Страница 33 из 45
Я.И. Рабинович не постыдился повторить позорные измышления, будто Н.Е. Марков призывал к «изгнанию или истреблению евреев». Запущенная В. Лакером беззастенчивая фальсификация речи Н.Е. Маркова была разоблачена Вадимом Кожиновым, который приводит подлинные слова из стенограммы речи в Г. Думе [В.В. Кожинов «Россия. Век ХХ. (1901-1939)» М.: Эксмо, Алгоритм, 2005, с.114].
Национальных революций не бывает. Младоросский несуразный лозунг зря воспроизводят путающиеся в политической теории и истории нац-демократы.
Стоит признать, что еврейскими в значительной степени оказались и февральская, и октябрьская революции. 4 июля 1917 г. Александр Блок, работник ЧСК, заносит в дневник: «вообще, жидов сила необъятная». Преобладание евреев в ЧСК и характер их работы заставили его написать: «чем более жиды будут пачкать лицо комиссии», «вульгаризировать при помощи жидов свои “идеи”», «это будет посмешище для русских людей» [А.А. Блок «Последние дни Императорской власти» М.: Прогресс-Плеяда, 2012, с.131-132].
Опубликованные допросы ЧСК показали, насколько убогим было мировоззрение комиссии, пользовавшейся химерическими представлениями о демократии, общественности и о противостоящих им “тёмных силах”. Поэт Блок не сильно отличался на этом фоне, но, под влиянием революционного крушения, он, как замечают исследователи, стал сползать обратно к монархическим симпатиям.
Но слишком поздно. В последний год жизни Блок «уже перестал быть поэтом. Стихи были беспомощны» [В.Т. Шаламов «Несколько моих жизней» М.: Эксмо, 2009, с.81].
Другой символист, Андрей Белый, в статье «Штемпелеванная культура» (1909) выступил против «интернациональной, прогрессивно-коммерческой культуры», в распространении которой видел заинтересованное влияние «юдаизма». Владимир Солоухин не зря относил Серебряный век к миру Монархии, а не революции, которая погубила русскую культуру, даже частично заражённую пантеизмом и оккультизмом, но имеющую значительные почвеннические традиции и в своей смутности далеко ещё не антинациональную, сравнительно с культурой СССР. Советский националист С.Ю. Куняев ошибался, оспаривая монархическую концепцию «Последней ступени» Солоухина в предисловии к его «Чаше».
Личные симпатии поэтов к революции, как суицидальные склонности, не достаточны для отождествления их творчества не с обстановкой жизни, а с влекущей их смертью. Революция физически прикончила Блока и Гумилёва, но она убивала и искусство, развивавшееся при Империи.
6 февраля 1924 г., на смерть Ленина А. Белый написал: «хоть ставь крест: чудовищный гнёт над словом и писанием!..». Его закопал на поле литературы сам Л.Д. Троцкий [Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. СПб.: Феникс, 1998, с.284, 320].
Сказывался тут и еврейский интернационализм. Критик Наум Берковский в 1928 г. сразу напал на М.А. Шолохова за донскую речь и казацкие песни – лучшее, имеющееся в «Тихом Доне». Берковский давал Шолохову убийственные для русской культуры, ещё и супротив Евангелия заточенные советики: «для марксиста, для материалиста слово было во-вторых, а не вначале. Поэтому: больше вещевого материала, товарищи пролетписатели, больше забот о материальном инвентаре романа, меньше о словесности» [«Критика 1917-1932 годов» М.: АСТ, 2003, с.139-140].
Для национально ориентированного критика всё наоборот: ориентиром служат слова Достоевского «язык и народ – это синонимы, и какое в этом глубокое значение». Или наблюдение А.Ф. Кони, что не развитое приложением собственных усилий стандартное образование делает человека склонным к пустому многословию, тогда как «свидетель из простонародья на месте обыкновенно говорит языком образным, полным силы и оригинальности» [М.П. Лобанов «Твердыня духа» М.: Институт русской цивилизации, 2010, с.314, 403].
