Страница 8 из 26
Однажды вечером Дин и Габи сидели на кухне после ужина и пили кофе. И угадайте, кто входит, весь в грязи с головы до ног, неся в зубах мертвого кролика и гордый, как генерал Макартур? Конечно, Зип. Маленький негодяй разнюхал наконец путь под оградой и добрался до бедного зверька. Ну, можете представить, что тут поднялось! У Габи случилась истерика, и она отобрала у собаки кролика, пока от того еще что-то оставалось. К счастью, Зип не загрыз его. Они догадались, что он убил его, сильно тряхнув и сломав шею.
Но что им было теперь делать? Дин и Габи легко могли представить, что наутро скажут соседи, когда им принесут кролика и объяснят, что произошло.
Они обсудили все возможные варианты, и наконец им пришла в голову поистине сумасбродная мысль. Хитрая, но сумасбродная. Габи взяла кролика и хорошенько его вымыла. С шампунем, как следует. А потом взяла фен – можете себе представить. Она сушила и расчесывала чертово тельце, пока оно не стало с виду новеньким и пушистым – свеженький кролик Питер!
К тому времени, а было уже почти десять часов вечера, пришла пора второй части замысла.
Дин взял хорошенький трупик, прокрался в соседский двор, где кролик жил в клетке на столбиках, и положил кролика обратно в его дом. Потом на цыпочках вернулся назад, и они легли спать, скрестив пальцы. Надежда была на то, что соседи увидят там мертвого кролика и подумают, что он умер ночью от сердечного приступа или чего-то еще. Естественной смертью. Но на следующий день рано утром они услышали по соседству дикий, безумный крик, и оба подумали, что хитрость раскрыта. Чуть погодя соседка, которая, кстати сказать, была очень набожна, стала колотить в их дверь с таким видом, будто только что посмотрела фильм ужасов. Белая, как простыня, она, не умолкая, говорила со скоростью миллион миль в час:
– Чудо! Богом клянусь, чудо!
Как оказалось, накануне утром этот бедный маленький кролик умер, и они с мужем вырыли глубокую яму у себя на заднем дворе и похоронили его. Но когда этим утром она вышла развесить белье, то обнаружила его снова в клетке, чистенького, как облачко, и выглядящего так, будто он не провел ночь под футом земли. Мистер Воскресший Кролик! Конечно, он был по-прежнему мертв, но приходится довольствоваться теми чудесами, какие видишь!
Мы все втроем сидели на крыльце. Бини закончила с чердаком, и Роберта уговорила ее рассказать историю про кролика. У меня было ощущение, что она была счастлива повалять дурака и поболтать, вместо того чтобы идти домой в свою пустую квартиру. Мы знали о ее детях, покойном муже и основных обстоятельствах ее жизни вплоть до этого дня. Из услышанного я заключил, что в жизни ее не было ничего особенного, но жила она хорошо. Она гордилась своими детьми, у нее было крепкое здоровье, достаточно денег, чтобы жить, и чувство юмора, которое поддерживало ее и делало ее центром внимания, когда ей того хотелось.
– Ну, мне пора сматываться, но предупреждаю: на следующей неделе я возьмусь за гараж и приведу его в порядок. Это займет у меня целый день, так что на остальной дом времени не будет. Но когда я наведу порядок, вам останется только поддерживать его.
Было бесполезно убеждать ее, что в гараже мы бываем еще реже, чем в подвале, – единственно чтобы поставить туда машину на зиму. Втайне я слегка радовался, что наш маленький мирок через неделю станет окончательно аккуратным. Один взгляд на то, что она сотворила с подвалом и чердаком, заставил нас с Робертой замолкнуть. Помойные кучи преобразились во множество упорядоченных пространств и определенно интересных предметов, вызывавших, подобно телевизору, приятные воспоминания и на которые было забавно смотреть. Красные санки – на них мы катали детей в Миннесоте и Нью-Мексико, кукла, которая когда-то была важнее всего на свете для двух девочек, и, к моему восторгу и изумлению, карманные издания «Пьера» и «Редбурна», которыми я пользовался в аспирантуре и думал, что потерял их при переезде целую вечность назад. Бини просто приносила все и с мрачным и в то же время нетерпеливым видом спрашивала: «А что с этим?» Это была ее обычная стенографически сокращенная форма вопроса, хотим мы или нет, чтобы она это сохранила. Впрочем и эта фраза сократилось до «с этим?». Мы с Робертой сидели в ожидании, что́ появится теперь, какая еще часть нашей истории вынырнет на поверхность, как перископ, чтобы оглядеться вокруг. С некоторыми вещами было трудно распрощаться, хотя хранить их не было никакого смысла. Сломанные, перегоревшие или устаревшие – они были нашим прошлым. Частички совместной жизни, закончившие здесь свой путь.
