вашу пользу свидетельствует то, что вы подтверждаете рассказы друг друга. Если бы не вопрос с кинематографом, который никак нельзя объяснить атмосферными помехами, признаюсь, я бы и вовсе не склонен был рассматривать ваши показания. Тем не менее… в чем дело, мистер Де Кемп?
Все посмотрели на взъерошенного газетчика, который в свою очередь таращился на книгу, которую держал в руках.
— Я, наверное, взял не тот экземпляр, — сказал он, сам не веря своим словам. — Но я не мог ошибиться. — Он обвел всех глазами, как будто обвиняя. — Эта книга на французском.
Эд нахмурился, не понимая, чем вызвано замешательство Базза, и присмотрелся к книге.
— Это не французский. По-моему, больше похоже на немецкий.
— Это не немецкий, — сказала Элен. — Я немного изучала немецкий. Это выглядит как русский.
Базз сказал защищаясь:
— Не будьте идиотами. Это даже не кириллица. Я говорю, что это французский. Но этого не может быть. Я читал эту книгу как раз перед тем, как сюда прийти. Иллюстрация на обложке та же самая, и…
Профессор Брейсгейл распрямил долговязую фигуру и поднялся на ноги.
— Дайте мне взглянуть, — сухо сказал он. — Я читаю и пишу на всех романских языках, на немецком, шведском и русском. Не знаю, что случилось, но… — он не закончил фразу. Его обычно спокойные серые глаза вытаращились. Это… я думаю, это на санскрите.
— Пустите, я посмотрю, — хрипло сказал Хопкинс. — Что за разногласия?
Профессор передал ему роман в бумажной обложке, служивший предметом спора.
— Ну, по-моему, это похоже на итальянский. Я этого языка не знаю, но…
— Боже правый, — выдохнул Эд. — Он снова это сделал. Он проклял беллетристику.
— Что? — взорвался генерал. — Вы совсем с ума сошли?
— Нет! Взгляните, — Эд вскочил на ноги. — Доклад, который лежит перед вами, вы в состоянии прочесть? Я в состоянии. Я могу прочесть бумаги, которые лежат у меня в кармане куртки. Взгляните на эту газету. — Он возбужденно показывал. — Новости прочесть можно. Но посмотрите на страницу комиксов. Все надписи превратились в абракадабру. Для меня это выглядит, как немецкий, но я не знаю немецкого. Он проклял беллетристику.
— Садитесь, — скрежетнул Дуайт Хопкинс. В интерком на столе он сказал:
— Мисс Пресли. Я хочу, чтобы вы принесли сюда несколько книг, художественных и не художественных. И мне нужен немедленный рапорт, почему не доставлены Иезекиль Джошуа Таббер и его дочь.
— Да, сэр, — деловой голос мисс Пресли был явственно слышен. — Табберов еще не нашли. Оперативные работники, которые были посланы за ними, докладывают, что они покинули Согерти. Очевидно странствующий проповедник был крайне огорчен тем, что его речам не внемлют.
— Есть ли хотя бы намек на то, куда они отправились? — хрипло спросил Хопкинс.
— Один из их последователей сказал, что они отправились в Элизиум. Ни в одном из шестидесяти четырех штатов, сэр, такой населенный пункт не значится. Возможно, он находится в Европейском Содружестве или…
— Достаточно, мисс Пресли, — сказал Дуайт Хопкинс. Он выключил интерком и посмотрел сначала на Брейсгейла, а затем на генерала.
— В чем дело? — громыхнул генерал.
Но Брейсгейл знал, в чем дело. Он медленно произнес:
— Элизиум. Другое название Елисейских полей древних греков.
— Что за бред эти Елисейские поля? — потребовал ответа генерал.
— Рай, — сказал Дуайт Хопкинс. — Он провел рукой по подбородку, словно проверяя, гладко ли выбрит. — Наш друг Таббер отправился на Небеса.
Часть третья
Глава IX
— Небеса! — раздался сзади голос полковника Фредерика Уильямса, который все это время держал рот на замке. — Вы хотите сказать, что этот чернокнижник помер?
Эд Уандер покачал головой.
— Да нет. Элизиум — это такое дурацкое напыщенное название, которое они используют в новой религии Таббера. Они говорят о пилигримах на пути в Элизиум, в таком духе. Элизиум — это, ну, что-то вроде Утопии, если не считать того, что Таббер против Утопии. Он говорит, что это реакционная идея. Я забыл, почему именно. Что-то связанное с тем, что Утопия совершенна, а совершенство означает застой, или…
— Погодите минутку, — сказал Брейсгейл. — У меня от вас голова болит.
— От разговоров про Зеки Таббера и его религию у кого угодно голова разболится, — сказал Базз. Он на мгновение умолк для большего драматического эффекта, затем произнес. — Мне кажется, я знаю, куда направились Таббер с дочерью.
Хопкинс посмотрел на Базза, временно неспособный вымолвить ни слова.
— Они в коммуне около Бирсвилла, в Кэтскиллс. Я слышал, как Таббер упоминал это место в одной из своих речей. Он приглашал всех слушателей, кто готов для… — Базз скривил рот, — …земли обетованной, прийти в Элизиум и присоединиться к ним. Коммуна явно продолжает традиции коммуны Новой Гармонии Роберта Оуэна в Ллано, Луизиана и Деревни Равенства Джозии Уоррена.
Генерал Крю прогромыхал:
— О чем это вы, мистер?
Профессор Брейсгейл смотрел на Базза с новым уважением. Он повернул голову и сказал военному:
— Коммуны. Утопия. В девятнадцатом веке было серьезное движение в их пользу. Большинство были основаны на религии, некоторые — нет. Святые последнего дня, мормоны, оказались наиболее удачливыми. Они были достаточно умны, чтобы адаптироваться, когда тот или иной аспект их учения не приживался. Остальные потерпели неудачу.