Человеческая гавань

Там внутри были они — последние семейные фотографии. Он согрел их в своих руках, согрел маленьких людей на льду, у которых скоро случится несчастье.

Он зажал кассету между большим и указательным пальцами и внимательно рассмотрел, как будто он мог увидеть то, что на ней. Может быть, оставить семью там, внутри?

Налив первую чашку утреннего кофе, Симон сел за кухонный стол, глядя на полуоткрытый спичечный коробок. Насекомое лежало неподвижно, как мертвое, но Симон знал, что оно живое.

Он собрал во рту побольше слюны и плюнул в коробок. Насекомое слабо зашевелилось, впитывая влагу. Симон плюнул еще — гладкая черная кожа всосала слюну.

Это был каждодневный утренний ритуал, такой же, как посещение туалета и чашка кофе.

Через неделю после появления Спиритуса Симон утром оставил коробок в кухонном ящике, не плюнув на него. Он взял лодку и поехал на материк за покупками. Едва он оказался в лодке, как почувствовал вкус во рту, который все усиливался и усиливался, — вкус старого дерева или гнилых орехов. Вонь, казалось, распространялась по всему организму.

Симона тут же вырвало. Он понимал, отчего это, но все — таки надеялся пересилить неведомую силу. Но становилось только хуже — желудок корчился в судорогах.

Симон был убежден, что умирает, и всю дорогу обратно на Думаре он сидел скорчившись в позе зародыша, чувствуя себя уже полутрупом.

Ему не хватило сил втащить лодку на берег, он дополз до берега по мелководью, забрался в дом. Там он с трудом собрал слюны во рту и почти без чувств плюнул на Спиритуса. До его полного выздоровления прошло несколько дней.

С этого времени Симон стал достаточно осторожен и никогда не забывал каждое утро плюнуть в спичечный коробок. Он не знал, чего ожидать в конце договора, который он заключил, но он знал, что должен выполнять условия до самой смерти.

А потом?

Больше он ничего не знал, но боялся худшего. И он чувствовал раскаяние в том, что не сбросил тогда Спиритуса с мостков, обратно в море, откуда он и появился. Но было уже слишком поздно об этом думать.

Симон сделал глоток кофе и посмотрел в окно. Небо было бескрайним и ясным, каким оно может быть только осенью. Береза уже вся пожелтела. Никаких признаков надвигающейся бури, но Симон точно знал, что она будет, как знал многое другое: сколько воды будет после того, как растает снег, сколько выпадет дождя летом.

Допив кофе и вымыв чашку, Симон надел сапоги и вышел. Надевать сапоги в любую погоду — это была одна из островных привычек. Ведь никогда не знаешь, что случится вечером.

Может быть, почту и газеты доставили сегодня с ранним паромом. Такого почти никогда не бывало, но ведь всегда находятся несколько стариков, которые просто обожают прийти и проверить: а вдруг в этот раз все иначе?

По пути к почтовым ящикам он бросил взгляд на дорогу к Смекету. Там было чем себя занять, и, наверное, это хорошо для Андерса. Занятые руки помогают от грустных мыслей, он знал по собственному опыту. В худшие времена с Маритой, его первой женой, от паники и тревоги его спасали только тренировки, вечные упражнения с картами, платками и другими предметами.

С Анной — Гретой все было по — другому. Совершенно по — другому.

Симон знал, что у Андерса не было никакого хобби, чем бы он мог занять себя, поэтому хлопоты по дому должны помочь ему отвлечься.

Еще с расстояния ста метров он увидел, что сегодня около почтовых ящиков дежурят Хольгер и Йоран. Выглядели они оба грустно. Хольгер стал таким после разочарований юности, Йоран — после сорока лет службы в полиции.

Но что это?..

Мужчины о чем — то оживленно разговаривали. Хольгер качал головой и показывал рукой в сторону моря. Йоран стоял и пинал землю, — видимо, он был чем — то ужасно раздражен. Но не это было странным.

Почтовые ящики исчезли.

Стена закрытого магазина была пуста. Остался только желтый ящик для исходящей почты, и это было по меньшей мере странно.

Они убрали почтовые ящики? Кто? Зачем?

Когда Симон подошел ближе, то понял, что проблема носит совершенно иной характер.

