Страница 7 из 22
Омельян не сомкнул глаз до утра. Лежал неподвижно, уставившись в потолок, который наискось пересекала широкая щель. Отец уже несколько раз говорил, что надо отремонтировать дом, однако все время отговаривался тем, что нет денег. И обещанного пальто так и не купил ему, Омельян бегает в школу в старом, потрёпанном. А от отца только и слышал — много ешь, быстро ботинки изнашиваешь, даже на тетрадки и учебники приходится выклянчивать.
Да и сам отец три года ходит в одних сапогах — мол, ему, скромному счетоводу «Межколхозстроя», только и хватает получки, чтоб прокормить семью… Правда, есть у них одна действительно ценная вещь: лучший приёмник из тех, что когда-то завезли в район. Отец по вечерам слушает передачи из-за границы, ловит всякие «голоса» и очень радуется, когда передают что-нибудь обидное про советскую власть.
Омельян с детства привык не любить эту власть. И мать, и отец не раз говорили, как хорошо им жилось бы, если б не революция. У деда Омельяна было имение где-то под Могилёвом, и отец радостно встретил фашистов, надеясь, что ему вернут усадьбу, в которой до войны был открыт дом отдыха. Но немцы устроили там госпиталь.
Омельян как-то пробовал расспросить отца, чем тот занимался во время войны и сразу после неё, но убедительного ответа так и не получил А оно вон что значит — бандит: с каким-то Кротом ограбили ювелирный магазин и убили сторожа.
Омельян вспомнил, как отец учил его быть скрытным, не болтать лишнего посторонним. И главное — не выражать своих мыслей. А потом, когда Омельян пошёл в школу, наставлял, как и что следует говорить учителям и товарищам, как выслуживаться перед классным руководителем, донося на учеников, не брезгуя ничем ради собственной выгоды.
«Так, сынок, — любил он повторять, — лучше дурачком прикинься, а с дурака что возьмёшь, ты же в подходящий момент всяким там умникам ножку и подставишь…»
Учился Омельян легко и в классе пользовался авторитетом. Страдал лишь оттого, что не мог носить такие же костюмы и ботинки, как у товарищей.
Подслушанный ночной разговор, с одной стороны, встревожил Омельяна, но, с другой, придал некое душевное равновесие.
Встревожил, потому что Омельян хорошо сознавал, что бы случилось с ними, если бы кто-нибудь узнал о прошлом отца. Сын бандита, у которого руки в крови! В конце концов, он не отвечает за отцовские преступления, но пятно все же останется… Несколько успокаивало то, что родители, как оказалось, были весьма находчивыми людьми и переменили фамилию. Наверно, сразу после ограбления магазина купили чужие документы и ловко воспользовались ими. И совсем уж придало уверенности то, что у них было золото, драгоценности. Теперь он равнодушно проходил мимо пижонов в модных куртках, знал, что когда-нибудь он сможет приобрести все, что захочет, когда у него будет много-много денег — ведь отец непременно поделится с ним…
Летом умерла мать. Она месяц пролежала в больнице. Когда Омельян приходил, мать смотрела на него грустно, словно хотела что-то сказать. Омельян знал, что именно, но и вида не подавал, что узнал её тайну. А мать так и не решилась открыться сыну, умерла тихо и незаметно. Так же тихо и незаметно отец и похоронил её — на похоронах были только соседи и несколько сотрудников конторы, где мать работала уборщицей.
Через месяц после смерти матери отец предложил Омельяну пойти на заработки. «Межколхозстрою», где он работал, нужны были подсобные рабочие, и платили там неплохо.
Омельян долго смотрел прямо в глаза отцу, взвешивал, сказать или нет и что может из этого выйти, наконец все же произнёс тихо, так, что сам едва слышал сказанное:
— А для чего мне подрабатывать? Денег у тебя столько, что и мне ещё останется…
Они разговаривали вечером при тусклом свете маленькой электрической лампочки, и все же Омельян заметил, как побледнел отец, потом щеки его покрылись красными пятнами, он сжал кулаки и угрожающе спросил:
— Это ты о чем? О каких деньгах?
Омельян знал, что теперь не имеет права отступать.
Если отступит, проиграет: будет, как и мать, клянчить у отца каждый рубль. И он решительно сказал, будто речь шла о предмете давно обсуждённом и выясненном:
— А о золоте. О том, что в тайнике.