Несколько дней спустя я пошел за покупками в супермаркет. Такую работу я люблю, поскольку меня согревает изобилие в супермаркете. Я родился четвертым из пяти детей, и хотя на еду у нас всегда хватало, но едва-едва. Пойти в магазин и посмотреть на все это роскошество, зная, что можешь купить все, что захочешь, и еще вдвое больше, – до сих пор для меня удовольствие. У нас с Робертой бывали тугие времена, но, поскольку мы имели схожие корни, на еде мы никогда не экономили. Можно было иметь старую, еле дышащую машину, протекающую во многих местах крышу, но обеды в нашем доме всегда бывали обильные, и, если дети хотели привести на обед друга, мы придвигали еще один стул.
Поскольку мы оба любим готовить, то занимаем кухню по очереди, но ходить за покупками – моя обязанность, и я с радостью ее выполняю.
Удивительно, что в тот день у меня на семинаре по Готорну снова вспыхнул спор о том, что в действительности автор хотел сказать своим произведением, и студенты разделились поровну: одни считали, что в вопросе о смысле художественного произведения суждение автора является решающим, другие – что любая интерпретация имеет право на существование, если она соответствует содержанию и хорошо обоснована. Я не принял ничью сторону, но стал внимательнее следить за дискуссией после того, как одна искренняя девушка откусила больше, чем могла проглотить, сказав:
– Посмотрите на Бога, если допустить, что Он есть. Каков был Его замысел, когда Он создавал мир? Мы можем считать различные религии литературными критиками, каждый из которых пытается убедить, что именно его толкование истинно. Но истинно ли любое толкование? Или истину знает только Бог?
– Да, но твой «автор» умер или молчит и не может сказать нам, каков был Его замысел. Так что выяснять это приходится нам, верно? – насмешливо заметил другой студент.
Нагловатая теология – у кого лучше подвешен язык. Мудрецы посмеиваются над чудесным. Я помалкивал, но меня раздражало неуважительное мудрствование этих двадцатипятилетних посвященных о вещах одновременно очевидных и важных.
Все еще захваченный дискуссией, я автоматически просматривал список того, что нужно купить, и брал с полки товары, когда, взглянув, увидел в двадцати футах от себя Бини Рашфорт. Первым моим импульсом было подойти и поздороваться, но она была так поглощена своим занятием, что я решил воздержаться.
Держа в руке открытую пачку, она ела печенье. Вроде бы ничего особенного, если не считать выражения ее лица – высшей степени блаженства. Бини откусывала и зажмуривалась, и я чуть ли не слышал стон наслаждения. Проглотив, она открывала глаза и смотрела на печенье, словно оно рассказывало ей что-то восхитительное, потом снова откусывала и так далее. Или это было лучшее печенье всех времен, или тут происходило нечто иное. Понаблюдав, я с потрясением осознал, что сам ничем не лучше своих студентов. Я просто не мог подумать, что передо мной человек, наслаждающийся мгновениями своей жизни. Нет, так вот демонстрировать свое счастье – для этого надо быть дурочкой, чудачкой или просто неадекватной. Почему мы так подозрительны ко всему хорошему?
– Здравствуйте, Бини.
Она улыбнулась мне, но, судя по выражению ее лица, узнала меня лишь через несколько мгновений.
– Здравствуйте, Скотт! Как дела?
– Прекрасно. Печенье, наверное, великолепное. Вы с таким наслаждением его едите.