Страница 39 из 54
32 Gotcbiowski L Dzieje Polski za panowania Jagiellondw. Warszawa. 1848. T. 3. S. 230–233; A3P. СПб., 1848. Т. 2. № 6. С. 5; Kolankowski L. Dzieje Wielkogo Ksiestwa Litewskogo za Jagiellondw. ^^^arsza’^^a, 1930. T. 1. S. 318, 327.
1 14,1 18,120. C. 408,412–415.
34 ПСРЛ. T. 27. C. 131–135; T. 25. C. 286–291.
35 Там же. Т. 23. С. 161; Т. 27. С. 279.
36 Памятники литературы Древней Руси: Вторая половина XV века. М., 1982. С. 524.
свидетельство того, что приближенные, советовавшие великому князю в 1480 г. не биться с ханом, уже когда-то прежде выступали с аналогичными предложениями. Сходная ситуация была только в 1472 г.
Результаты войны в Москве расценили как успех. Причем они получили даже более высокую оценку, чем итоги конфликта 1480 г.: тогда происшедшее расценили как “избавление”, а в отношении событий 1472 г. говорилось не только об “избавлении”, но о “победе“162. Повидимому, последствием этой победы было прекращение уплаты выхода.
В Вологодско-Пермской летописи (ее первая редакция датируется 1499 г.) говорится, что Ахмат в ходе переговоров, имевших место во время “стояния на Угре”, заявлял следующее: “пришол яз Ивана деля, а за его неправду, что ко мне не идет, а мне челом не бьет, а выхода мне не дает девятой год”. Данное сообщение было подвергнуто сомнению
В.Д. Назаровым, который пишет по его поводу: “Это, конечно, неточно. Выход… регулярно шел в Орду с начала 70-х годов XV века”. Основанием для такого вывода являются летописные сообщения об обмене Ивана III и Ахмата посольствами в середине 70-х гг. Дань перестали платить, по мнению В.Д. Назарова, в 1479 г. Аргументом в пользу такой датировки выступает известие другого летописного рассказа о событиях 1480 г. (дошедшего в составе Львовской и Софийской II летописей XVI в., но восходящего к концу 80-х годов XV в.), согласно которому москвичи упрекали Ивана III: “Егда ты, государь князь великий, над нами княжишь в кротости и в тихости, тогда нас много в безлепице продаешь, а нынеча сам разгневив царя, выходу ему не платив, нас выдаешь царю и татаром“163.
На мой взгляд, для такого построения оснований нет. В приведенном летописном сообщении сопоставляются период мира (когда великий князь княжит “в кротости и в тихости”) с “нынешним” военным временем, т. е. “нынеча” в данном контексте относится к словам “нас выдаешь царю и татаром”, а не к деепричастным оборотам “сам разгневив царя, выходу ему не платив”; последние представляют собой пояснение, что Иван сам виноват в сложившейся “ныне” ситуации, а не указание, что именно “нынеча” не выплачен выход (при расстановке запятых, в средневековом тексте отсутствующих, одну из них следует ставить после слова “нынеча”). Далее, В.Д. Назаров не попытался объяснить, чем вызвана столь существенная (девятый год неуплаты выхода вместо второго) “неточность” Вологодско-Пермской летописи. Данная летопись относится к числу созданных современниками событий 70-х гг. и достоверность ее рассказа о событиях 1480 г. в той части, где повествуется про переговоры Ахмата с Иваном, сомнений не вызывает.