Отец даже передёрнулся. Нагнулся к Омельяну близко-близко и поднял руки, будто хотел схватить за горло. Спросил хриплым чужим голосом:
— Что ты мелешь? Спятил, что ли? «Золото, деньги»…
Омельян на всякий случай чуть отодвинулся.
— Папа, — сухо заговорил он, — я знаю все о тебе. О том, как ограбили с Кротом ювелирный магазин и убили сторожа. И про золото, спрятанное вами с мамой.
— У-у, сука! — рубанул отец ладонью перед самым носом Омельяна. — разболтала…
Омельян не защищал мать: пусть отец думает что хочет…
— Залежались у тебя деньги, папа… — сделал он попытку пошутить. — Заплесневели.
— Не твоё дело, — насупился отец. — Нет у меня ничего.
— Есть, папа, есть! — Омельяну почему-то стало весело. То ли почувствовал, что выиграл дуэль с отцом, то ли просто избавился от груза, лежавшего в последнее время на его плечах. — И вот что скажу тебе: давай все пополам!
Он не успел уклониться и получил звонкую оплеуху. Схватился за щеку, хотел заплакать, но все же преодолел боль и обиду, веско сказал:
— Я бы не советовал тебе, папа… А то если кто-нибудь узнает…
— Ты мне угрожаешь — родному отцу! — Он даже захлебнулся от ярости. — Да я тебя собственными руками…
Отец потянулся к горлу сына. Омельян знал, что действительно может задушить, но у него был беспроигрышный козырь, и он швырнул его прямо в отцовское лицо:
— Попробуй только тронуть! Я оставил у товарища письмо, и если что, он распечатает его. А там обо всем написано.
Отец опустил руки.
— Вот воспитал на свою голову… — сокрушённо покачал головой.
— На свою, на мою! — глумился Омельян. Знал, что победил отца, и захотелось немного поиздеваться над ним. — Отдай мне мою часть. Золото и камешки.
— Ишь какой шустрый! Подождёшь. После моей смерти получишь.
— Долго ждать! — нагло возразил Омельян. — Я хочу сегодня и чтобы по-честному.
Отец задумался, руки у него мелко дрожали.
— Мальчишка ты ещё… Начнёшь роскошествовать, люди заметят…
— Не бойся, папа. Не такой уж я мальчишка. Поеду к тётке в город, там и школу окончу. Чтобы тебе тут не мешать.
— Испугался? — Ироническая усмешка скривила отцовские губы. — Что ж, я не возражаю. Только вот что, золота тебе дам, а о камнях и не думай. На учёте они все у милиции, засыпешься сам и меня потянешь…
— Где ты спрятал золото? — только и спросил Омельян. Он уже осмотрел обе комнаты, чердак и погреб, обстучал стены и пол, но тайника не нашёл.
Отец взял в сенях лопату, и они вышли в сад. Все оказалось очень просто: под забором отец выкопал из земли обвязанную тряпкой крынку, отряхнул с неё землю и понёс в дом.
Омельян сдержал своё слово: через неделю он отправился к тётке Вере. Как и где продавал он в городе золотые вещи, отец не знал, да и делал это Омельян ловко. По крайней мере, ни тётка Вера, которой он ежемесячно от имени отца платил по сорок рублей, ни товарищи по школе, а потом по институту никогда не видели, чтобы Омельян Иваницкий транжирил деньги.
Единственный одноклассник, с которым по окончании школы Иваницкий поддерживал знакомство, был Спиридон Климунда. Хотя на первый взгляд ничего общего у них не было и не могло быть. Спиридон вообще вряд ли кончил бы школу, если б не был чемпионом по настольному теннису и не выступал за школу на разных соревнованиях. Чемпиону прощалось многое, и учителя натягивали ему тройки.
Иваницкий окончил художественный институт и стал искусствоведом. Климунда так и не поднялся выше тренера пинг-понга. Омельян относился к Спиридону снисходительно, но все же несколько раз покупал у него иностранную валюту. Климунда иногда приводил к нему знакомых девушек, время от времени занимал у Омельяна деньги.
Как-то Иваницкий организовал прогулку на своём «Москвиче». Они попали в район красивых коттеджей на окраине, и Омельян, ткнув пальцем в один из них, сказал, что тут живёт профессор Стах и у него очень ценная коллекция икон.