В десяти метрах перед магазином Симон наступил на какие — то обломки, которых становилось все больше, по мере того как он подходил ближе. Пластмассовые и деревянные. Обломки почтовых ящиков, которые еще день назад висели на стене. Желтый ящик для исходящей почты был весь изломан и изогнут.

Тут Хольгер увидел его и воскликнул:

— Ага, вот и житель Стокгольма! Ты только глянь, что тут творится!

— Что тут случилось?

— Что случилось? — произнес Хольгер. — Я тебе расскажу, что тут случилось. Ночью, когда все спали, приплыли какие — то уроды на лодках и разгромили наши ящики. Представляешь?

— Зачем?

Хольгер недоуменно посмотрел на Симона, как будто не верил своим ушам.

— Зачем? А ты думаешь, им требовались какие — то особые причины? Может, им было трудно причалить, или, может, им солнца мало показалось, или им просто нравится все рушить. Ой, какой я злой, кто бы знал, какой я злой сейчас.

Хольгер повернулся на каблуках и, прихрамывая, пошел на пирс, где Мате, владелец магазина, стоял в ожидании парома.

Симон повернулся к Йорану:

— Но что тут произошло на самом деле?

Йоран покачал головой:

— На самом деле мы не имеем никакого понятия. Но ведь кто — то это сделал.

— Кто — то с острова?

— Нет, думаю, нет. Но наверняка ничего не известно.

— И никто ничего не слышал?

Йоран кивнул на пирс:

— Мате слышал что — то, вроде как звук мотора. Но он не понял, что это — лодка или мопед. Ветер дул не в ту сторону.

— Так было бы слышно все равно.

— Я не знаю, — вздохнул Йоран и зачерпнул несколько зеленых и серых крошек, которые он показал Симону, — посмотри — ка на это. Что ты скажешь?

Кусочки в руках Йорана были довольно большими и непохожими на то, что лежало на земле.

— Они не выглядят так, как будто они сломаны.

— Нет. Они, скорее, порезаны. Ножом или чем — то таким. И посмотри сюда!

Йоран показал на ящик. Было явно видно, что кто — то порубил его большим ножом.

Симон покачал головой:

— И почему так делают?

Йоран колебался. Наконец он сказал:

— Мой опыт подсказывает, что такие дела творят из ненависти.

— Кого же они так ненавидят?

— Нас.

Симон посмотрел на осколки, лежащие на земле. Ненависть. Ненависть к тем, чьи фамилии написаны на почтовых ящиках.

Йоран пожал плечами:

— А может, это просто жажда разрушения?

— Это ненависть, я думаю.

Йоран присел и начал собирать осколки. Когда корзина наполнилась обломками, Йоран пошел на пристань за пустой тарой, а Симон опустился на ступеньку и утер пот со лба.

Столько неприятностей только потому, что кто — то… нас ненавидит.

Симон нахмурился и потер глаза.

Хм. Сколько неприятностей может быть, если кто — то кого — то ненавидит. Хотя, вообще, надо быть благодарными, что они нашли на своем пути почтовые ящики, а не их владельцев. Страшно подумать, что могло бы тогда случиться.

— Симон?

Симон поднял глаза. Перед ним стоял Андерс с конвертом в руке и растерянно оглядывался:

— А где почтовые ящики?

Симон объяснил, что случилось, и сказал, что Андерс может отдать свое письмо Матсу. Тот как раз шел от пристани с голубым почтовым мешком. За ним — Йоран и Хольгер.

Йоран достал черный мешок и начал собирать в него обломки. Хольгер внимательно уставился на Андерса.

— Ага, — сказал он, — у нас чужак! И когда ты прибыл?

— Вчера, — ответил Андерс.

Хольгер кивнул, глазами поискав поддержку Матса и Йорана, но не получил ее. Йоран бросил на него раздраженный взгляд, и Хольгер все вспомнил.

— Я очень сожалею, — пробормотал он виновато.

Они немного поговорили о том, как теперь поступать с почтой. Сегодня Мате встретится с людьми и объяснит им, что случилось. Затем каждому придется достать себе новый ящик. А пока его нет, можно поставить пластмассовое ведро с крышкой или, на худой конец, мешок и написать свой номер.