Страница 11 из 13
— Вот что, Иван Семенович! Сколько бы мы здесь ни думали, толку не будет. Тут дело такое: надо на риск идти. Пошлите меня.
— Куда? — спросил Глухов.
— Не знаю. Надо идти и решать на месте. Лучше всего, по-моему, к разъезду Скворцова. Там глушь, лес рядом, можно пару дней укрываться. И за это время, может быть, удастся разгадать загадку.
Глухов задумался. Петр был, в сущности, прав. Правда, жаль было рисковать одним из лучших людей, но иного выхода не было.
— Сам пойдешь? — спросил он, тем самым давая согласие на предложение Петра.
— Сам, — ответил тот. — Тут лишний человек только обучи. Да и пробраться вдвоем будет труднее.
Решили, что в тот же вечер Петр направится один в Скворцово. В течение оставшихся ему немногих часов он запаковал взрывчатку в портативную оболочку, отобрал себе в путь несколько «мадьярок» — маленьких трофейных мин — и продукты на несколько дней. Галя, Привыкшая к тому, что Петр всегда брат ее с собой, удивилась, узнав, что на этот раз он решил пойти одни.
Петр объяснил ей причины, по которым он решил обойтись без нее. Она признала, что он прав, хотя в глубине души ей очень не хотелось отпускать его одного.
Поздней ночью Петр добрался до Скворцова — глухого разъезда, отдаленного от населенных пунктов. Сырая осенняя ночь словно потопила в черном лаке маленький домик путевого сторожа. Тусклый фонарь, раскачиваемый резкими порывами ветра, был не в силах пробить ночной мрак и лишь на мгновение вырывал из пего то поблескивавший кусок рельс, то мокрые шпалы, то горку гравия, предназначенного для; ремонта пути. Петр прислушался:, где-то вдалеке тревожно ревела сирена автодрезины. Рев этот все нарастал. Вскоре стал слышен стук приближавшейся дрезины и показались ее фары, зеленоватые огни которые горели в темноте, как глаза какого-то хищного животного. Петр прыгнул в глубокую канаву, вырытую вдоль железнодорожной насыпи, и растянулся на дне, погрузившись почти целиком в холодную воду. Дрезина подошла к разъ езду и остановилась почти у того самого места, где лежал Петр. Судя по тому, что мотор не заглушили, дрезина остановилась не надолго. В дрезине ехал немецкий патруль. Петр отчетливо расслышал немецкие слова, а затем протяжно заревела сирена — это вызывали сторожа. Он вскоре вышел, и один из немцев заговорил с ним на ломаной русском языке.
— Ну, что есть нового? — спросил немец.
— Да какие ж новости, господин офицер? — ответил сторож. — Всего час прошел, как вы тут были, много ли за час могло приключиться? Вот дождь прошел…
— Какие-нибудь люди не проходили?
— Откуда им взяться, людям-то? Сами видите, какая тут глушь. Здесь не то что людей — волка не увидишь: такое уж завидное место, прости ты, господи…
— Ну, ты, сторож, смотри, это есть очень важный приказ. Будешь смотреть, будешь не спать — будешь потом иметь награда.
— Покорно благодарим, господин офицер.
— Через час опять приедем. Смотри не зевай.
Дрезина зарычала и умчалась. Потом зашуршал гравий под ногами сторожа, уходившего к себе домой, и опять наступила ночная тишина, только подчеркиваемая завыванием ветра и скрипом раскачиваемого ветром фонаря.
Петр вылез из канавы, отряхиваясь, как мокрый пудель. Вода забралась в сапоги, под ватник, в рукава? — всюду. Надо было торопиться закладывать мину, так как немцы могли скоро вернуться. Петр отошел разъезда шагов на сто, вынул маленький лом и начал выворачивать шпалу. Вырыв под ней ямку для мины, он стал осторожно ее утрамбовывать. Едва он закончил работу, как снова донесся рев дрезины, возвращавшейся обратно. Петр снова нырнул в канаву. Дрезина опять остановилась у разъезда па мгновение, потом поехала дальше и скрылась в темноте. Можно было предполагать, что через час она снова вернется и так всю ночь будет объезжать участок. Это осложняло задачу, так как Петру нужно было взорвать таинственный поезд, а вовсе не дрезину. Следовательно, пока нельзя было ¦прилаживать к мине запал. Сделать это можно было, лишь убедившись в том, что идет наконец поезд, а не дрезина. А тогда возникала другая трудность: отличить поезд от дрезины Петр мог только по шуму в момент его приближения. Но в этом случае в его распоряжении оставались считанные секунды, в течение которых нужно было успеть приладить запал и самому отбежать на достаточное расстояние. И наконец не было уверенности в том, что этот проклятый поезд пройдет ночью, а не днем, когда проделать все это будет уже немыслимо. А так как, судя по всему, немцы придавали этому поезду совершенно особое значение, то вряд ли они стали бы пропускать его ночью.
