Буря на озере

— А я с вашего разрешения… — Федор Антонович вернулся через несколько минут с полной чашкой действительно ароматного кофе, поставил на столик между собой и Шугалием; горьковатый запах на секунду забил капитану дыхание, он еле удержался, чтобы не проглотить слюну, и подумал, как побелеет Федор Антонович, когда он задаст только один вопрос, один короткий и конкретный вопрос: «Когда вы, уважаемый Федор Антонович, в последний раз виделись со Стецишиным?»

Шугалий пошевелился в кресле, но не позволил себе даже такой маленькой радости.

— Как хорошо пахнет маттиола, — заметил он.

Федор Антонович кивнул, соглашаясь, и все же сидел в кресле не расслабляясь и смотрел настороженно: слова Шугалия о каком-то деле к нему не могли не волновать его. Вдруг улыбнулся: какие же неприятные дела начинаются с разговора о цветах? Очевидно, этот дошлый капитан узнал о ссоре с дочкой и Олексой, — что ж, это их личное дело, и он никому не позволит совать в него свой нос.

А Шугалий действительно начал с этого:

— Сегодня я видел Нину, она была очень расстроена, и я подумал, что родители в таких случаях…

— У вас, кажется, маленький ребенок, капитан, — сухо перебил его Бабинец, — а известно, что малые детки — малые бедки… И мне хотелось, чтобы моя дочь, пока она ест мой хлеб, слушалась меня.

— Но ведь она совершеннолетняя и сама зарабатывает на себя.

— Полставки в библиотеке — знаете, сколько это?

— На питание хватит. Конечно, это не мое дело, но на Олексу с его теткой свалилось такое горе, что нехорошо обременять Олену Михайловну еще и хозяйственными делами.

— Когда-нибудь все равно придется заниматься ими…

— Когда-нибудь — не теперь…

Бабинец потер руки и захохотал.

— Странно, должность у вас не адвокатская и, должно быть, не часто приходится выступать в роли защитника…

— Напрасно так думаете. Мы защищаем наше общество, сами понимаете, от кого, и тут не до сантиментов. Но без гуманизма и доброты не представляю себе настоящего чекиста. Очевидно, ваша дочь не нуждается в защите. Просто вся эта ситуация возникла после вашего разговора с Романом Стецишиным, и я пришел для того, чтобы выяснить, какие проблемы вы решали с этим господином.

Говоря эти слова, Шугалий не спускал пристального взгляда с Бабинца. Федор Антонович ничем не выдал себя, он не побледнел и не покраснел, сидел прямо, не сводил глаз с капитана, и все же что-то в нем изменилось. Шугалий это сразу понял, но ему понадобилось несколько секунд, чтобы определить, что именно происходит с Бабинцом: у него потемнели глаза. Да, белые, неправдоподобно белые глаза Федора Антоновича вдруг стали почти черными, и Шугалий понял, до какой степени испугался Бабинец.

Но Федор Антонович не сдался.

— Имеете в виду того канадца? — переспросил он, и Шугалий знал, что эти две-три секунды нужны ему, чтобы придумать более или менее убедительную версию. Старый волк, опытный и опасный, а все же допустил ошибку, был уверен, что визит Стецишина остался незамеченным.

Однако Бабинец нашелся. Пренебрежительно махнул рукой.

— у меня там знакомые… Вот и передали сувенир — бутылку виски.

— Допустим, я вам поверю, — начал Шугалий, весело улыбаясь, — только на минуту допустим. Но все же прошу ответить: куда вы ездили на велосипеде сразу после визита Стецишина и где пропадали около двух часов?

— В лес, — ни на секунду не задержался с ответом Бабинец, — погода была хорошая, и я часто совершаю такие прогулки. Не знал, что туда уже нельзя.

— Чтобы встретиться с Калеником?

— у нас в аптеке много клиентов… Каленик?..

Что-то не припомню такого.

— А он вас хорошо знает. И даже хранит кое-что на память. Фотографию…

— У каждого свои чудачества.

— Довольно, Федор Антонович. Мы сейчас поедем в учреждение, которое, вероятно, не вызывает у вас расположения. Нам нужно выяснить много вопросов, и разговор будет долгим и не очень приятным для вас. — Шугалий высунулся в окно. — Машина уже ждет вас, вот постановление на арест, прошу ознакомиться.

