Страница 13 из 22
— Ну что ж, тогда выясним все по порядку.
Балабан с собачьей преданностью в глазах уставился на следователя.
— Вы можете вспомнить, где были вечером десятого мая от десяти до двенадцати?
Балабан задумался, делая вид, что вспоминает. Сейчас он огорошит этого самоуверенного следователя.
— Не помню… — сокрушённо покачал головой. Знал, что ни один порядочный игрок не выкладывает сразу все свои козыри. — Разве ж можно все в голове держать? Сколько времени прошло…
— И все же вспомните, — с нажимом сказал Козюренко. — Вечером десятого мая?
Балабан поднял глаза к потолку, как бы силясь что-то припомнить.
— Десятого? — повторил он. — Что же было десятого? Нет, не помню.
Козюренко пристально смотрел на него. Балабан покачал головой, сморщил лоб и вдруг оживился.
— Десятого? — начал он нерешительно. — Так это же было… Постойте! — даже просветлел лицом. — Вспомнил, это же на следующий день ко мне заходил участковый, лейтенант Хохлома. Теперь точно вспомнил — болел я десятого, несколько дней подряд болел. Это же после Дня Победы было — лежал в постели. Лейтенант Хохлома может подтвердить! А что, — наклонился он к Козюренко, — что десятого случилось? Что-нибудь с этим милиционером?
Козюренко улыбнулся: этот негодяй, оказывается, ещё и нахален.
— Мы проверим ваши показания, Балабан. Но предупреждаю, все равно установим истину, а искреннее раскаяние всегда учитывается судом. Если же будете лгать и запутывать следствие, это только отяготит вашу вину.
«Раньше докажите что-нибудь, потом должен каяться! — подумал Балабан. — А так — дураков нет. Лейтенант Хохлома не отступится — знаем его, упрямый черт, как и бабка Соня».
Дом на окраине города, снаружи неброский — давно не крашенный, ободранный, окна покривились, — внутри поражал достатком и уютом.
Чисто покрашенный пол в двух больших комнатах, тиснёные обои, ковры, импортная мебель, хрусталь. Но на всем лежала печать безвкусицы: полированный журнальный столик украшала старомодная плюшевая салфетка, а в серванте гордо выстроились семь слоников.
Анна сидела на мягком стуле и не спускала глаз с работников милиции, только что начавших обыск.
Майор Шульга не зря ездил в Городянку. Узнал он там много интересного. Соседка Балабанов, бабка Соня, рассказала ему о всей их семье, помянув недобрым словом почти всех, в том числе и Лешину двоюродную сестру Анну Кириллову. Спекулянтка, мол, живёт в областном центре, а скупает в Городянке и в окрестных сёлах раннюю клубнику и фрукты, корзинками и ящиками возит в Москву и продаёт. Говорят, денег у неё — что мусору. И для чего человеку столько денег, одна с дочкой живёт, а дочка придурковатая, никто даже замуж не берет…
Установить адрес Анны Кирилловой было нетрудно. На следующий день Козюренко получил постановление на обыск и поручил сделать его Шульге. Кириллова не испугалась, увидев работников милиции. Майор, которому не впервые приходилось принимать участие в таких операциях и который по поведению хозяев уже научился почти безошибочно определять, не прячут ли они что-нибудь, наблюдал за Кирилловой, чем дальше, тем больше убеждаясь, что обыск ничего на даст.
Кириллова смотрела, как работники милиции роются в шкафу, и презрительно кривилась. Если бы нагрянули неделю назад, имели бы поживу. Она тогда не успела ещё реализовать вещи из чемодана, оставленного ей Лёхой, да и сам чемодан мог стать неопровержимым доказательством. Но позавчера у неё купили последнюю ценную вещь — пальто с бобровым воротником. Она отдала его за три сотни и весь день казнилась, что продешевила. А оно оказалось, что напрасно казнилась — есть-таки на свете бог, он справедлив, все видит и всегда помогает обиженному… А в том, что сейчас её обижают, у Анны Кирилловой не было никаких сомнений. Ну, зачем врываться в порядочный дом, если там ничего нет, зачем перебрасывать вещи в шкафу? Сказано, ничего нет, деньги и сберкнижка — вот, на виду. Все заработано честным трудом.