Пока Петр размышлял обо всем этом, время шло. Патрульная дрезина еще раз проехала мимо разъезда, а поезда все не было. Прилаживать запал было бессмысленно. Так, в напряженном ожидании, летело время. Незаметно стала таять темнота, словно кто-то постепенно разбавлял черную тушь ночного мрака. Горизонт начал светлеть: наступало утро.
Оставаться дольше у полотна железной дороги было Опасно. Петр решил скрыться в лесу, немного передохнуть там после бессонной ночи и продумать, как быть дальше. Тщательно замаскировав гравием следы своей ночной работы и запомнив место, где была зарыта мина, он двинулся а глубь леса, захватив с собой пружину и запал.
Пройдя километров пять, он наткнулся на сухую полянку, выбрал себе с краю местечко поуютнее, натаскал туда хворосту и листьев и через минуту заснул, как в детстве — беспечно и крепко.
Он проспал часов пять и проснулся от детских голосов. Протерев еще сонные глаза, Петр увидел группу крестьянских детей, игравших на полянке. Очевидно, где-то недалеко была деревня.
Играли несколько мальчиков в возрасте от восьми до десяти лет. Дети не видели Петра, лежавшего за деревом и большой кучей хвороста. Они играли в войну. Петр с интересам наблюдал за ними. Очень скоро он понял, что перед ним происходит добровольная сдача в плен немецкого генерала, фельдмаршала фон-Паулюса, и вообще на полянке разыгрывается финал Сталинградской битвы. Удивленный, что здесь, в оккупированном районе, крестьянские дети настолько в курсе военных событий, Петр с интересом следил за их игрой.
Генерал — фельдмаршал фон-Паулюс — шел сдаваться в плен, тяжело ступая и низко опустив голову. У фельдмаршала было скорбное лицо. Его сопровождали два красноармейца с винтовками, выстроганными из деревянных палок. Винтовки они держали наперевес и не спускали глаз с фельдмаршала, по видимому, опасаясь как бы он в последний момент не задал драпу. На противоположной стороне поляны важно стоял на бревне командующий фронтом Рокоссовский. Подойдя к нему, фон-Паулюс вытянулся, щелкнул босыми пятками (вообще весь генералитет, несмотря на осень, был без обуви) и взял под козырек. Рокоссовский после многозначительной паузы прищурился и тихо сказал:
— Пожалуйте, пожалуйте. Давно вас поджидаем, герр фельдмаршал фон-Паулюс. Русские прусских всегда бивали.
Неизвестно чем закончился бы этот исторический разговор, если бы на полянку не выбежала неожиданно какая-то девочка, которая закричала, обращаясь к Рокоссовскому:
— Мишка, мамка сказала, чтоб сей минут шел кашу есть, а то она с тебя штаны спустит…
Командующий фронтом досадливо шмыгнул носом и. лихо сплюнув в сторону, проворчал:
— Одно слово, бабы! Тут сталинградскую операцию завершаем, а вы со своей кашей!.. Ладно, спас приду.
Девочка убежала. Рокоссовский снял с себя ушастый шлем со звездой; то же самое сделали остальные ребятишки. Все стали прятать свои доспехи под бревно. В этот момент Петр вышел на полянку. Дети, разинув от неожиданности рты, молча смотрели на него.
— Не бойтесь, ребята я свой, — сказал Петр и спокойно закурил — Далеко ли отсюда живете?
— С версту будет, — ответил Рокоссовский. — А тебе какое деле?
— В Сталинград играете? — спросил Петр. — Так, так Люди кровь проливают, на фронте с немцами бьются, а вы, как маленькие, играми занимаетесь. Оно, конечно, спокойнее… Рокоссовский, твой батька где? Небось, немцам прислуживает?