Дочь фортуны

За этим и проходили дни. Со временем удалось наладить связь с туземцами и кое-что выяснить насчет лекарств местных шаманов. Были там и нечистоплотные группы бродяг-индейцев, покрытых сплошь в жирных пятнах кожами койотов и поношенными европейскими шмотками, которые в паническом бегстве за золотом потеряли все, что только можно. Они перемещались туда-сюда вместе со своими усталыми женами и голодными детьми, стараясь путем промывания лежащего в корзинах из тонких ивовых прутьев песка добыть золото, но стоило лишь обнаружить прибыльное место, как людей гнали оттуда взашей. Когда жителей оставили в покое, последние образовали небольшие деревни из шалашей или палаток и таким способом расположились хоть на какое-то время пока не пришлось опять отправляться на новое место. Познакомились тогда и с китайцем, которого приняли со всем уважением, потому что считали человека этаким «лекарем» - знающим дело мудрецом – к тому же и самим было только в радость поделиться имеющимися познаниями. Элиза и Тао Чьен сели, заняв собой пустые места, чем и замкнули круг, внутри которого на раскаленных камнях готовилась каша из желудей или жарились семена лесных растений вместе с кузнечиками – все это Элизе показалось просто восхитительным. Затем люди курили, беседуя между собой на необычной смеси английского языка, каких-то знаков и изредка употребляемых словах выученного давным-давно родного языка. В те дни загадочно исчезли несколько шахтеров-янки. Несмотря на то, что их тела не нашли, оставшиеся в живых товарищи обвинили индейцев в убийстве последних и к тому же нанесли ответный удар, взяв приступом всю деревню, захватив в плен человек сорок, включая женщин и детей, и вдобавок в качестве наказания казнили семерых мужчин.

- Если подобным образом поступают с индейцами, хозяевами этой земли, то я уверена, что с китайцами обращаются гораздо хуже, Тао. Ты должен стать невидимым, как и я, - сказала Элиза, чуть подавленная от того, что недавно узнала о случившемся.

Но у Тао Чьена не было времени овладевать различными хитростями, чтобы становиться невидимым, ведь всецело был поглощен изучением растений. Предпринимал длительные экскурсии и собирал образцы для проведения сравнения с теми, что использовались в Китае. Брал в аренду пару лошадей либо шел пешком целые мили под жестоким солнцем, непременно беря с собой Элизу в качестве устного переводчика, чтобы, наконец, достичь слобод, населенных мексиканцами, жившими в этих местах целыми поколениями и прекрасно знающими природу. Совсем недавно они уступили Калифорнию в войне против Соединенных Штатов, и эти обширные слободы, где раньше по принципу коммунизма находили приют сотни батраков, постепенно приходили в упадок. Договоры между странами на деле представляли собой исписанные чернилами листки бумаги. Уже в самом начале мексиканцы, немало знающие о разработке полезных ископаемых, обучали недавно прибывших необходимым приемам, с помощью которых добывалось золото, хотя туда же и с каждым днем все больше прибывали чужаки с намерением занять территорию, которую считали своей по праву. На деле же англичане таковых просто презирали, равно как и людей, принадлежащих любой другой расе. Началось неутомимое преследование испанцев, им всецело отказывали в праве разрабатывать шахты ввиду того, что не были американцами, хотя за таковых принимали преступников из Австралии и искателей приключений из Европы. Множество лишившихся дохода батраков пытали счастье, занимаясь разработкой полезных ископаемых, но когда травля так называемых гринго снова оказалась невыносимой, люди стали уезжать на юг либо пополняли собой количество преступников. В некоторых из деревенских жилищ, оставленных целыми семьями, у Элизы была возможность весело провести время в женском обществе, оказавшемся той редкой роскошью, что напомнило ей нечасто бывшие моменты спокойного счастья тех, проведенных на кухне Мамы Фрезии, лет. Это были уникальные случаи, когда девушке удавалось нарушать свое принудительное молчание и поговорить на родном языке. Там собирались сильные и благородные матери, которые бок о бок работали со своими мужьями, выполняя самые тяжелые задания, и были не в малой степени закалены усилиями и нуждой. Поэтому совершенно невольно и испытывали потрясение и удивление, оказавшись перед китайским, тщедушным на вид, мальчиком, говорившим на испанском языке не хуже одной из них. Чинно передали ему секреты природы, к которым сами прибегали веками, чтобы облегчать различные болезни, а заодно поделились и рецептами потрясающих блюд, что она тотчас пометила в тетрадке, уверенная в том, что рано или поздно настоящие сведения ой как пригодятся. Меж тем «чжун и» заказал в Сан-Франциско западные лекарства, именно те, пользоваться которыми научил молодого человека его друг Эбанисер Хоббс еще в Гонконге. Также привел в порядок землю вокруг шалаша, огородил небольшой участок, тем самым, защитившись от оленей, и высадил основные лекарственные травы, которые и использовал в своем ремесле.

- Ради Бога, Тао! Неужели ты полагаешь остаться здесь, пока не взойдут эти чахлые кустики? – кричала вышедшая из себя Элиза, увидев один лишь их блеклый вид с желтыми листьями и так и не получив в ответ ничего, за исключением неопределенного жеста.

