Страница 14 из 15
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Остров Новая Голландия – одно из загадочнейших мест Санкт‑Петрополиса – простирался от Новоадмиралтейского острова до проулка Труда, вбирая в себя стороной Мариинский театр и Мойку, омывавшую остров, как нежная сестра младшего брата. Новая Голландия притягивала потенциальных покойников, как средневековый замшелый замок призраков. Начиная с пьяного голландского матроса, еще в далеком восемнадцатом веке положившего начало длинной веренице убийств тем, что насадил на нож своего офицера. На него матрос давно зуб точил. С первого дня на флоте ему казалось, что офицер невзлюбил его и особо выделял, вешая на матроса каждую собаку, сдохшую на палубе. Может, так оно и было, а возможно, матрос был болен и его воспаленное воображение каждую незначительную деталь раздувало до размеров Тадж‑Махала.
История не сохранила этот факт, как и имя матроса. Да и убийство Потерялось бы в ворохе невесомых событий, если бы не два «но». Первое – убитый офицер носил одну из самых родовитых фамилий Нидерландов. Мог разразиться международный скандал. Спасло положение только то, что убил офицера также голландец. Второе – убийство голландского морехода стало отправной точкой, вокзалом, откуда отправился поезд‑смерть, с каждым годом‑остановкой собирая новых пассажиров. Кто только не оказался на этом поезде: случайные пассажиры, попавшиеся на гоп‑стоп лодочников, несчастные влюбленные, почему‑то избравшие Новую Голландию местом своего упокоения. Нищие и богатые, полицейские и воры, студенты и профессора. Новая Голландия не различала их. Она принимала каждого. Их было множество.
Миллионы незнакомых лиц. Старых и молодых. Листая годы, как страницы книги, можно сосчитать, что одних только убийств в Новой Голландии было совершено около восьми тысяч. Здесь был убит в 1894 году губернатор Санкт‑Петрополиса светлейший князь Даниил Святославович Вельяминов революционеркой Инной Семпирович. Сюда пришла женщина в намерении утопиться из трагического стихотворения Александра Блока «Из газет».
Встала в сияньи. Крестила детей. И дети увидели радостный сон. Положила, до полу клонясь головой, Последний земной поклон.
Поэтому я нисколько не удивился, узнав, что Романа Романова выловили в районе Новой Голландии. Все закономерно. Где ж его ловить, как не здесь. Такое уж жуткое и очаровательно прекрасное место.
На опознание с Иеронимом Балагановым я отправил Гонзу. Сам же выбрал для осмотра место обнаружения тела.
От нашего дома до Новой Голландии минут тридцать скорого хода. Я не особенно торопился. Снял с блокировки свой катер, выставил автопилот, ввел маршрут, установил предел скорости и запустил мотор. Катер медленно вгрызся в волны, я расположился на диване, откинулся на подушки и попытался заснуть, но мысли не давали покоя, рассеяв всю усталость.
Я никак не мог понять, зачем было требовать от меня отказа от дела, а затем убивать самых дорогих мне людей. Таким поступком можно достигнуть только обратного эффекта. Либо люди, убившие Ангелину, полные недоумки, что маловероятно. Мысли пьянили, терзали, не давали покоя.
Чтобы как‑то избавиться от них и заглушить плеск воды за кормой, я включил телевизор. Отщелкал все «мыло», транслируемое в этот час, переключил концерт Лени Кравитца в Нью‑Йорке и остановился на выпуске новостей. Муссировалась тема предстоящего юбилея Санкт‑Петрополиса, одновременно с этим на все лады склонялась фигура губернатора Пятиримова. Я не желал в который раз слушать о казнокрадстве и убрал звук. Немые картинки: панорамы города и вставочные сцены из интервью с губернатором – параноидальный коллаж. Я прикрыл глаза, а когда вновь посмотрел на телеэкран, с него мне улыбнулась статуя Будды, впрочем тут же сменившаяся урбанистическим пейзажем индийской столицы. Я вернул звук. Журналист рассказывал о запуске первого индийского пилотируемого космического корабля к Луне. Корабль был построен в России. Здесь же обучали индийский экипаж, разбавленный русским бортинженером.
Я дважды протяжно и заунывно зевнул и выключил телевизор.
Катер, взрезая игривую волну, вплывал в Мойку. Промелькнул над головой Матисов мост. Я лицезрел его каменную дугу сквозь широкий застекленный люк в крыше. Вот показалась Новая Голландия – одно из самых зеленых мест города, – увенчанная резной аркой, как короной.
Я взял управление на себя, сняв автопилот, и сбавил ход. Теперь катер шел тихо и плавно, точно прогулочный.
Я сбросил с себя пиджак и, ослабив узел галстука, вышел на верхнюю палубу, где перехватил управление на внешнем штурвале.
Полицейские катера я увидел в последний момент, когда уже не отвернуть, да и изобразить праздношатающегося также не удастся. Три малых «форда» с синими бортами и мигалками окружили узкий пятачок свободной воды и мерно раскачивались на легкой волне. Набережная Новой Голландии была пустынна, как земля, встретившая Адама и Еву после изгнания из Рая. Только пять служителей порядка разгуливали вдоль воды, присматривая за обстановкой. Между бортами катеров мне удалось разглядеть красный буек, каковым было отмечено местоположение извлеченного утопленника. Но работы были уже прекращены. Все, что полиция могла, она уже успела сделать. Охрана возле места обнаружения тела оставалась больше для видимости.
Я спустился в каюту и спрятал пистолет. На всякий, как говорится, непредвиденный случай. Вдруг у полиции любопытство проснется. Вернувшись на палубу, я аккуратно направил катер к скоплению бело‑синих катеров.
Ветер усилился, поэтому я не расслышал окрика. Он унесся в сторону и затерялся где‑то на острове среди маленьких двухэтажных особнячков, утопающих в зелени и цветах.
Второй окрик, исполненный зычности и силы, сломил преграду стихии:
– Немедленно прекратите движение! Место оцеплено!
Но я не обратил на него внимания и приблизился настолько, что мой борт царапнул полицейский. Из палубной надстройки выбежали трое стражей порядка, заголосивших, как гуси, разбудившие своим гоготом граждан свободного Рима, когда враги ночью вероломно пытались взобраться на стены города.
– Что здесь происходит? – злобно поинтересовался я, перепрыгивая к леерному ограждению.
– Вы что, не слышали?! Здесь перегорожено. Нет проезда, – отозвался пожилой патрульный, старательно молодящийся. Это было видно по его крашеной шевелюре цвета воронова крыла.
Убедившись, что и без их присутствия здесь справятся, двое оставшихся вернулись в каюту, где, судя по возгласам, играли во что‑то азартное и на сто процентов виртуальное.
Пожилой был не прочь поболтать. Ему было неинтересно или не нашлось места в партии с сослуживцами. Свежий воздух, по‑петропольски промозглый и пьянящий, и безделье располагали к философствованию и разговорам.
– Что случилось‑то? – нарочито безразлично спросил я, доставая из пиджака портсигар и извлекая сигареллу марки «Кафе Крем».
Постучав ею о крышку портсигара, словно это была не сигарелла, а дешевая папироса с набитой в нее анашой, я забросил пластиковый мундштук в рот и закурил.
– Угощайтесь. – Я протянул портсигар служителю закона.
– С удовольствием, – пробурчал он, извлекая сигареллу для себя. – Сегодня труп выловили. Прямо на этом месте.
Он вернул портсигар и одолжился зажигалкой.
– Доложили жители. Из особняка. Они утром утопленника и обнаружили. А вот нам здесь и торчать. Тело‑то давно забрали, да оцепление пока не сняли.
Мы дымили ядреным табачком. Густые клубы дыма поднимались над нами и растворялись в тумане.
– Говорят, какого‑то важного типа утопили. Вся городская верхушка собралась, – продолжал полицейский. – Все утро совещались. Даже вроде губернатора вызвали. Меня‑то здесь не было. Я, как водится, только на дежурство заступил, а тут сразу сюда. Начальство‑то тело приказало изъять. Выловить‑то выловили. Эксперты покрутились. Все вроде уладили. Сфотографировали. Полная зачистка местности. А нас пока не сняли. Говорили, дело государственной важности. Заказное убийство.