Человеческая гавань

Это были очень старые фотографии: дома, фермы, люди, занятые своим ежедневным трудом. Многие из карточек пожелтели от времени, а лица людей были суровы, как бывает только на старых фотографиях.

Прямо перед ним лежал портрет, при взгляде на который он сразу все понял. Снимок был сделан на улице. Странные желтые пятна украшали его, — казалось, на него кто — то пролил крепкий чай. На фотоснимке была изображена женщина лет шестидесяти, которая сердито смотрела в камеру.

— Да, — сказал Симон, — я думаю, ты ее узнал?

— Нет. Кто это? — спросил Андерс взволнованно.

Тут он увидел другой снимок — той же самой женщины, но на этот раз она была снята с некоторого расстояния. Она стояла около маленького домика на мысу.

Анна — Грета остановилась за его спиной:

— Ее звали Эльза Персон, и отец Хольгера был ее двоюродным братом. Она жила в этом доме, пока отец Хольгера все не продал. Тогда она уехала отсюда, а домик стали сдавать на лето.

— Фотографировал твой прадед, — сказал Симон, — Торгни. Он сфотографировал все дома на острове, как считает Анна — Грета. Я иногда сижу и смотрю эти старые снимки.

Тупой подбородок, приплюснутый нос, глубоко посаженные глаза, тонкие губы. Женщина на фотографии была точно такой же, какой сейчас стала Элин. Или, скорее, Элин была сейчас такой, какой была тогда эта женщина. Ее лицо еще не окончательно сформировалось, но теперь Андерс явственно увидел тот прототип, к которому она стремилась, делая все эти немыслимые пластические операции.

Так вот на кого хотела стать похожей Элин.

Андерс показал на дом, около которого стояла женщина:

— Это именно тот дом, который принадлежит Элин? Вернее, принадлежал ей до вчерашнего вечера?

Симон кивнул. Андерс сидел с раскрытым ртом. Затем он сказал:

— Что с ней случилось? Она утонула?

Анна — Грета взяла фотографию:

— Это, конечно, произошло давно, но… Торгни говорил, что она хотела утопиться, если они продадут дом, а потом она просто исчезла. Никто больше ничего о ней не слышал.

Эта история стала последней каплей. Сбивчивая речь сама полилась из его рта, и он начал рассказывать о самых своих первых впечатлениях, когда он сюда вернулся, о том, как ему казалось, что Майя в доме, о странной надписи на кухонном столе. О том, как в дверь кто — то стучал по ночам, и о том, как он сегодня встретился с Хенриком и Бьерном.

Симон и Анна — Грета слушали внимательно, не перебивая. Когда Андерс закончил, Анна — Грета забралась на стул и достала с кухонного шкафчика бутылку.

В бутылке плавали какие — то веточки и листья. Анна — Грета взяла стакан и нацедила в него мутную жидкость.

— Что это? — спросил Андерс.

— Полынь, — ответила Анна — Грета, — говорят, что эта настойка помогает спастись.

— От чего спастись?

— От тех, кто приходит из моря.

Андерс понюхал содержимое стакана. Запах был странный.

— Разве полынь не ядовитая?

— Ядовитая, — сказала Анна — Грета, — но все лекарства ядовиты, если употреблять их без меры, и полезны в малых дозах.

Он понимал, что вряд ли бабушка захочет его отравить, но запах его все — таки смущал.

Полынь…

В его голове пронесся целый ряд ассоциаций, пока он подносил стакан к губам.

Заросли полыни около пляжа… бутылка в сарае… полынь… она отравляет воду… она — враг воды.

Вкус был ужасный, от горечи у Андерса свело язык. По жилам потекло тепло. Заплетающимся языком он сказал:

— Может, мне еще чуточку выпить?

Анна — Грета закрутила пробку и поставила бутылку обратно на шкаф. Андерс поднялся:

— Можно мне одолжить у вас штаны? Мне надо дойти до Смекета и убедиться, что Элин там, иначе я просто не знаю, что делать.

Симон пошел за штанами. Всякое барахло у них хранилось в «кладовочках», где поколения за поколениями копились поношенные вещи. Андерс остался наедине с Анной — Гретой.

— Спасает от тех, кто приходит из моря, — повторил он ее слова. — Что это значит?

— Мы поговорим об этом в другой раз.

— Когда?