Так уж полагается, Федор Антонович, и, надеюсь, вы знаете, чем вызваны такие крайние меры.

— Нет, не знаю, — ответил Бабинец, — все это — результат какого-то ужасного недоразумения.

— Что ж, бывает и такое, — согласился Шугалий. — Но очень редко. Будете иметь возможность увидеть вашего сообщника — вместе как-то приятнее и лучше вспомнить то, что улетучилось из памяти.

Шугалий уехал из Озерска через день. Перед отъездом они с Буровым встретились на берегу Светлого озера, — разве можно уехать из Озерска, не искупавшись и не отведав настоящей ухи?

Шугалий завел мотор, и они двинулись к острову, куда еще с утра отправился Малиновский; день хотя и будничный, но начальник райотдела в честь успешного завершения операции разрешил ему взять отгул, и лейтенант должен был уже приготовить уху.

Моторка шла быстро. Шугалий подставил лицо солнцу и щурился от удовольствия.

Малиновский стоял на берегу и улыбался так, что Шугалий догадался: рыбачья фортуна сегодня на стороне лейтенанта. И верно: Малиновский вытащил из воды самодельный садок с двумя или тремя большими щуками и полукилограммовыми окунями.

— Возьмете с собой, — сказал он тоном, исключающим всякие возражения. К тому же Шугалий и не возражал: знал, как обрадуется Вера свежей рыбе — щуки вон еще живые.

— Уха — во! — поднял большой палец лейтенант.

И действительно, от костра пахло удивительно вкусно. Шугалий съел полную миску прозрачной ухи и принялся за окуньков, а лейтенант налил ему еще миску, и Шугалий не сопротивлялся: когда-то еще доведется полакомиться такой?

Они утолили голод, и только тогда Малиновский спросил:

— Как экспертиза?

— Подтвердила, — лаконично ответил Шугалий и объяснил Бурову: — Каленик приехал к Завгороднему на велосипеде. На рассвете восемнадцатого августа.

Поставил велосипед у калитки, а перед этим ночью прошел дождь, и шины оставили следы. Эти следы сохранились и до сих пор — дождей ведь не было и там никто не ходил. Эксперты подтвердили: следы именно от велосипеда Каленика.

— Но ведь сестра Завгороднего говорила, что приходил Чепак, — заметил Малиновский.

— У Каленика такой же хриплый бас.

— Он уже сознался?

— У нас неопровержимые доказательства, вертелся как угорь, да что поделаешь? Все рассказал.

Малиновский положил ложку.

— А Бабинец? — спросил он.

— Бабинец, узнав от Романа Стецишина, что тот выдал отцу Олексы его тайну, чуть не умер от ужаса.

Но быстро опомнился и решил действовать. Поехал на велосипеде к Каленику, и они разработали план действий. Каленик был когда-то порученцем куренного Стецишина и знал о роли Бабинца в любенской трагедии. Хранил фотографию, чтобы шантажировать аптекаря, и тот подкармливал его. А деньги у Бабинца водились: к сожалению, есть еще дефицитные лекарства…

— Сукин сын, — выругался Малиновский.

— Провал Бабинца лишал Каленика одного из источников дохода, — продолжал Шугалий, — и тот решил помочь аптекарю. На рассвете поднял ветврача — мол, корова подыхает. В Ольховое на лодке быстрее и удобнее, преступники учли все, и Андрий Михайлович попал в их западню. Каленик захватил с собой молоток; после первого же удара Андрий Михайлович потерял сознание, и Каленик, еще живого, выбросил его за борт. Один доехал до берега, перевернул лодку в камышах, и волны вынесли ее в озеро.

— А если бы не было ветра? — полюбопытствовал Малиновский. — Бурю же не закажешь.

— Собирался незаметно добраться до берега, взять свою лодку и ночью отбуксировать моторку Андрия Михайловича.

— Рискованно. Могли заметить.

— Рассчитывали, что до вечера никто не станет разыскивать Завгороднего, а лодку можно спрятать в камышах. Но поднялась буря, и это помогло Каленику. Правда, потерял велосипедную спицу — должно быть, и не заметил, как наехал на корягу.

— А как же блесна? — спросил Буров. — Как попала к Кузю блесна Андрия Михайловича?