Обмен с Ордой посольствами не может автоматически свидетельствовать о выплате выхода: к примеру, в 1480 г., когда Ахмат пребывал на Угре (и возможность откупиться выходом напрашивалась, тем более, что в Москве серьезно колебались по поводу способности противостоять хану), к нему был отправлен посол Иван Товарков с дарами, но не с выходом. Известия о посольствах середины 70-х гг. не содержат ни прямых, ни косвенных данных о выплате выхода; напротив, некоторые содержащиеся в них детали говорят скорее в пользу обратного. 7 июля 1474 г. вместе с послом Ахмата в Москву вернулся посол Ивана III Никифор Басенков. Повидимому, он был отправлен в Орду в 1473 г. и стал первым послом, побывавшим там после конфликта 1472 г. В рассказе о “стоянии на Угре” Софийской II и Львовской летописей про посольство Басенкова вспоминается следующее: “Тъй бо Микыфоръ был в Орде и многу алафу (дары. —А. Г) татаромъ дастъ отъ себе; того ради любляше его царь и князи его“4. Известно, что дары, в том числе и подаваемые послами “от себя”, строго регламентировались в Москве перед отправкой посольства; следовательно, Басенкову было предписано произвести особо щедрые раздачи, которые надолго запомнились хану и его окружению. Если думать, что он при этом отвозил еще и выход, такая щедрость выглядит не вполне логично: в ситуации, когда военный успех был на стороне Москвы, отправка на следующий год выхода выглядит максимальной уступкой, и добавлять к нему еще и особо многочисленные дары было бы излишне. Можно, правда, допустить, что дополнительные подарки призваны были заставить хана не гневаться за оказанное ему военное сопротивление. Но если в 70-е годы XV в. в Москве сохранялась столь высокая степень пиетета к правителю Большой Орды (летописные рассказы о войне 1472 г., как было видно, обнаруживают совсем иное), то что могло побудить отказаться от уплаты выхода в 1479 г., когда Орда временно усилилась (Ахмату удалось привести в зависимость Астраханское ханство)? Вероятнее предположить, что богатые дары хану и его приближенным, привезенные посольством Басенкова, должны были сгладить факт неуплаты выхода (за 1471 и 1472 гг.). Вместе с Басенковым в Москву прибыл посол Ахмата Кара-Кучюк, “а с ним множество татаръ пословых было 6 сот, коих кормили, а гостей с коньми и со иным товаром было 3 тысячи и ДВЕСТЕ, а коней продажных было с ними боле 40 тысяч, и иного товару много“164. Относительная многочисленность официального посольства и невиданная — его “торговой части” производят впечатление сочетания демонстрации силы и одновременно расположения. 19 августа того же года Иван III отпустил Кара-Кучюка вместе с новым своим послом Дмитрием Лазаревым. Получил ли Ахматов посол выход? Очень сомнительно. 21 октября 1475 г. Лазарев “прибежал из Орды”, следовательно, отношения начали вновь обостряться; возможно, дело в том, что Лазареву уже не удалось, подобно Басенкову, задобрить хана одними подарками и он оказался в таком положении, что вынужден был бежать. 11 июля 1476 г. в Москву прибыл посол Ахмата Бочюка, “зовя великого князя ко царю в Орду, а с ним татаринов 50, а гостей с ним с коими и с товаром всякым с полшеста ста” (550). Вызова великого князя московского в Орду не было с 1382 г. Если выход исправно поступал, какая была нужда в таком шаге? Предполагать, что вызов свидетельствовал о стремлении выдать Ивану ярлык на великое княжение из рук хана в Орде, как это происходило с его предшественниками, нет достаточных оснований. Во-первых, тогда надо допускать, что Ахмат очень поздно спохватился — ведь он занимал престол Большой Орды уже как минимум 8 лет. Во-вторых, ни Василий I, ни Василий П, вступая на престол, лично за ярлыком не ездили (в 1431–1432 гг. Василий П совершил визит в Орду по своей воле, а не по вызову). Наконец, у Ивана имелся ярлык, выданный отцом Ахмата Кичи-Мухаммедом. Смена хана также давно не считалась основанием для личного визита великого князя в Орду — Василий II не ездил туда после того, как место Улуг-Мухаммеда занял Кичи-Мухаммед (1437), да и Василий I после 1412 г. не совершал визитов, хотя, помимо ставленников Едигея, позже Джелал-ад-дина и Керим-Берди на престол вступали и “законные” ханы Кибяк, Джаббар-Берди и Улуг-Мухаммед. Очевидно, что для вызова великого князя в Орду должен был быть более серьезный повод. Как раз в 1476 г. Ахмат начинает активные действия, направленные на восстановление Орды в ее старых пределах: в этом году он захватил Крымское ханство, посадив там своего ставленника, позже возглавил коалицию (с сибирским ханом, Казахской и Ногайской Ордами), разбившую узбекского хана Шейх-Хайдара и привел в зависимость своего племянника — астраханского хана. Требование, предъявленное Ивану Ш, стоит в этом ряду акций, направленных на реставрацию власти Орды в регионах, вышедших из-под ее влияния. Оно понятно только в случае, если Московское великое княжество относилось к их числу, и бессмысленно, если считать, что с него регулярно шел выход, так как это было бы бесспорным свидетельством признания ханской власти.