Чувствовала, что с каждым прожитым днем все отдалялась от своего предназначения. К тому же, образ Хоакина Андьета становился все туманнее в этих мало кому известных местах, а, возможно, что и исчезал где-то в горах, тогда как сама продолжала терять время в Сакраменто, вынуждая окружающих принимать себя за простоватого брата некоего китайского знахаря. Как правило, крыла Тао Чьена худшими эпитетами, однако девушке хватало здравого смысла делать подобное на кастильском наречии, впрочем, так, как, разумеется, делал и сам, когда обращался к ней на кантонском наречии китайского языка. Оба продолжали совершенствовать знаки общения между собой, не произнося ни слова, хотя бы перед другими, и до того действовали заодно, что в скором времени в их родстве не сомневался практически никто. Если они не были заняты каким-то пациентом, отправлялись обходить порт и палатки, заводя по дороге друзей, а заодно и разыскивая Хоакина Андьета. Элиза готовила еду, и вскоре Тао Чьен привык к ее блюдам, хотя время от времени посещал в городе столовые с китайской кухней, где всего за пару долларов мог поглощать столько еды, сколько вмещалось в желудок. Это и было своеобразной выгодой, если иметь в виду, что лук стоил целый доллар. На глазах окружающих общались между собой с помощью жестов, оставаясь наедине, оба прибегали к английскому языку. Несмотря на случайные вклинивания в повседневную жизнь двух языков, бóльшую часть времени проводили за совместной работой, точно добрые товарищи, а случаев посмеяться было тогда немало. Лично он понял, что с Элизой можно делиться и чувством юмора, несмотря на случайные оплошности в языке и различие культур. Тем не менее, именно эти различия и вызывали у молодого человека взрывы смеха: никак не мог поверить, что женщина способна делать и, тем более, говорить такие глупости. Наблюдал за ней с любопытством, проявляя граничащую с позором нежность. Как правило, часто умолкал от восхищения этим человеком, признавая в своей подруге умения бойца. Но когда видел ослабевшую, казалась ему лишь девочкой, и желание защитить это существо одерживало верх. Несмотря на то, что уже немного прибавила в весе, а цвет лица стал лучше, в целом, девушка все еще чувствовала себя слабой, что, собственно, было очевидно. Сразу же, как зашло солнце, начала качать головой, замоталась в свое одеяло и уснула; сам он лег сбоку. Оба настолько привыкли к этим часам близости, дыша в унисон, что тела получали удовольствие лишь во сне, и если один возвращался в реальность, другой делал то же, так что двое вовсе не охладевали друг к другу. Иногда просыпались завернутыми в одеяла, окончательно запутавшись и сплетясь между собой. Если первым продирал глаза молодой человек, то, лежа без движения, чтобы девушка не ощутила его желание, всецело наслаждался данными мгновениями, которые вызывали в памяти счастливые часы с Лин. И даже не подозревал, что Элиза в свою очередь занималась тем же самым, испытывая благодарность лишь к присутствию мужчины, что позволял представить, будто, повези ей больше, уже делит жизнь с самим Хоакином Андьета. Никто из двоих никогда даже и не упоминал о том, что произошло ночью, будто подобное существовало параллельно и где-то вне сознания. Стоило лишь одеться, как тайное очарование объятий полностью исчезало, и оба снова становились двумя братьями. В редких случаях Тао Чьен в одиночку выходил на загадочные ночные прогулки, с которых тайно и возвращался. Элиза воздерживалась от прикосновений, потому что стоило лишь понюхать, все становилось ясным. Он был с какой-то женщиной, более того, могла даже уловить сладкие духи мексиканских дам. Девушка все еще пряталась в свою накидку, дрожа в темноте и пошатываясь от малейшего звука в ближайшем окружении, с зажатым в руке ножом, напуганная, не переставая мысленно взывать к молодому человеку. И никак не могла найти оправдание подступающему желанию заплакать, которое охватывало все больше и больше, заставляя чувствовать себя преданной. Смутно понимала, что, возможно, мужчины и отличаются от женщин; хотя со своей стороны какой-либо потребности в близости не ощущала. Целомудренных объятий по ночам вполне хватало, чтобы утолить жажду нежности и почувствовать себя не одной, и, хотя нисколько не думая о своем бывшем любовнике, все же тосковала по тому времени, что прошло в комнате со шкафами. Элиза совершенно не знала, смешались ли в ней любовь и желание, и за неимением первой, разумеется, не возникало и второе, либо ввиду продолжительной болезни на судне в ее теле произошли значительные нарушения. Однажды все-таки осмелилась спросить Тао Чьена о том, а не могли в ней зародиться дети, потому что вот уже несколько месяцев не приходят критические дни. Он же, в свою очередь, уверил, что все наладится лишь только восстановит силы, и здоровье придет в относительную норму, для чего и проводит с ней сеансы иглоукалывания. Когда друг тайно подкрадывался поближе к девушке после своего очередного бегства, последняя притворялась глубоко спящей, хотя на самом деле часами сохраняла бдительность, чувствуя себя оскорбленной одним запахом другой женщины, который невольно возникал между ними. С тех пор, как оба высадились в Сан-Франциско, она вновь приобрела нужную осмотрительность, с какой ее саму воспитывала мисс Роза. Тао Чьен уже видел девушку обнаженной во время далеко не одной недели морского путешествия на судне, почему и знал человека вдоль и поперек, но все же смутно догадывался о личных причинах и не задавал вопросов, за исключением касающихся здоровья. И даже когда ставил свои иголки, был крайне осторожным, чтобы ничем не нарушить это целомудрие. Они не одевались в присутствии друг друга и придерживались безмолвного соглашения глубоко уважать личное пространство, особенно при походе в уборную, что располагалась позади хижины. Тем не менее, делились всем остальным – от денег и до одежды. Много лет спустя, просматривая соответствующие этому времени записи в своем дневнике, удивленная, Элиза задавала себе вопрос, почему же никто из двоих так и не ощутил несомненной привлекательности, которую, впрочем, оба прекрасно чувствовали, почему все время отговаривались сном, чтобы прикоснуться, а днем притворялись равнодушными. И тогда пришла к выводу, что любовь к человеку другой расы человеку казалась им невозможной; ведь оба считали, что в целом мире еще нет места для такой пары, какою были они сами.