Но почему перешёптывается этот майор с милиционером, роющимся в комоде?
Анна нервно сжала пальцы. И как она могла забыть об этом? Так грубо ошибиться!
Когда Лёха приплёлся однажды вечером пьяный в стельку, она обыскала его карманы и вытащила красивые золотые часики на цепочке. Такие часы только недавно вошли в моду, их носили на шее вместо медальонов. Вещица так понравилась Анне, что она решила оставить её себе. Черт попутал. Все равно не носила бы сама и не дала бы дочке.
А впрочем, чего она волнуется? Это же брат подарил ей часы. Разве брат не может подарить ценную вещь сестре? Она краденая? Что ж, Кириллова, конечно, знает, что её двоюродный брат отсидел за кражу. Но ведь в колонии его перевоспитали, и она даже не могла представить себе, что это вещь — краденая.
Так она и ответила Шульге, когда тот попросил её объяснить, чьи часы и откуда.
Перед обыском майор ознакомился со списком украденных у Недбайло вещей. Был уверен, что найдёт что-нибудь у Кирилловой, и его предвидение оправдалось…
В комнатах уже осталось мало работы, и Шульга поручил одному из оперативников осмотреть погреб, вход в который вёл прямо из сеней.
— А вы не задумывались над тем, — обратился майор к Кирилловой, — на какие деньги брат мог купить вам такой ценный подарок? Ведь после освобождения из колонии он нигде не работал.
— Лёша сказал, что продал кое-что из своих вещей.
— Вот как! — удивился майор. — Никогда не думал, что Балабан такой щедрый.
— Просто вы плохо знаете его.
— Скоро узнаем лучше! — уверенно пообещал майор. — Но мне кажется, что и вы не до конца знаете его.
— Я люблю его как родного брата, — возразила Кириллова. — А брат есть брат… одна кровь…
Тем временем из погреба вылез оперативник. В руках он держал коробку из-под леденцов. Молча и как-то торжественно поставил её на стол.
— Вот, — сообщил кратко, — была закопана в погребе.
Шульга посмотрел на Кириллову: женщина даже вся подалась вперёд, смотрела удивлённо и растерянно, и майор сначала подумал, что Кириллова и правда видит коробку впервые. Но не было времени для психологических упражнений — придвинул к себе коробку и снял с неё плотно пригнанную крышку. Подозвал понятых.
— Обратите внимание, — показал он, — коробка закрыта сравнительно недавно — не успела заржаветь. Видите, на крышке только кое-где пятнышки ржавчины…
Но понятым неинтересно было смотреть на крышку, заглядывали в коробку, где лежало что-то завёрнутое в целлофан. В конце концов, содержимое коробки прежде всего интересовало и майора. Он не стал испытывать терпение свидетелей — развернул целлофан, и на стол легли аккуратно крест-накрест заклеенные пачки денег.
— Пять тысяч рублей, — констатировал Шульга.
— Пять тысяч! — вдруг воскликнула Кириллова. — Неужели правда пять тысяч?
Шульга обернулся к ней.
— Вы хотите сказать, что эти деньги не принадлежат вам?
— Боже мой, пять тысяч! — схватилась за голову женщина.
— Вы не ответили на заданный вопрос. Деньги — ваши?
Кириллова обескураженно посмотрела на майора.
— Если бы были мои! Я разве так их прятала бы! Это бы мне до конца жизни…
Она сказала так искренне, что Шульга чуть не поверил ей. Но продолжал сухо и официально:
— Гражданка Кириллова, откуда вы взяли эти деньги и с какой целью закопали их в погребе?
Кириллова всплеснула руками.
— Я — закопала? Зачем бы я закапывала?! — Вдруг смысл всего, что произошло, окончательно дошёл до неё, глаза у женщины недобро загорелись. — Это он, — погрозила пальцем, — только он. И это называется брат! Ведь сел — для чего тебе деньги, ирод проклятый! Для чего, спрашиваю я вас? — 0на обвела присутствующих отчаянным взглядом, но, поняв, что никто не сочувствует ей, обиженно сжала губы. И села на стул.
— А вы уверяли, что хорошо знаете своего брата, — не удержался от укола майор.
Кириллова исподлобья посмотрела на него и ничего не ответила. Шульга быстро закончил формальности, связанные с обыском. Сообщил Кирилловой: