Бремя чужих долгов

Само собой разумеется, на богатую поживу четверка разбойников рассчитывать не могла. Но, видимо, в этой глуши выбирать им было особо не из чего. А с голоду помирать не хочется. И, в крайнем случае, спастись от голодной смерти могли помочь мулы. Чье мясо, может, и не ахти какое вкусное, зато хоть съедобное.

Спасало монахов до поры лишь то, что просто убить их парой верных ударов лесной шайке было… банально скучно. Вот и решили негодяи покуражиться напоследок. Пиная мулов под зад, потрясая дубинами и ножами да без перерыва гогоча. Потом, вдобавок, разбойники повалили молоденького монаха на траву и принялись дружно пинать.

О, я не сильно удивился бы, захоти те четверо татей еще и надругаться над несчастным юнцом. Ведь едва ли с женщинами для обитателей остенвиндских лесов дела обстояли лучше, чем с трофеями. Но, слава Хранителю, до этого не дошло. Не успели… паскуды.

А не успели потому, что в дело наконец-то вмешался я. Для начала предприняв кое-что, дабы выиграть время. Понятно, что боевая единица из разведочной сойки никакая. Ну так в том и прелесть здешних заклинаний — в универсальности.

Подлетев почти вплотную к куражащимся разбойникам, сойка на миг замерла, встретившись взглядом с одним из них. Маленькие круглые глазки вперились в глаза одного из головорезов: рыжего верзилы с шипастой дубиной. Мгновение… и всполошенная птица ринулась наутек. Немало, видимо, напугавшись. Сомневаюсь, что она вообще понимала, куда, а главное, на кой леший ее занесло.

Ну а я взирал на мир уже глазами рыжего верзилы.

На какой-то миг я замер. Замешкался, что не осталось незамеченным для его подельников. На меня… вернее, на верзилу покосился, по меньшей мере, один из разбойников. Тоже отвлекшийся от своей жестокой забавы. Но коль уж время было все-таки дорого, я не стал и дальше тратить его впустую.

Взмахнув дубиной, я обрушил ее на макушку именно этому, не в меру внимательному разбойнику. Он и сообразить ничего не успел. А, охнув, завалился на траву, хватаясь руками за голову и ловя ртом воздух. Чем напомнил аквариумных рыбок… еще одно воспоминание из прошлой жизни.

— Янис, ты… чего? — окликнул меня из-за спины какой-то сдавленный, грубый пропитой голос.

— Кто сказал? — прохрипел в ответ я. И, резко развернувшись, устремил свое оружие в направлении ближайшего из головорезов.

Не тут-то было. И на сей раз мне так не повезло. Разбойник отпрянул, бранясь сквозь зубы. А подельник его, худо-бедно смекнув, что к чему, пырнул в мою сторону ножом. Целя в бок.

Увернуться мне во-первых не удалось… а во-вторых, было и ни к чему. Первый шаг и без того был сделан. Я посеял неразбериху в нестройных рядах противника. Ослабил лесную шайку, отвлек от добычи. И тем самым выиграл время для следующего этапа. Когда мне надлежало явить себя настоящего и супостатам, и их жертвам.

Мысленно произношу другое заклинание… вернее, вариацию прежнего. И со скоростью, в материальном мире едва ли кому доступной, возвращаюсь в свое тело. Промелькнул перед глазами лес — и вот уже я снова обнаруживаю себя, лежащим в траве. Вернее, тело, обретенное в этом мире: богатырского вида человек в доспехах рыцаря-храмовника.

Голова раскалывалась как с похмелья. И гудела, словно колокол собора, в который со всей дури врезал ни в меру ретивый служка. В глазах двоилось.

Увы и ах — к некоторым вещам привыкнуть невозможно. Но можно пересилить себя. Как, кстати, того требуют обстоятельства. Да и роль отыгрывать, имидж, на себя взятый, тоже не помешает. Что в моем случае значит: молиться, поститься, блюсти заповеди. И терпеть, терпеть, терпеть. Превозмогая, в том числе, и боль бренного тела.

Так что, рывком поднявшись, и стряхивая листья с доспехов, я постоял несколько секунд, пошатываясь и восстанавливая дыхание. После чего, выхватывая меч, со всех сил бросился к месту встречи монахов и разбойников. Было до него недалеко — по моим прикидкам, меньше полкилометра. Или тысяча-полторы футов.