Анна — Грета не ответила. Андерс рассматривал фотографию Эльзы. Она выглядела сердитой и разочарованной. Или, скорее, оскорбленной.

— Она всегда была одна? — спросил Андерс. — Эта Эльза?

— Нет, у нее был муж намного старше ее. Его звали Антон, мне кажется. Он умер от сердечного приступа.

— На рыбалке?

— Да. Откуда ты знаешь?

— Она нашла его в лодке?

— Да, нашла. Откуда ты знаешь? Кто тебе рассказал?

Симон вошел на кухню со штанами, перекинутыми через руку. Он протянул их Андерсу вместе с ремнем и сказал:

— Не самые лучшие, но это все, что я нашел.

Андерс натянул на себя слишком широкие штаны и туго подпоясался ремнем. Симон не сводил с него взгляда.

— Как ты? Может, мне пойти с тобой?

Андерс улыбнулся:

— Думаю, не стоит. Я ведь теперь защищен?

— Я ничего толком не знаю, и я думаю, что Анна — Грета тоже толком ничего не знает. Может защищен, а может, и нет.

— Это правда, — подтвердила Анна — Грета. — Никто ничего до конца знать не может.

— Я пойду, — сказал Андерс, — проверю, вернулась она или нет.

Он взял фонарик и направился к дверям. На пороге он обернулся.

— Призраки, — сказал он задумчиво, — всюду призраки.

Затем он кивнул Симону и Анне — Грете и шагнул в темноту.

Прежде чем включить фонарик, он посмотрел на небо. На небе отчетливо играли какие — то всполохи. Андерс вернулся обратно на кухню. Там он спокойно сказал:

— Мне кажется, что на Каттюддене снова пожар.

Было уже почти три. Андерс мечтал о том, чтобы Элин спокойно спала в постели, когда он вернется домой, и ему бы не пришлось вновь отправляться на ее поиски.

Подойдя к Смекету, он сделал крюк и достал из сарая топор. Может быть, это было совершенно бесполезно, но он чувствовал себя куда уверенней с топором в руках.

В деревне послышалась пожарная сигнализация как раз в тот момент, когда он нажал ручку двери. Дверь была заперта. Андерс постарался вспомнить, запирал ли он дверь? Нет, он не запирал. Точно не запирал, и он помнил это совершенно отчетливо.

— Элин! — закричал он. — Элин, ты тут?

Он прижал ухо к двери, потом толкнул ее посильнее. Дверь распахнулась, и он шагнул в прихожую, тихо проговорив:

— Элин? Это я.

Он снял ботинки, запер за собой дверь и покрепче сжал топор. Включив фонарик, он обвел лучом прихожую и кухню. Несмотря на ужасную усталость, сковывавшую его тело, чувство страха заставило его красться через холл на цыпочках. Страх не давал спокойно дышать. Он взял топор и сжал его покрепче.

Нет, только не сейчас, не надо ничего больше.

Фонарик осветил привычную кухонную мебель. В его луче она приобретала странные формы и отбрасывала причудливые тени.

— Элин, — прошептал он, — Элин, ты тут?

Половицы в кухне скрипели под ногами, и он остановился. Пожарная сигнализация была не так громко слышна в помещении, но тем не менее мешала понять — есть тут кто — то еще или нет?

Он вошел в гостиную. Печка еще не потухла. Ничего необычного, только дверь в спальню плотно закрыта. Андерс облизал пересохшие губы. Он все еще чувствовал вкус полыни.

Он открыл дверь в спальню. Элин сидела на кровати. Она так завернулась в одеяло, что торчала только голова. Одеяло было запачкано кровью и глиной.

Она смотрела на Андерса страшным взглядом. Он не посмел войти в комнату или включить свет, потому что не знал, как она будет реагировать. Он осторожно отложил топор и посветил фонариком, прислушиваясь к пожарной сигнализации. Затем он посмотрел на Элин, и по его телу прошла дрожь.

Она мертва. Они убили ее и оставили здесь.

— Элин? — прошептал он. — Элин, это Андерс. Ты меня слышишь?

Она кивнула. Слабый — слабый кивок. Затем она тихо сказала:

— Не оставляй меня. Пожалуйста, не оставляй меня!

— Я только позвоню.

Андерс пошел на кухню, включил свет и набрал номер Анны — Греты. Он рассказал, что она вернулась, сидит на кровати и что теперь они собираются пару часов поспать.