Недаром в СССР были запрещены романы В.В. Крестовского или никогда не переиздавали Н.Н. Каразина. Всё потому что последний, оказавший значительное влияние на творчество П.Н. Краснова, повествовал «в соответствии в национальными традициями», его герои обладают «приобщённостью к национальной культуре», в них узнаваемы «признаки национального менталитета, безжалостно выветриваемые ветрами последних десятилетий» [Георгий Цветов «Забытая слава» // Н.Н. Каразин «Погоня за наживой» СПб.: Лениздат, 1993, с.3-8].
Все эти запретители наряду с борьбой с русским словом (а значит и с народом), «лидеры РАППа – Авербах, Светлов [Шейнкман], Киршон, Рохлин, Шершеневич, Вейсберг, Безыменский, [Иосиф] Уткин и другие – ненавидели Есенина. Они распускали чудовищные обвинения против Есенина в хулиганстве, пьянстве и особенно в антисемитизме». Хотя в этой еврейской литературной группе «Авербах, Киршон и другие – пили вино гораздо больше, чем Есенин» [А.И. Боярчиков «Воспоминания» М.: АСТ, 2003, с.258].
Осенью 1923 г. «за столом велись беседы, тон которых задавал Клюев. Любил говорить о напастях, постигших Россию, при этом во всём обвиняя большевиков и евреев. «Жидовское» засилье в таких беседах обсуждалось как в политике, так и в литературе». Эта тема «часто затрагивалась в беседах» с Есениным. В конце 1923 г. Есенина и ещё 3-х поэтов даже судили за такие высказывания [С.И. Зинин. Неизвестный Есенин. В плену у Бениславской. М.: Эксмо, Алгоритм, 2010, с.115, 142, 152].
Еврейское засилье отлично отражено во многочисленных ведомственных документах, касающихся советской литературы. Согласно справке НКВД о съезде писателей в 1934 г., журналом «Литературная критика» руководили: «Розенталь, Альтман, Юзовский», редакционный аппарат: «Полонская, Самойлова, Рамм». Единственным руководителем «Литературной газеты» отмечался М. Цейтлин. Руководителю РАПП Авербаху приписывали вождистские привычки. Даже после разгона РАПП и раскрутки национал-большевицкого грубого имитирования общности, подделки преемственности с русской культурой и историей, писатель Н.П. Никандров в 1943 г. считал опасным чрезмерное преобладание евреев: «в области морали в первую очередь должны быть уничтожены, или как-то приведены к ограничению евреи. Еврейский вопрос – это военный вопрос каждого русского». Уничтожение фигуральное, т.к. речь идёт о морали. Практически то же самое в частном порядке утверждал во время войны и еврейский поэт И.П. Уткин: «у нас такой же страшный режим, как и в Германии… Всё и вся задавлено… Мы должны победить немецкий фашизм, а потом победить самих себя», – о чём доложили осведомители НКГБ [«Власть и художественная интеллигенция» М.: МФД, 1999, с.246-248, 488].
Приставленные ко всем сколько-нибудь значимым поэтам и писателям агенты не выдумывали такие донесения, подобные высказывания являются естественной реакцией на окружающую действительность и могут быть сопоставлены с многочисленными дневниковыми записями тех лет.
Ветеран войны, В.П. Астафьев потом по праву сравнивал: «...коммунистические крайности – это фашистские крайности, и по зверствам своим, и по делам они превзошли фашистские. Фашисты просто детсадовцы по сравнению с нашими деспотами» [«Вопросы литературы» 2003, №5].
Разумеется, тоталитарная система основывалась в первую очередь на идеологии коммунизма, и её требовалось уничтожить скорее всего, однако, как видно по современному гону, устроенному евреями на Солженицына, для тоталитарного подавления всего в области русской культуры евреи оказались чрезвычайно востребованы, являясь заинтересованными исполнителями, враждебными ко всему русскому, не во всём, конечно, но во многом, из-за внедрённой в их представление лживой легенды об ответственности за погромы русского национализма. Вот почему антикоммунистами считалось необходимым уничтожение еврейского антирусского диктата в области морали.
Противожидовские записи Блока скрывались в СССР и долгое время не могли быть опубликованы, поскольку они слишком явно соответствовали фразеологии черносотенной периодики, где только и могли появляться честные отзывы об опасном для самого существования русской культуры еврейском засилье.