Когда же, с мечом наперевес, я добрался до места, увиденное меня вполне порадовало. Потери шайка успела понести существенные. Рыжий верзила, названный Янисом, валялся на обочине тракта — на потемневшей от крови земле. Еще один разбойник сидел, привалившись к дереву и обхватив руками голову. При этом он тихо-тихо стонал и, судя по остекленевшему взгляду, едва ли хотя бы воспринимал действительность. Третий из лесных «работников ножа и топора» стоял, опустив вышеупомянутый топор. Другой рукой он зажимал разбитый нос, из которого на траву падали темные капли.

Так что, по большому счету, полноценный противник у меня остался один-одинешенек. Зато со свирепой физиономией и здоровенным ножом, лезвие которого успело испачкаться в крови.

Хуже было то, что молоденький монах уже не подавал признаков жизни. Но валялся на траве словно большая выброшенная кукла. Его даже не пинали… да что там — и внимания не обращали.

Спутник юнца в рясе неподвижно сидел на своем муле и лишь бормотал скороговоркой молитву, шевеля обескровленными губами. О чем просил старик-монах, об отпущении грехов или о ниспослании помощи, узнать мне было не дано. Вероятнее, желал он все-таки последнего. Ибо очень уж заметно просиял лицом при виде могучего рыцаря, движущегося по тракту в его сторону. Тем более, что доспехи оного рыцаря украшал местный символ веры — растопыренная пятерня.

Ах, если бы мое появление заметил только старый монах! Все прошло бы гораздо легче. Но нет, тот разбойник, что менее всех пострадал в подстроенной мною потасовке, приметил меня чуть ли не раньше. Причем ни доспехи, ни меч, ни даже внушительный рост его не устрашили. Видимо, не рад оказался головорез, давнему неприятному инциденту с дракой между подельниками. Вот и решил хоть на ком-нибудь выместить злость.

Коротко рявкнув — ни дать ни взять, старый дворовый барбос — разбойник ринулся на меня, умело целясь ножом. Атаку эту я парировал выставленным плашмя мечом… но, видно, неуклюже, не слишком умело. Потому что противник мой злорадно гоготнул, отскакивая и уходя от возможной контратаки. Да и бросил так небрежно:

— Э! Тебя где драться учили? В монастыре?..

— В женском, ага, — вторил, воспрянув духом, и второй из головорезов.

Забыв вроде даже о разбитом носе, он поднял свое оружие. И двинулся ко мне, обходя с боку. Да примериваясь для атаки сзади — например, чтоб обрушить топор на мою многострадальную голову.

Что ж. Лучше бы он этого не делал. Ибо, хоть и боец из меня — не чета сэру Готтарду, прежнему владельцу этого тела, но уж такие, столь очевидные, намерения распознать было под силу даже мне. Распознать и упредить.

Резко развернувшись, я встретился с обладателем топора лицом к лицу.

«Хр-ранитель со мной!» — проревел я для формы. Одновременно устремляя вперед руку с зажатым в ней мечом. То был добротный клинок, выдержавший множество схваток. Тело разбойника, не защищенное доспехами, он пронзил легко. Пронзил насквозь и с хрустом.

Топор упал на землю из разжавшихся пальцев. Следом повалился и сам разбойник — когда я, с усилием извлек клинок из его тела. Одновременно отпихивая бывшего противника ногой.

К сожалению, времени я на это потратил многовато. Более чем достаточно для того, чтобы другой головорез сообразил, что достать меня ножом, даже большим, скорее всего, не получится. Отступив на несколько шагов, он ловко, буквально на ходу подхватил дубину мертвого Яниса. И снова метнулся ко мне.

Атаковал он умело, нечего сказать. Выставленный мною блок разбойничья дубина без труда обошла… чтобы достичь-таки цели: моей, упакованной в закрытый шлем, головы. И, слава богу, что упакованной, хотя и без того врезал мне разбойник, что называется, от души.

У меня заложило уши, а под черепной коробкой будто взорвали маломощный, но все же пороховой, заряд. Я зашатался, еле устояв на ногах. И еще большего труда мне стоило удержать в руке меч. Ох, в тот момент я вообще едва не забыл о его существовании!

Следующий удар, нанесенный почти беспрепятственно, пришелся в грудь. Аккурат в черную пятерню — она же Длань Хранителя. Я попятился, заваливаясь на спину. От падения спасло лишь одно из росших поблизости деревьев. К его стволу я и привалился в последний момент.